Интересно и легко

Блин, ну кто меня тянет за язык.

Конец

И нет ни времени, ни желаний, ни тоски, только бесконечное погружение во тьму в поисках очищения. Иногда я пытаюсь понять, как давно мы начали свой полет, обращаюсь к Омеге, но он меня не понимает, поскольку в его реальности времени нет, ни самого времени, ни понятия о нём. Тогда я представляю себе тиканье часов, чтобы хоть как-то почувствовать четвёртое изменение: тик – месяц, так – год, бомм – десять лет.

…тик…

…так…

…бомм…

…тик…

…так…

…бомм…

Вроде, он не услышал, что я не Лёха. Он меня с кем-то перепутал? Какая разница, для него же все имена одинаковы, поэтому не важны, главное, что количество перерождений точно записано, количество твоих ошмётков.

– Слушай, а как ты хочешь последнего умертвить, сам или Омегу попросишь, – чудовище зависает передо мной и подмигивает, ухмыляясь, – заглатывание, это, конечно, эффектно, но хлопотно очень, выматывает.

– Сам.

– Молодец, а как? – на экранах зеркал картинка сменяется изображениями разнообразного оружия и всевозможных инструментов умерщвления: пистолеты, ножи, веревки, какие-то игольчатые булавы, а вот банки с кислотой, скальпели, бритвы, любой стиль, любой способ. Я долго рассматриваю тесак с широким лезвием, но в итоге выбираю красивое охотничье ружьё.

– Слушай, а почему там гитлер был, ну, почему именно гитлер?

– Просто под руку подвернулся.

– Да ладно, – Омегин хихикает, – просто вот так взял и именно гитлер и подвернулся!

Хохот отдает в ушах справа и слева на разные голоса.

– А ну-ка стоп, назад.

Омегин внимательно смотрит на одно из зеркал, я тоже смотрю, но пока не могу разглядеть изображение за клубами зелёного дыма.

– Ты точно не помнишь, когда тебе в первый раз побрили голову?

– Нет.

– Вшей ты принес, из больницы, гайморит, помнишь?

– Да, но мне же…

– Сначала уксусом травили, ты в целофановом пакете на башке сидел, а потом не помогло и пошли к знакомой парикмахерше, и попросили, чтобы она тебя побрила на лысо. Помнишь?

Я, не мигая, смотрю на расползающиеся клубы дыма, открывающие передо мною большое зеркало в позолоченной раме. В ушах звенит, кровь прихлынула к мозгу. «Я буду плакать». Моя рука с хрустом впивается в приклад ружья. «Я буду смеяться». Дым рассеивается.

На прозрачной поверхности зеркала… За клоками зелёного дыма… Звон в ушах – но я слышу слова…

Голоса из стеклянной глубины иголками пронизывают барабанные перепонки. В свинцовой плёнке зеркала, я вижу себя. Я прыгаю на большой кровати. Мне четыре года и я не хочу идти в парикмахерскую. В носу кислый уксусный запах. Вчера мы приехали из больницы домой.

Омега висит передо мною, покачиваясь. Его волосы плавно вьются волнами. Его физиономии меняются с бешеной скоростью. Парень-девушка-старик. Он берет мою руку, судорожно сжимающую ружье, в свои скрюченные ледяные лапы. Два его голоса отдают железом в ушах:

– Готов?

Причинение добра

Я часто встречаюсь с людьми из разных стран, и люди эти – они очень хорошие, они хотят счастья, креативности, они хотят наслаждаться жизнью. И повсюду в мире, похоже, что корень зла – это наши [политические] лидеры, виновники проблем, и я… на самом деле точно не знаю, что с этим делать.

Дэвид Линч, кинорежиссёр, интервью 20 ноября 2017 года, YouTube

Население относилось к правительству прямо таки враждебно. Все знали, что правительство, государственные чиновники и парламент засели в надёжных подземных убежищах, а простые люди беззащитны.

Фридрих Дюрренматт, «Зимняя война в Тибете»

Самые страшные катастрофы всегда самые неожиданные. Они случаются, когда всё идёт отлично, круто в гору. Они врезаются в жизнь внезапно как пара тридцатитонных фур в густое разноцветье бразильского карнавала, летят перья и оторванные конечности грудастых танцовщиц, и задорная музыка духового оркестра расползается по глиссандо в какофонию и визг.

На заре XXII века криптовалюта была повсеместно легализована и окончательно вытеснила другие бумажные, железные, золотые и прочие, такие же, ничем не обеспеченные, деньги. В январе 2101 года в Великобритании, последней в мире стране, которая еще удерживала в обращении собственные фунты и пенсы, демонстрируя, что она из столетия в столетие продолжает сохранять статус самой консервативной державы, – был издан указ, предписывающий в течение года полностью перейти на собственную криптовалюту.

Человечество грелось в лучах солидарности от всеобщего принятия криптоденег, которые воспринимались как пример доброй воли людей нового времени, способных массово поддерживать что-то, быть едиными в одобрении чего-то прогрессивного. За порогом маячили захватывающие перемены, и люди трепетали, предвкушая пришествие новой эры. На смену разобщённому, узколобому и эгоистичному человечеству, постепенно приходило, величаво и уверенно ступая по земле, свободное и единое общество Людей Земли.

Интернет, покрывший сто лет назад планету единым информационным полем, принес чувство единства, срытых границ и рухнувших стен, но это была только иллюзия. Технология интернета была недостаточно сильна для вторжения в заложенные тысячелетиями принципы формирования человеческого общества с государством во главе. Власть грубо размазывала ржавым кулаком диктатуры, или же искушенной рукой демократии мягко манипулировала информационными потоками даже внутри дышащего воздухом свободы интернета.

