Террор, терроризм и преступления террористического характера

Современный терроризм профессор В. В. Лунеев классифицирует следующим образом:

Терроризм по политическим мотивам, осуществляемый в виде убийств государственных и общественных деятелей либо представителей власти, а также взрывов, поджогов и иных действий, создающих опасность гибели людей, причиняющих значительный ущерб и другие тяжкие последствия, с целью устрашения властей. Особую опасность в этом отношении представляют крайне экстремистские круги различных политических сил.

Уголовный терроризм организованных преступных сообществ (внутренних и международных), направленный против государства и его представителей и имеющий целью помешать расследованию уголовных дел, воспрепятствовать ведению и продолжению жесткой уголовной политики, ликвидировать активных сотрудников правоохранительных органов, принудить судей к вынесению мягких приговоров, запугать потерпевших, свидетелей, журналистов, которые могут помочь следствию в установлении и пресечении преступной деятельности.

Националистический терроризм сепаратистских сил, имеющий целью парализовать деятельность федеральных органов власти и достичь политической или экономической обособленности.

«Воздушный» терроризм, совершаемый угонщиками самолетов путем захвата заложников для вымогательства денег, оружия, наркотиков и вылета в другие страны. Террористические действия, относящиеся к этой разновидности, совершаются по разным мотивам: для получения политического убежища в других странах, для уклонения от уголовной ответственности за совершение преступления, а также из корыстных и иных личных побуждений.

Международный терроризм, совершаемый путем убийства представителей иностранных государств, с целью провокации войны или международных осложнении[107 - Терроризм: психологические корни и правовые оценки: Круглый стол // Государство и право. 1995. № 4. С. 33; Лунеев В. В. Организованная преступность, терроризм и коррупция: Криминологический ежеквартальный альманах. М., 2003. С. 22.].

О международном терроризме мы уже говорили выше, на уголовном (криминальном) терроризме остановимся ниже. А относительно других видов терроризма, выделенных автором, надо отметить, что националистический терроризм, в конечном итоге, является политическим терроризмом, поскольку его основной целью является, как пишет автор, политическое или экономическое обособление. Если выделять «воздушный» терроризм, то чем хуже наземный, подземный, надводный, подводный, космический и т. д.? Понятно, что автор группирует те явления, которые наиболее часто встречаются на практике. Но пиратство, рассматриваемое как преступление террористического характера, тоже довольно частое явление, точно так же и акты терроризма, совершаемые в метрополитене. Значит, выбранная методика классификации не совсем удачна.

В своей классификации терроризма Н. Мелентьева исходит из того, что понятие терроризма в наиболее общем значении относится скорее к точечным актам терроризма, осуществляемым политическими, этническими или религиозными меньшинствами. Соответственно, она различает следующие виды терроризма: идеологический, этнический, религиозный и криминальный[108 - Мелентьева Н. Размышления о терроре // «Элементы». Евразийское обозрение. 1996. № 7. С. 17–19.].

Считая, что разновидностей терроризма больше, чем полагают Н. Мелентьева и В. Лунеев, Ю. М. Антонян наполняет перечисленные ими виды терроризма, несколько иным, весьма интересным содержанием[109 - Антонян Ю. М. Терроризм. Криминологическое и уголовно-правовое исследование. М., 1998. С. 34–42.].

В. В. Вандышев полагает, что терроризм выступает условно в двух основных формах: политической и уголовной, т. е. криминальной[110 - Политический режим и преступность / Под ред. В. Н. Бурлакова, Ю. Н. Волкова, В. П. Сальникова. СПб., 2001. С. 350.].

В. Е. Петрищев систематизирует терроризм по методам воздействия, по характеру влияния на межгосударственные отношения, по целям и средствам[111 - Петрищев В. Е. Заметки о терроризме. М., 2001. С. 11–14.].

