Близко, но далеко

– Дурацкие? Хочешь сказать, у тебя не такие? – Марк смотрел на мои зеленые Adidas London. – Где ты их нашел?

– В Paul’s Boutique на Mollstrasse. Надеялся, что не будет моего размера, но…

– Ладно тебе, нормальные кроссовки! В сущности, жизнь – это бесконечная трата денег. И больше ничего, – сказал мудрый Марк.

Модерновая девчонка

Франческо опаздывал. Я сел в забегаловке Asian Imbiss на Kottbusser Tor, взял пиво и ждал.

Это был настоящий берлинский летний вечер. Когда жара только-только спадает и легкий ветер подгоняет темноту. Дурацкое описание, но какое есть – такое есть. Честно говоря, я не очень люблю пиво. Но в такие теплые городские вечера холодное пиво – самое то.

Появился Франческо. Джинсы, поло – обыкновенный итальянец. Пока мы едем на трамвае до Rosenthaler Strasse, где живет Грегори, Франческо рассказывает о своих выходных. Мы не виделись эти дни, и у него было много маленьких историй. А у меня были большие уши.

На Rosenthaler Strasse как-то исподтишка пошел проливной дождь. В такие моменты хочется быть Брейвиком на почве ненависти к людям с зонтами.

Мы перебегали из бара в бар, выпивая по рюмке шнапса, и ближе к семи, наконец, доползли до дома Грегори.

У Грегори уютная квартирка. Большой стол и почти настоящий мангал на балконе. Я подарил его жене последнюю книжку Патти Смит. Не знаю, есть ли у нее другие.

У Нины – низкий голос. Как у Нико из Velvet Underground. У них с Грегори двое детей. И наверное, поэтому у нее такой низкий голос.

Гостей было немало – музыканты, режиссеры, писатели, художники и диджеи. Хотел бы я напиться когда-нибудь с обычным слесарем в этом городе.

Маркос из Мексики. Конечно же, киносценарист. Клаус из Цюриха. Художник. Джордж из Лондона. Актер. Джоанна из Австралии. Дура. В целом неплохие люди: бесконечно говорят об искусстве. А я люблю пить и слушать болтовню о разных таких вещах.

Когда узнали, что я из России, сразу заговорили о Тарковском, и мне захотелось в туалет. Потом принесли еду, и люди разбрелись по компаниям. Я остался с Франческо и Маркосом. Мексиканец долго рассказывал о своем творческом пути. Ну и я тоже соврал немного.

Потом Маркос и Джоанна предложили зайти в бар на углу Torstrasse и Mollstrasse. «Мне там нравится. У них экзистенциальная атмосфера», – сказал Маркос. В баре показывали Евровидение. Не буду развивать эту логическую цепь, только скажу, что экзистенциализмом там и не пахло.

– Я придумал идеальную схему победы на Евровидении! – сказал Франческо. – Турок-гей из Германии с русскими корнями, поющий на английском песню о безответной любви сербки-лесбиянки и касатки.

– Польской касатки, – сказала Джоанна.

Позже, проводив Франческо до метро, я курил на мокрой Oranienburgerstrasse и думал о том, что вот есть эти люди. Есть еще и другие. Много разных людей. Они ходят друг к другу в гости. Пьют, болтают, получают удовольствие. Говорят о том, как любят друг друга. А потом разъезжаются по домам. И рассказывают гадости в своих фейсбуках.

Позвонил Луис, и мы решили провести кусочек ночи на пляже Yaam недалеко от Ostbahnhof. Сразу после остатков Берлинской стены. Дождь закончился, было душно – лучшее время торчать на пляже. Здесь хорошо лежать и болтать с теми, с кем хочется болтать. Именно так.

Луис пришел с Бертой. Мы убивали время на футбольной площадке, пиная старый дырявый мяч. Я, Луис и Берта. Разыгрывали классический треугольник, пытаясь отдавать пасы одним касанием. На песке это нелегко. Потом подошли какие-то девушки.

И одна из них была Эй.

Я и не удивился, когда увидел ее. Мир с каждой секундой сужается, уменьшается, сдувается, как дырявый резиновый мячик. Мир, в конце концов, тесен.

– Мир тесен! – сказала она и улыбнулась, протягивая руку.

– Типа того, – промямлил я и протянул свою.

– Ты-то как здесь оказался? – она улыбнулась еще и сказала, что тоже хочет играть.

Мы решили разделиться на две команды. По два человека в каждой. Одни ворота и один вратарь. Я согласился торчать в воротах.

Эй, получив пас от Луиса, вышла один на один. Со мной. Я совершил свой классический трюк, которым пользуюсь очень часто. Выходит смешно и эффективно. Снял рубашку и бросил ее в лицо Эй.

