Плоская как доска
– Смотри-ка, плоская как доска!
Луис – такой. Почти как дагестанец. Пялится на девушек и отпускает сомнительные шутки. Говорит, что девушки любят, когда им грубят. В такие моменты мне ужасно неудобно за него. Или, наверное, больше за себя: я-то с ним поддерживаю разговор и даже смеюсь над его избитыми афоризмами.
– Черт, Луис, ну на фига! Она же слышала!
– А что такого-то? Если хочешь знать, у серферов «плоская как доска» – комплимент!
Четверг. Ночь. Мы торчим на летней веранде бара Kirk на Skalitzer Strasse. Серферами здесь и не пахнет. «Плоская как доска» девушка сидит через два столика от нас. С ней – типец в желтом кардигане. Смакуют коктейли и болтают. Луис допивает вторую кружку пива Berliner Kindl, берет сигарету и ползет в направлении этой парочки. Я вижу, как он спрашивает что-то. Желтый кардиган протягивает зажигалку. Через двадцать минут мы уже с ними – распиваем бутылку холодной водки. Пить водку с берлинскими девушками – беспроигрышный вариант. И Луис это знает.
– Как тебя зовут? Я Луис! А это мой друг Хетаг.
– Я Берта! А это Николас.
– Берта, в моих краях таких, как ты, называют богинями, – сказал Луис.
Как-нибудь я честно скажу ему, что он тупица…
– Что ж, волшебно! И в каких таких краях скучных немецких девушек называют богинями?
– Канада!
Луис любит свою страну. В этом нет сомнений.
– Ну а ты, Хе…
– Хетаг.
– Ну а ты, Хетаг, откуда?
– Из Владикавказа.
– Это где?
– В России.
– Как бы меня называли в твоих краях?
– В моих краях тебя бы называли немкой.
– Ух, так ты русский? – оживился Николас.
– Николас пишет диссертацию о свободе слова в России, – сказала Берта.
– Нет, я осетин, – сказал я.
– Слушай, но паспорт-то у тебя русский?
– Паспорт русский.
– Тогда ты – русский!
– Нет, Николас, я осетин.
– Ладно, скажи мне честно: есть ли в России свобода слова?
– Есть. Люди болтают, что хотят. В газетах тоже полный порядок. Вот только мы свободны от свободы слова.
– Как это?
– Ну, например, министр ест детей. Об этом пишут, снимают репортажи. Люди выходят на улицы. А министру плевать. Сидит себе и рассказывает о том, что есть детей это нормально и даже полезно.
– Черт, кажется, у них там полная задница со свободой слова! Берта, представляешь, министры едят детей! – это Луис. Продолжается вечер канадского юмора.
– Типа того. Такие уж мы, русские. Пьем водку, играем на балалайках и едим детей. А ночью спим с медведями. Так теплее.
– Ну а геи? Почему вы ненавидите геев? – не унимался Николас.
– Геи? Ну, некоторые их любят, – ответил я.
– Интересно, кто же?
– Геи, например. Геи любят геев.
Николас фыркнул, снял очки и рванул в туалет.
– Зря ты так: Николас – гей, – сказала Берта.
– Ну а что такого я сказал? Мы же в Берлине! Свобода слова, черт возьми, и разные такие штуки!
– Разные такие штуки! – хихикнул Луис.
Николас так и не вернулся. «Слился», – резюмировала Берта.
В какой-тот момент я понял, что пью один. Луис и Берта танцевали. Уходили курить на улицу. Целовались под Sunday Morning Лу Рида. Луис – профи в таких вещах. Знает, что, как и когда сказать. Не такой уж он и дурак, этот Луис.
Спать мне пришлось в гостиной. Луис любит валяться с девчонками в моей комнате. Там, видите ли, романтичный вид из окна.
Я лежал на диване и читал книжку «Тень и лунные затмения» о том, как Колумб открывал Америку. На Ямайке местные индейцы не хотели делиться едой с голодными мореплавателями. И тогда Колумб, узнав из астрономического альманаха о том, что через пару дней будет лунное затмение, придумал такую штуку. Он сказал индейцам, что отнимет у них луну. Навсегда.
А потом я пустыми глазами смотрел ток-шоу об ожирении. Трехтонная женщина рассказывала о себе: «Понимаете, у меня семь дипломов!»
– Семь дипломов? Когда же ты жрала?
В этот момент из комнаты выползла Берта. Как пишут в дурацких журналах, из одежды на ней были только розовые трусики. Идиотская фраза, конечно, но что-то в ней есть. Нельзя же сказать, что девушка голая, когда она в трусиках? «Полураздетая» – тоже не то. К тому же у Берты действительно были розовые трусики. Розовые трусики, большое сердце и маленькие груди.
– Хе…