Г. Дэникер подразделяет терроризм на внутренний (действия граждан против своего государства на своей территории); транснациональный (действия граждан одного государства против своих соотечественников на территории другого государства); международный (действия международных, межнациональных групп террористов, направленных против другого или других государств)[112 - Дэникер Г. Стратегия антитеррора. Новые пути борьбы с терроризмом // Терроризм в современном капиталистическом обществе. Вып. 2. М., 1982. С. 76–80.].

Н. Д. Литвинов классифицирует террор по целям (не уточняя, каким именно): революционный, националистический, деморализационный, функциональный, экономический, транспортный, самообеспечивающий и др.[113 - Литвинов Н. Д., Нурадинов Ш. М. Кавказский террор в Российской Империи. М., 1999. С. 125–127.]

Более удачной (но не безупречной) представляется классификация форм и разновидностей терроризма, предложенная В. Замковым и М. Ильчиковым[114 - Замковой В. И., Ильчиков М. З. Терроризм – глобальная проблема современности. М., 1996. С. 9.]. Она с наибольшей полнотой вбирает в себя все многообразие деяний, имеющих оттенки и признаки террористического проявления. Указанные авторы классифицируют терроризм следующим образом: революционный и контрреволюционный; субверсионный и репрессивный; физический и духовный; селективный и слепой; провокационный, превентивный, военный террор и криминальный террор.

Так Н. Д. Литвинов, рассматривая экономический террор, на самом деле, говорит о корыстном терроризме. А там, где действительно следует говорить об экономическом терроре, называет происходящее терроризмом[115 - Литвинов ?. Д., Нурадинов Ш. М. Кавказский террор в Российской Империи. М., 1999. С. 110.]. Или упоминает экономический и аграрный виды террора, тогда как аграрный террор – это разновидность экономического террора.

Антигосударственный терроризм определяется автором как «целенаправленная деятельность отдельных лиц и организационных формирований, направленная на изменение социально-экономической формации, разрушение государственной идеологии, изменение формы правления и государственно-политического режима, разрушение территориальной целостности, нарушение функционирования государства и осуществляемая криминальными (террористическими) способами».

Если выделить антигосударственный терроризм, то следует признать наличие и массы других «анти» видов терроризма, например антипартийного. То, что автор выделяет как антигосударственный терроризм, в конечном итоге, есть политический терроризм, направленный на корректировку идеологической, экономической, социальной и т. д. политики государства.

Т. С. Бояр-Созонович считает необходимым максимально упростить основную схему классификации и выделяет три основных вида терроризма: 1) государственный – террористические акции, осуществляемые государством или при поддержке государства; 2) групповой (или организованный) – террористические акции, осуществляемые группами или организациями частных лиц, не пользующихся поддержкой государства (не ограничивается антиэтатической направленностью, поскольку включает как «левый», так и «правый» терроризм, а также национально-этнический, конфессиональный и т. п.); 3) стихийный (индивидуальный) – террористические акции, осуществляемые частными лицами[116 - Бояр-Созонович Т. С. Проблемы классификации современного терроризма. М., 1989. С. 11.].

Государственный терроризм, если его понимать как государственную политику терроризма, осуществляется сотрудниками силовых структур, что уже предполагает группу субъектов, точно так же частные лица могут объединиться в группы, тогда как индивидуальный терроризм – это редкость, а стихийный – и вовсе маловероятен, если речь не идет о массовых беспорядках.

Приведенные выше классификации, несомненно, имеют отношение к терроризму. Но все они, на наш взгляд, имеют методологическую погрешность, связанную с определением и разграничением понятий «террор», «терроризм» и «террористический акт». То есть «террор» и «терроризм» используются как равнозначные понятия, хотя, как мы постарались показать выше, это не так. Поэтому вполне естественно, что в приведенных классификациях обнаруживается смешение всех трех понятий.