Только с повсеместным распространением блок-чейна все прошлые иллюзии и надежды на освобождение стали явью. Технология, рожденная с целью поддерживать сохранность максимального количества информации минимальными ресурсами, проявила себя в первую очередь в виде криптоденег, созданных без участия государственного регулирования, параллельно и вопреки государству, но приобретших огромную реальную ценность.

Развернувшись как неподконтрольный ни одному правительству глобальный реестр финансовых транзакций, информационный океан залил собой планету. Препятствовать распространению знаний стало невозможно. Совсем. Рассеянная капельками в миллиардах компьютеров по всему земному шару, информация мгновенно в любой точке планеты сливалась в целое море, в океан данных, способный породить чудовищное цунами по щелчку одной единственной мыши. Все и каждый владел всеми данными до последнего бита, и люди отвергли информацию, просеянную через государственный фильтр.

Лютой зимой 2110 года в Сибири случился забавный бойкот прогноза погоды, который передавало местное телевидение. Родители не отпустили детей в школы, несмотря на то, что девушка с государственной метеостанции объявила о температуре в минус тридцать по Цельсию, то есть чуть теплее максимума в минус тридцать, когда дети могли законно сидеть по домам. Каждый домашний компьютер имел не только выход на цифровой термометр за окном, но и прямой доступ к центрам обработки данных на самих метеостанциях, который предоставлялся свободно в рамках программы по повышению доступности информации. С лёгкой руки государства граждане сплошь и рядом могли беспрепятственно пользоваться всевозможными источниками данных. Государственные чиновники считали прогрессивным поощрять самостоятельность населения, не подозревая, что в скором времени эта свобода выйдет боком.

Утром датчики метеостанции передали на компьютеры «минус тридцать семь», а девушка-диктор местного телевидения, улыбаясь и прохаживаясь на шпильках вдоль карты циклонов, сообщала про «минус тридцать».

Это, конечно, было просто технической ошибкой. Трудно предположить тут какой-либо злой умысел: намеренно исказить информацию о погоде, чтобы отправить детей замерзать, и на первый взгляд, могло показаться, что не случилось ничего особенного: ну не пустили взрослые своих чад в школы, и что с того? Однако поразительным был не сам бойкот, а его массовый и молчаливый характер. Ни один родитель во всем миллионном городе не отправил своё дитя в школу и сделал это молча, не поднимая шума. Если бы начались разгневанные звонки на метеостанцию и в телекомпанию с жалобами на дезинформацию Гидрометцентра, то затем было бы выступление какого-нибудь чиновника с разъяснениями, кого-нибудь уволили бы за допущенную ошибку, публично извинились бы, но никаких возмущений не случилось. Не было повода для извинений и увольнений, поскольку власти узнали о бойкоте только через несколько дней. Никто не жаловался и не шумел.

Сказалась ли дикая стужа, такая, что люди забились в норы квартир, отрезанные от внешнего мира, и утратили потребность общаться; погрузились с головой в уединение, которое так соблазнительно в это время года, если есть свет и горячая вода, и батареи шпарят на полную катушку, а ты сидишь перед телевизором или компьютером под одеялом, или с книжкой в кресле, а рядом копошатся дети, тихо раскурочивают новогодние подарки, и дымится чашка кофе с имбирём, – возможно, сказалось всё это, но ведь такие благостные ощущения приходят каждый год, и это ещё не приводило к массовому затворничеству и бойкотам. А теперь?

Теперь власть почувствовала, что здесь что-то не так: людям не нужен был государственный прогноз погоды. Совершенно не нужен. Сразу вспомнились и сложились в пазл другие факты: и повсеместное падение интереса к выборам, и отказ от обычных лекарств, который за два последних года привёл к банкротству крупнейших фармацевтических компаний по всему миру.

Избирательная активность сохранялась высокой в странах третьего мира и составляла целых пять процентов населения. В развитых странах допустимый порог явки постоянно снижался, и за пару лет до Сибирского бойкота был законодательно установлен в один процент. Людям стали неинтересны выборы. Особенно трудно пришлось странам с многоступенчатой системой, где главу государства избирали выборщики. Никто не хотел выбирать выборщиков. Выборщикам стали платить зарплату сравнимую с вознаграждением специалистов самых престижных профессий, генных модификаторов «криспи-визардов», и блок-чейн строителей. Зарплата выборщикам противоречила самой природе выборов: участие в выборах раньше было честью и почётом, а теперь вызывало лишь усмешку и равнодушие. Что может быть страшнее равнодушия?

В президентские избирательные кампании вбухивались сумасшедшие деньги, каждый кандидат помимо формирования собственного денежного фонда должен был вносить огромные суммы в общую казну, которая расходовалась уже не на него лично, а на выборы как таковые. «Голосуй за будущее», «Избирательное право – право современного человека» увещевала реклама, но люди безучастно игнорировали эти призывы.

Скучно, не интересно. Власть давно себя дискредитировала. Для всех окончательно стало ясно, что цели, которые преследует человек у власти, независимо от того, хороший он или плохой, и неважно, были ли у него когда-то добрые намерения или нет, – единственной его целью является собственное благополучие и безопасность. В этом была изначальная порочность власти теперь научно доказанная. Проведённое на заре двадцать второго века эфиопским «Фондом развенчания» глобальное исследование окончательно и бесповоротно показало, что стремление к власти ради общего блага – это чушь, чуждая человеческой природе. Гонка за властью всегда питалась мотивом заботы о личной безопасности, и это было железобетонно доказано в ходе изучения мотивации нескольких миллионов чиновников по всему миру, от президентов и членов правительства до служащих муниципалитетов.

Скрыть результаты этого исследования в условиях глобальной информации было невозможно, и каждый человек на земле подтвердил свои давние догадки относительно чиновников и принял равнодушный вид.

Им на нас плевать.