Потом Берта и Луис ушли на берег реки смотреть закат, а мы с Эй лежали на пляже и рассказывали друг другу, как и почему приехали в Берлин. Скучные истории скучных людей. Но Эй, по крайней мере, была красивой. А у красивых девчонок не бывает уж очень скучных историй.

Потом вернулся Луис. Принес пиво и сел между нами. Есть у него такая идиотская привычка – мне-то она не мешает.

– Так ты тоже русская? – Луис открыл бутылку зажигалкой. – Как же вас, черт возьми, много в этом маленьком городе!

– Луис, а где та девушка… ну та, с которой ты пришел, – она твоя девушка? – спросила Эй.

– Берта? Ну нет, конечно! Так…

– Плоская как доска, – сказал я.

– Точно – как доска! – Луис хлопнул меня по плечу. – Увидел её и…

– Влюбился?

– Нет! Опять влезать в это болото… – ну его! Любовь создана для того, чтобы по пьяни рассказывать о ней друзьям и каким-нибудь случайным девахам: типа вот я какой романтичный и все такое. И вот слушаешь себя и других и такое чувство, что полмира – влюбленные романтики. А потом прыгаешь в холодное море, выходишь из воды со свежей головой и понимаешь, что полмира… нет, даже целый мир – тупые посредственности.

– А ты? Ты-то какой?

– Я? – Луис посмотрел в глаза Эй и после короткой, но дико драматичной паузы наконец ответил: – Я еще хуже.

Я чувствовал себя неловко. Так бывает, когда понимаешь, что ты лишний. Под ногами валялась недопитая бутылка вина. Ну что за жизнь такая? Красная и сухая. Как это вино.

Луис и Эй не заметили, как я натянул свои зеленые «адидасы» и тихо ушел: я очень скучный, когда трезвый. Ну и, потом, в Берлине много других мест с красивыми девушками и безумными закатами.

Луис пришел ближе к утру. Сказал, что проводил Эй до дома.

– Она волшебная! – сказал он. – Модерновая девчонка!

Когда он исчез в своей комнате, я вышел на веранду. Модерновая девчонка. Я думал об этом. Не знаю почему.

Луна-парк

9 февраля 1993 года на острове Тенерифе в Лас-Америкас старый ирландец Скотт открыл паб Minirock. Не сказал бы, что это как-то изменило мою жизнь. Мне было тогда девятнадцать. В тот год я и не думал о жизни. Так получается – о жизни задумываются ближе к смерти.

А в 1993 году у меня была единственная дилемма – гранж или брит-поп. Nevermind Курта Кобейна или Whatever братьев Галлахер. Клетчатая рубашка или поло. Вайнона Райдер или Кейт Мосс. Беспечное нытье или ежесекундное пижонство. Вот о таких вещах я думал тогда.

Осенью 1993 года баскетбольная команда нашего факультета сенсационно оказалась в финале открытого чемпионата университета. За семь секунд до конца финальной схватки мы проигрывали два очка. Подобрав мяч под своим щитом, я дополз до периметра и швырнул «трешку». Скользнув по дужке, мяч плюхнулся в корзину, и нас полвечера носили на руках. А ночью меня поцеловала девушка Фатима. И я почему-то решил, что люблю ее и хочу от нее детей. Но даже это не изменило ничего. Что уж там говорить о каком-то ирландском пабе? Нет, определенно, я никогда бы не подумал, что в моей жизни появится Minirock. И что именно с ним будет так или иначе связана эта нелепая история.

Действительно, так себе история. Никогда не забуду, как увидел Эй в первый раз. Мы познакомились на Невском и до вечера гуляли по городу. Тогда еще были эти идиотские белые ночи. Я боялся влюбиться. Она жила в Токио. А я жил в Старом Петергофе. У нее был муж. А у меня – гнилой ноготь. Ей было что терять, за что цепляться и куда бежать. Ну а что возьмешь с меня? Я профукал миллионы шансов. И остался никчемным нытиком, которому комфортно жить в бесконечном самокопании.

Потом мы не виделись год. Однажды Эй написала, что снова приедет в Петербург. С подругой. На выходные.

За день до их приезда я сидел с друзьями, пил и страшно нервничал. Мне очень хотелось ее увидеть. Диалоги друзей давили камерной скукой, но, даже если бы и было что-то интересное в их болтовне, вряд ли бы я это слышал. Бывает с вами такое: какое-то странное предчувствие, что ли, не знаю. Ты ждешь кого-то и точно знаешь, что этот кто-то изменит твою жизнь. Как в детстве, когда безумно хочешь в Луна-парк, хотя и не знаешь пока, что это такое. Но есть сладкое волнение где-то в груди, и ты считаешь часы, минуты, секунды до воскресенья, как будто убежит куда-нибудь этот треклятый Луна-парк. А утром в воскресенье летишь как бешеный к папиным жигулям и ждешь не дождешься, когда же, наконец, он заведет этот дурацкий двигатель.