Смешение понятий происходит еще и потому, что авторами за основу классификации одновременно берутся все признаки, которые хоть каким-то образом характеризуют акт терроризма (мотивы, цели, способы совершения акта терроризма, объекты посягательства, этническая, религиозная принадлежность субъектов и пр.). Такой метод классификации изначально обрекает исследователя на неудачное решение проблемы, поскольку цели и мотивы преступного поведения, не говоря о способах совершения преступного акта, в каждом конкретном случае проявления террора и терроризма могут быть совершенно разными. И если идти по этому пути, то получается, что отдельно взятый акт терроризма ввиду особенностей, например, объекта посягательства, мотива, способа совершения и т. д., должен быть выделен в особую классификационную группу. Именно поэтому в литературе наличествует множество классификаций терроризма.

Несомненно, один акт терроризма чаще всего обладает несколькими классификационными признаками (функциональный, экономический, экологический, технологический, информационный или компьютерный и др.). Мотивы поведения, цели преступников и способы реализации преступного акта могут меняться в зависимости, например, от достижения определенного результата (сначала диктатура пролетариата, потом победа революции, потом мировая революция и т. д.). Более того, мотивы и цели исполнителей преступления и его организаторов могут не совпадать. Организатор акта терроризма может добиваться политической цели, тогда как исполнитель, взорвавший здание, делает это ради денег, которые дал ему тот же организатор преступления. Кроме того, само наличие у виновных определенных мотивов и целей еще не означает, что конкретный преступный акт является проявлением террора или терроризма, для этого еще необходимо совершить деяние, нарушающее общественную безопасность, создающее опасность гибели людей и т. д.

Вместе с тем при классификации нельзя пренебрегать ни одним из признаков, присущих явлению. Все признаки террора, терроризма или террористического акта, взятые в совокупности (субъекты преступных акций, их мотивы, цели, способы, число действий и их правовая основа, масштабы жертв и их социальный статус и т. д.), позволяют подвергать их классификации и относить конкретный преступный акт к какому-то классу. Но в основе классификации, как нам представляется, должна лежать конечная цель организаторов преступления – тот идеальный результат, к которому стремится именно организатор преступления. В основу классификации должны быть положены не промежуточные (даже в одном акте терроризма их может быть несколько), а именно конечные цели преступников, потому что только они являются устойчивыми и доминирующими в терроре или акте терроризма.

Таким образом, проблема классификации терроризма напрямую связана с проблемой определения терроризма и его отграничения от таких смежных понятий, как «террор» и «террористический акт». Без решения последней задачи любые попытки классификации обречены на неудачу, ибо они с неизбежностью упрутся в смешение признаков этих трех далеко не равнозначных понятий[117 - Дикаев С. У., Шестакова С. Д. Терроризм: проблемы понятийного аппарата // Вестник Казахстанской криминологической ассоциации. 2003. № 2.].

Все три явления должны рассматриваться как категории материалистической диалектики: террор – явление всеобщее, терроризм – особенное, а террористический акт – единичное. Всеобщность террора определяется не только массовостью жертв и их палачей, но и многообразием форм и методов его воплощения. Вселяя ужасающий страх практически во все население, террор осуществляется путем судебных и внесудебных расправ, провокации голода, внеэкономического принуждения, духовного порабощения. Террор обретает форму геноцида: например, высылаются целые народы, проводятся опыты над людьми и т. д. Терроризм – явление особенное по отношению к террору. Он, в отличие от террора, более «специфичен» и по масштабам, и по целям, и по жертвам, и по методам, и по средствам осуществления. Террористический акт как единичное событие обладает более четкими признаками, позволяющими рассматривать его как частный случай устрашения ограниченного круга лиц, объединенных характеризующим признаком.

Как представляется, одной из причин отсутствия единых подходов к определению терроризма являются попытки ученых познать часть (терроризм) без ее связи с целым (террором). Исследованию части (терроризма) должно предшествовать исследование целого (террора), поскольку, изучив только часть, мы не можем судить о целом, в которое она включена. Напротив, исследуя целое, мы можем выделить в нем соответствующие части и проанализировать характер их связи. Это убеждает нас в том, что три рассматриваемых явления необходимо классифицировать каждое в отдельности.

