Чему улыбаются дети

– Когда судья говорил: «Всем встать, суд идёт», – я, назло ему, садился. А когда он говорил: «Всем сесть», – я, так же назло ему, вставал и стоял так до конца передачи.

– Ха-ха, значит, вы с самого детства со злом к судам и власти относились, а?

– Да не-е-т..

– Ладно. Только так на суде не делайте.

– А на апелляцию подать дело можно? – голос Гаши стал вдруг тихим и мрачным, хотя в этом мраке больше читалась грусть или безнадёжность.

– Можно, – голос следователя тоже сделался серьёзным, – но не думаю, что это вам как-то поможет. На снимке с камеры точно ваше лицо, я вам показывал.

– Помню я, но это не я!

– Вот и начинается то, о чём мы с вами говорили. Вы не нервничайте. Я раздражать вас не хочу такими фразами, конечно. И я бы даже предложил в качестве успокоительного маленькую шоколадку, вот только дело в том, что я её съел, а вторая для дочери.

– Что, вам дочка важнее меня?

– Ха-ха, ну да, есть такое. Улыбайтесь-улыбайтесь, это правильно. Оп, а вот нас уже и зовут. Извините, мне надо идти прямо сейчас и отдельно, так что я с вами прощаюсь, – он поднялся уходить.

– Следователь?

– Да?

– А как вас зовут хоть?

– А, вот я голова… – бейджик вечно в столе оставляю. Павел Шельфатцов Сергеевич.

Гашу взяли за руки за спиной и повели в зал. «Ну почему они все как-то так представляются… Так он Сергеевич или Павел…»

Привели и посадили за решётку. Объявили суд начатым, объявили преступление (и вот теперь Гашу слегка дёрнуло) и обозначили Гашины права. Следом же перешли к обозначению прав потерпевшего… и только теперь Гаша заметил его. Его бывший начальник сидел в другом конце зала, но прямо напротив него. Находились они в зале небольшом, просто Гаша до этого момента не рассматривал никого, почему-то думал, что знакомых лиц не увидит. А вот Алексей Владимирович, кажется, смотрел на него всё время, как Гашу привели. Его выпученные глаза, поднятые брови, искривлённый рот. Он с такой злобой и с таким отвращением смотрел на Гашу, а потом встал, перевёл взгляд на судью, сказал, что все его права ему понятны. Сел обратно, но на Гашу уже не смотрел. Какие-то странные ощущения протрогали всё в Гашином теле. Ему вдруг стало так противно с этого человека.

А потом Гаша заметил сидевшего неподалёку от начальника Михаила. Ещё более странные ощущения пронеслись в Гаше. Ему хотелось было сказать: «Дурак! Почему ты сидишь на их стороне?! Ко мне иди пересядь. Я прав!»

Михаил сидел грустный, опустив взгляд. Ему не хотелось смотреть на своего бывшего коллегу, почти приятеля, которого теперь он может увидеть только за решёткой. И не хотелось ему верить в то, что это правда, что Алексей действительно украл деньги у начальника. Но в суде вновь показали видео с камеры наблюдения, показали Гашино лицо.

– Это не я.

– Подсудимый, вы можете говорить, только когда к вам обратятся.

– Ваша честь, вы говорили, что у меня есть право возражать, я возражаю.

– Давайте для начала выслушаем нашего потерпевшего. Потерпевший, встаньте.

Потерпевший Алексей Владимирович встал:

– Вот этот вот… гад! украл мои деньги.

– Вот этот вот гад врёт!

– Подсудимый, молчите! Говорит потерпевший.

– Спасибо, Ваша честь. Аганорёв всегда был вот таким вот наглым работником. Он ещё когда устраиваться к нам только приходил, я сразу увидел, что будет с ним много проблем.

– О-о не-е-т! – чуть не истерично смеялся Гаша, сдержаться не получалось. – Вы, когда я к вам пришёл, ликовали и радовались моему образованию, пожимали мне с жаром руку! Я помню это точно!