2.2. Классификация террора

1. Революционный и контрреволюционный террор. История революционных движений в России и в мире показывает, что в основе данных видов террора лежат классовые критерии. В период социалистического строительства в СССР революционный террор трактовался как необходимый, прогрессивный, вынужденный и гуманный, навязанный силами контрреволюции, не желающими без боя уступать свои позиции, и т. д. Контрреволюционный террор, соответственно, считался реакционным, кровавым, жестоким, бесчеловечным и т. д. Научно-объективный подход к трактовке данной проблемы подменялся примитивно-пропагандистским подходом: революционный террор априори получал индульгенцию, а контрреволюционный ставился вне закона. Исследователи данной проблемы в качестве классических иллюстраций диалектики и динамики революционного и контрреволюционного террора ссылаются на опыт Великой Французской революции (1789–1793 гг.) и Великой Октябрьской социалистической революции (1917 г.). Сходство двух рассматриваемых видов террора по характеру их осуществления, по степени экстремизма, ожесточенности и бесчеловечности является неоспоримым. Но существенной особенностью революционного террора как во Франции, так и в России стало то, что его инициаторы и организаторы (Робеспьер, Марат, Дантон, Сен-Жюст и др. – во Франции; Ленин, Троцкий, Дзержинский и др. – в России) апеллировали к самым зверским, диким и необузданным инстинктам толпы. Именно это обстоятельство определяет иррациональность и неоправданность никакими политическими спекуляциями, масштабность и ожесточенность этой разновидности террора. Чудовищный размах, изощренность и жестокость революционного террора в России не в последнюю очередь были обусловлены доктринальной установкой большевистских вождей революции на классовую нетерпимость, которая так же, как и гитлеровская нетерпимость, априори освящала и оправдывала любой произвол и жестокость.

Так, в Постановлении СНК 5 сентября 1918 г. (СУ № 65), узаконившем «красный террор», подчеркивалось, что «необходимо очистить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях… подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам… необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры».

«Ленин постоянно настаивал на терроре и его расширении, – пишет Ю. М. Антонян, – теоретически и практически обосновывал его необходимость». Так, в работе «Как организовать соревнование?» В. И. Ленин писал: «Никакой пощады этим врагам народа, врагам социализма, врагам трудящихся. Война не на жизнь, а на смерть богатым и прихлебателям, буржуазным интеллигентам, война жуликам, тунеядцам и хулиганам… Богатые и жулики – это две стороны одной медали… это главные враги социализма… с ними надо расправляться при малейшем нарушении правил и законов социалистического общежития…». А решение вопроса, кого относить к «врагам народа», к «богатым», к «прихлебателям» и т. д. было отдано на усмотрение вооруженных и революционно настроенных лиц.

В книге «Рассекреченный Ленин» (М., 1996. С. 27.) А. Г. Латышев приводит массу документов, написанных и подписанных В. И. Лениным, указывающих региональным руководителям партии большевиков на необходимость организации террористических актов в отношении всех слоев населения. Например, 9 августа 1918 г. Ленин направил председателю губсовета Нижнего Новгорода письмо следующего содержания: «Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. Ни минуты промедления». В другом документе, направленном в 1918 г. в Пензу, Ленин указывает на конкретные способы реализации террора: «1) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев и кровопийц; 2) опубликовать их имена; 3) отнять у них весь хлеб; 4) назначить заложников согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал. Найдите людей потверже» (Там же. С. 57).

Широкое использование в тот период массового захвата заложников в революционных целях подтверждается многочисленными архивными документами. Постановлением ВЦИК от 5 ноября 1919 г. «Об амнистии ко второй годовщине Октябрьской революции» (СУ № 55) в одном из пунктов ВЧК предписывалось «незамедлительно пересмотреть списки всех заложников и освободить всех тех из них, содержание коих не вызывается крайней необходимостью, для чего всем местным чрезвычайным комиссиям предписывается не позже, чем в двухнедельный срок, представить ВЧК полный список всех содержащихся в данной местности заложников». Постановлением ВЦИК от 6 ноября 1920 г. «Об амнистии к третьей годовщине Октябрьской революции» (СУ № 88) в пункте 6 также предписывалось «обязать Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию и ее отделы пересмотреть в месячный срок списки всех заложников и военнопленных гражданской войны и освободить тех из них, содержание коих не вызывается крайней необходимостью». Здесь же приводится длинный список категорий заложников, не подлежащих освобождению.

Контрреволюционный «белый» террор мало чем отличался от революционного «красного», причем «белый» террор был вызван «красным» террором, а не наоборот. Пытки и издевательства в застенках контрразведки Деникина, Колчака и Юденича были сопряжены с не меньшими жестокостями и бесчеловечностью. Так Пуришкевич в конце 1917 г. писал Каледину на Дон: «…с чернью теперь нужно будет расправиться уже только публично расстрелами и виселицами»[118 - Красный архив. М., 1928. Т. 1. С. 171.]. Только в июне 1918 г. контрреволюционеры в 22 губерниях РСФСР расстреляли 824 человека, в июле – 4141, в августе – 393, в сентябре – свыше 6 тысяч[119 - Красная книга ВЧК. 2-е изд. М., 1989. Т. 1. С. 6.].

Если большевики расстреливали за принадлежность к белому движению или по подозрению в таковой, то белые – за принадлежность к красному. Если чекисты убивали заложников за убийство Урицкого и ранение Ленина, то колчаковцы и деникинцы мстили противникам за расстрел царской семьи.

Таким образом, и «революционный», и «контрреволюционный» террор неразрывно связаны между собой и предполагают друг друга. Они представляют собой исторические реалии, многократно заявлявшие о себе массовыми убийствами, необузданной жестокостью и произволом. Однако есть проблема в определении того, в какой мере эти взаимообусловленные формы террора являются методологически неуязвимыми с точки зрения исторической объективности? Насколько они соответствуют критерию наиболее общей классификации форм террористической деятельности? Вся сложность данной проблемы заключается в том, что в процессе классификации существенную роль играет субъективный фактор: что считать революцией и что считать контрреволюцией? Какой позиции в этом вопросе придерживается исследователь?

Как отмечалось, о «революционном» и «контрреволюционном» терроре можно говорить лишь тогда, когда субъекты террора, в качестве которых выступают, с одной стороны, еще официальная, хотя и нелегитимная, а с другой – пока еще неофициальная, но уже легитимная власти, достигли равенства политических, идеологических, военных, финансовых возможностей в борьбе за утверждение своей власти. При этом террор выступает в качестве основного, а иногда и единственного метода преломления сложившейся ситуации.

2. Подрывной и репрессивный террор. Подрывной террор направлен на дестабилизацию или полное разрушение той или иной системы политической власти, на подрыв ее изнутри с помощью разнообразных приемов и методов насилия (взрывов, убийств, захвата заложников и т. д.). Чаще всего к подрывному террору прибегают иностранные государства, которых не устраивает существующий в том или ином государстве политический режим. Например, экономическая блокада и ракетные обстрелы США территории Ирака до агрессии преследовали цель ослабления экономики страны, что, в свою очередь, по расчетам американских стратегов, привело бы к еще большему обнищанию народа Ирака, за которым последует «бунт» и смена политического режима. Использовались «проблемные» для властей Ирака группы населения, в частности курды, которых финансировали, инструктировали и вооружали. Репрессивный террор, напротив, направлен на сохранение существующей политической власти путем подавления, уничтожения, изоляции действительных или мнимых противников. Обе эти формы неразрывно связаны между собой: наличие одной предполагает существование другой.

Подрывной и репрессивный террор внешне схожи с революционным и контрреволюционным террором и по своей направленности объективно совпадают, хотя и не являются их простыми аналогами. Различие состоит в том, что «революционный» и «контрреволюционный» террор, как правило, регламентируются временными революционными принципами и ограничены периодом смуты, тогда как время действия субверсионного и репрессивного террора практически безгранично.