– Подсудимый! Ещё раз повторяем, вы можете говорить только тогда, когда к вам обратятся. Вам тоже будет дано право рассказать ситуацию с вашей стороны, а сейчас говорит потерпевший, извольте молчать.

Гаша нахмурился, замолчал. Как будто это природное качество, данное человеку, давалось ему с трудом. Говорить – делать что-то, молчать – ничего не делать. Но уметь говорить так же сложно, как уметь молчать. Для Гаши молчание было сейчас как пение – нужно, чтобы рот был открыт и из него шёл красивый непрерывающийся звук, несмотря на то, что кто-то рядом щипает за руку (воспоминания со школьного хора проснулись в Гаше), только тут рот обязательно должен быть закрыт и хранить постоянное молчание, не смотря на то, что кто-то рядом щипает за… за жизнь, за самолюбие, за чувство собственного достоинства… За всё вместе.

– В то утро он специально пришёл ко мне в кабинет, когда меня там не было, чтобы продумать план. Да он и устроился ко мне только за тем, чтобы украсть! Он не работал! Он безобразничал! Работу портил не только себе, но и всем! Михаил Рубенской вон, тоже мой работник, пострадал от этого… от этой скотины.

– Попросим не выражаться…..

«Миха? Как? Разве сделал я ему что-то? Если сделал, то это ужасно… – Гаша быстро покачивался и смотрел в пол. – Ну нет, ну не мог же я… Что ты чувствуешь, Михаил? Главное знать веришь ли ты мне или действительно… зол?»

Гаша поднял глаза на Михаила. К тому обратились.

– Да? – Михаил встал.

– Можете подробнее рассказать, что для вас сделал Алексей Павлович?

– Да, могу, – Михаил наконец посмотрел на Гашу. Голос его был тихим, неловким, это так отличалось от его обычного жизнерадостного, уверенного голоса. – Алексей всегда делал свою работу быстро и предлагал, или даже просил коллег поделиться с ним их работой. Мы знали, что образование у него хорошее, сам он культурный, умный и выглядел очень ответственным. Вот мы и давали часть своей работы ему.

– Михаил, ну, продолжай. Скажи, как он вашу и свою работу выполнял, а?

– Не могу, Алексей Владимирович. С моих глаз всё выглядело так, что он действительно хорошо и ответственно подходил к выполнению работы.

– Рубенской, – обратился к Михаилу прокурор, – а вы видели итог его работ? Неужели никто из ваших коллег не замечал, что работу он не выполняет правильно.

– Нет, я этого не замечал. Если бы кто-то замечал, то об этом говорили бы хоть раз у кофемашины, и после этого бы никто не стал ему свою работу доверять. А так, мы не проверяли потом папки, они просто все сносились в кладовую.

– Миша, – обратился к Михаилу начальник, – ты что, защищаешь его?

– Я его не защищаю, – ответил Михаил, но обращался он не начальнику, а к судье. – На записи ведь чётко видно лицо Алексея.

– Спасибо, Михаил Сергеевич, садитесь. Потерпевший, продолжайте.

– Спасибо, Ваша честь. В общем, я его уволил. Но заподозрил, что он уже мог что-то красть. Вежливо попросил достать всё из карманов, а тот быстро бросился бежать!

– Вежливо!? Это, по-вашему, было вежливо!? Вы хотели мне карманы вывернуть, людей для этого позвали!

– Аганорёв..

Аганорёв не обращал уже внимания на замечание судьи, а теперь даже обращался к судье: – Видели же камеры! Павел Тимофеевич говорил, что камеры видели, что ничего я не брал тогда!

– Камеры действительно подтверждают, что вы тогда ничего не брали. Зачем тогда вам надо было убегать?

– Я не думал, что это так обернётся. Думал не серьёзно. Я ведь даже не…