В некоторых случаях подрывным может быть и терроризм. В частности тогда, когда этот вид терроризма является своего рода прелюдией и предпосылкой революционного террора. Примерами подрывного терроризма могут служить террористические действия «Баадер-Майнгоф» в ФРГ, «Красных бригад» в Италии и т. д. Действия этих групп, несмотря на малочисленность их участников, характеризовались исключительной дерзостью и активностью и в течение сравнительно длительного времени существенно дестабилизировали политическую обстановку и держали в страхе обывателей. В подобных случаях репрессивный террор выступает в качестве пролонгированного варианта и модификации контрреволюционного террора.

Диалектика взаимодействия названных двух видов террора сложна и противоречива. Субъекты террора на политической сцене могут меняться местами, равно как и политические декорации, революционер может стать контрреволюционером и наоборот, однако в функциональном плане субверсионный и репрессивный террор сохраняют свой безличный характер: первый – это всегда подрыв и дестабилизация, второй – это всегда подавление.

3. Идеологический (или духовный) террор по своей сути является дополнением к другим видам террора, которые сопровождаются применением в жертвам физического насилия. Меры физического воздействия в отношении жертв террора известны человечеству с древнейших времен. Особенно памятны многие примеры и факты из истории Средневековья, связанные с деятельностью святой инквизиции по выявлению «отступников» и «еретиков», а также лиц, преимущественно женщин, подозреваемых в тайных сношениях с дьяволом. Всего за долгие годы разгула инквизиции в Испании было живьем сожжено 31912 человек[120 - Антонян Ю. М. Убийства ради убийства. М., 1998. С. 213.]. Прочно в историю человечества вошли инспирированные судилища, жертвы которых после нечеловеческих пыток, мучений и издевательств были преданы сожжению (например, Ян Гус и Жанна д'Арк). Но любая форма террора так или иначе влечет за собой физические страдания жертв. Поэтому считаем излишним выделение в качестве самостоятельного вида физический террор, тем более, что методов физического воздействия на действительных или мнимых противников режима человечество придумало великое множество. И физический террор, как и духовный, преследует одну цель – сокрушение своих жертв, их физическое и моральное истощение.

Выделяя в качестве самостоятельной категории идеологический (или духовный) террор, мы исходим из того, что имеет свою специфику в том смысле, что он реализуется не только в застенках, но и является атрибутом психологического климата тоталитарных режимов. Этот вид террора проявляет себя в преследовании людей за инакомыслие, в лишении их права иметь свое мнение, в существенном ограничении свободы, во вселении в них экзистенциального страха. Страх перед угрозой быть объявленным «врагом народа» превращал людей в послушное орудие реализации безумных планов и действий правителей путем деформации нормальной человеческой психики и зомбирования. Конечной целью духовного террора является выведение нового антропологического типа – конформиста, жизнерадостного робота, зомби, вернее, адекватно политической системе функционирующего человека.

В прежние эпохи идеалом воспитания с точки зрения сохранения существующего соотношения сил считался лишенный эмоций послушный исполнитель, который вследствие отсутствия связи со своим собственным миром чувств безоговорочно помогает осуществлять разрушительные планы власть имущих. Концепция массового подавления воли народа и воспитания слепого послушания весьма удобна тоталитарной власти, постоянно нуждающейся в соучастниках, которые без колебаний позволяют ей использовать себя для бесчеловечных поступков. В этом смысле подавление индивидуации в рамках идеологического террора означает культивирование разрушительной ненависти масс в отношении жертвы, выбранной властью по характерному признаку (нация, социальная группа, партия и пр.).

В осуществлении подобного рода идеологического или духовного террора преуспели гитлеровская Германия и СССР в период правления Сталина. Хладнокровная жестокость, с которой фашисты убивали женщин и детей в лагерях смерти, – это прямой результат селекции преступников и палачей с «нордическим характером» в условиях духовного террора. Та же практика осуществлялась и в бывшем СССР в период правления Сталина. «Всесильное государство свирепо расправлялось с каждым, кто им не восхищался. Невиданные за всю историю человечества репрессии тоталитарного режима парализовали людей, выработали у них чувство страха, собственной неполноценности, неуверенности. У этих людей появилось стойкое чувство собственной вины перед режимом, ибо были единицы, которые сомневались в правоте режима и его вождей», – пишет М. Буянов[121 - Буянов М. Ленин, Сталин и психиатрия. М., 1993. С. 10.]. Сомневающихся в правоте режима или даже могущих засомневаться в ней в будущем можно было высылать из страны в соответствии с декретом ВЦИК, принятым в 1922 г., об административной высылке за границу и в северные губернии. Такой высылке подверглись деятели российской и мировой науки (Н. Бердяев, С. Франк, С. Булгаков, И. Ильин, С. Трубецкой и др.)[122 - Известия. 1991. 25 дек.]. Точных данных о числе высланных нет, но предполагается, что оно превышает 300 человек[123 - Смылкин А. С. Колонии и тюрьмы в Советской России. Екатеринбург, 1997. С. 46.].

Важной и непременной составляющей идеологического террора является политика разрушения исторически сложившихся аксиологических стереотипов сознания людей, их традиционно определившихся представлений о добре и зле, справедливости и несправедливости, правде и лжи. Под воздействием массированной пропаганды и укоренившегося страха перед всесильной репрессивной машиной у людей формируется иррациональное мировосприятие, искаженное представление о вещах и фактах. В таких условиях люди постепенно превращаются из объектов психологического исследования в объект психиатрии[124 - Замковой В. И., Ильчиков М. 3. Терроризм – глобальная проблема современности. М., 1996. С. 18.].

Существенной особенностью духовного террора является то, что он, воздействуя на сферу сознания и подсознания людей, метастезирует иррациональное мировосприятие на последующие поколения, парализуя их волю к противостоянию насилию со стороны как власть предержащих, так и мафиозных структур.

В качестве подвида идеологического террора следует рассматривать информационный террор. Вернее, последний выступает основным средством осуществления идеологического террора. Захватив или монополизировав средства массовой информации, или законодательно наложив запрет на информирование населения о происходящих событиях, субъект идеологического террора вводит население в заблуждение, дезориентирует массы, и под этой завесой скрывает свои преступные действия, ограждая себя от критики.

4. В качестве самостоятельного вида мы выделяем экономический террор. Н. Д. Литвинов определяет экономический террор как «криминальную деятельность отдельных лиц и организационно-террористических формирований, направленную на ослабление экономического состояния государства, на дезорганизацию деятельности отдельных отраслей и предприятий, самовольное использование государственных ресурсов»[125 - Литвинов Н. Д. Роль идеи в развитии антигосударственного терроризма: Монография / Под ред. С. Е. Вицина. Воронеж, 1999. С. 19.].

Это определение можно считать весьма удачным, но только применительно к корыстному терроризму, а не к экономическому террору. Все дело в том, что субъектами террора не могут быть отдельные лица, точно так же и организационно-террористические формирования не могут быть субъектами террора, если они не реализовывают государственную политику.

Террор вообще и экономический террор в частности, как отмечалось, – удел государственной власти. Экономически террором можно считать целенаправленные действия властей, направленные на обогащение незначительной части населения за счет другой, значительно большей его части, а также государственное внеэкономическое принуждение населения для решения политических задач. У народа России свежа еще память об августе 1998 г., когда политика федеральных властей России за один день привела к многократному обнищанию большинства российского народа и 79 млн человек (54 % населения) оказались за чертой бедности. Исключение составил узкий круг правительственных чиновников и опекаемых ими олигархов, чье состояние увеличилось пропорционально обнищанию народа[126 - Коростикова Т. Бедных и богатых стало больше // Аргументы и факты. 1998. № 44. С. 5; Ведерников О. Н. О контроле за деятельностью органов исполнительной власти // Преступность и власть. Материалы конференции. М., 2000. С. 8; Милюков С. Ф. Уголовно-правовая политика и политический режим / Под ред. В. Н. Бурлакова, Ю. В. Волкова, В. П. Сальникова. СПб., 2001. С. 96–103.].