Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение

– Как же. Решатся они. – Ругнулась Эги. – Один раз, вон решились. До сих пор от страха поджилками трясутся. А Гир дуралей, завлекся на красные словца о защите родных дымов.

Аш осекся в недоумении, дивясь не столько нелестному званию, коим она наградила их друга, сколько горечи с какой она про это сказала. Заметив замешательство, Пузур решился все прояснить.

– Ты знаешь, а ведь Гир погиб; наш бедный, несчастный Гир, сгинул на этой проклятой войне. – Выдохнул он с похоронной скорбью.

– Как погиб?! Как такое возможно?! Вы точно о том знаете?! Кто вам рассказал такое?! – От столь ужасного известия, Аш даже вскочил. В его голове никак не могла поместиться мысль, что такой бравый и сильный вояка как Гир, может вот так просто сгинуть.

– Я знаю, вы недолюбливали друг друга, но я вижу, что для тебя это новость так же горька как была для нас.

– Недолюбливали? Поверь мне Пузур, я всегда относился к Гиру с уважением, а то, что мы не были близки, не значит, что мы недолюбливали друг друга, просто мы разные с ним.

– Только не пытайся делать вид, что оправдываешь его – снова вмешалась жена гальнара, – Пузур вот старше нас всех, однако с ним вы близко сошлись. Может ты его просто побаивался, но он-то тебя не очень любил, и ты это знаешь. А все из-за чего? Из-за внимания несносной девчонки. Обнадежился обещанием старого дурня, что она заменит ему его изменницу-жену и размечтался, а девчонку и спрашивать не стали. Считают, что у женщин и чувств нет, и их можно как телок под любых бычков подкладывать.

Последние ее упреки были в сторону мужа, поэтому он виновато замялся:

– Ну, что ты такое говоришь Эги?

– А что, не было такого?! – Осадила его попытки возразить Эги и продолжила. – Потому и невзлюбил он тебя, что ты приглянулся маленькой Нин. Будто она бы его полюбила. Я думала, что хоть с тобой ей счастье будет, что ты не такой как другие. Потому и поговорила с Гиром, чтоб не беспокоил ее почем зря. А ты, такой же…. Вот он и ушел на войну и погиб, пропал, совсем пропал, бедный, несчастный Гир. А теперь и моя маленькая доча…. где она?

Пузур бросился успокаивать разрыдавшуюся женушку, обещая отыскать маленькую бродяжку, но та только махнула рукой и спряталась в возок.

Аш еще больше забеспокоился, и немедля засобирался, так и не прикоснувшись к еде. Чтоб не привлекать ненужного внимания, он замазался и укутался в старушечьи тряпки, так, чтоб легко можно было затеряться в толпе, хоть среди таких же старушек, дабы ничто не выдавало в нем переодетого юношу. А хоть и уставший, гальнар все суетился вокруг юноши.

– Значит, сейчас пойдешь? Не подождешь? А-то бы вместе. – Неловко топчась возле него, без явной охоты предложил Пузур.

– Не надо Пузур, оставайся, ты же только пришел. Отдохни лучше. А я быстро пройдусь по городу. Я уже тут успел освоиться, и знаю, что и где.

– Вот хорошо, если так, значит, быстро ее найдешь. А-то я все ноги истоптал, да и верхом ездить не приучен. Хоть отдохну с дороги.

Провожая, Пузур сказал, что Нин чуть не погибла, когда узнав о смерти Гира, бежала в порыве смятения, и он едва успел ухватить ее у самого обрыва.

– Она хотела убиться?! – Аш не на шутку испугался, что и в этот раз она захочет это сделать.

– Убиться? О, нет. Слава богам, наша девочка умна не по годам, и понимает, что ее смерть лишь прибавит нам горести. Ведь мы любим ее и будем страдать и плакать, если ее вдруг не станет. Она и сама была напугана тем, что чуть не лишилась жизни из-за того, что предалась отчаянию. Но, знаешь в чем дело. Это, кажется, что-то перевернуло в ней, что-то, что заставило ее быть решительней. Она вдруг начала говорить опасные вещи, что во всем этом, в смерти Гира и войне и лишениях, виноваты жадность и корысть тех, кто должен забоиться о нас, что им надо напомнить, что завещали боги. О том, что нужно рассказать об этом людям, что люди поймут и встанут и спросят с них о великом завете. И как мы не старались, нам никак не удавалось ее переубедить, она была упряма и стояла на своем. А мы, ты понимаешь, не решались перечить после пережитого ею, чтоб не делать больно. Лишь только получилось уговорить ее подумать об этом завтра, и она как будто послушала нас и осталась на ночь. Потому мы уже надеялись, что до утра она остынет и выбросит из головы свои мысли. Но наутро, мы ее уже не нашли, а с ней пропал и ее любимый бубен с бубенцами. И мы поняли, что вопреки обещанию, она все-таки задумала сама осуществить задуманное.

Рассказ гальнара еще больше встревожил сердце юного эштарота, понявшего какой опасности подвергает себя маленькая бродяжка.

– Возьми осла, верхом же быстрее.

– Да я тоже верхом на осле не ездил. Ничего, я хоть и бабушка, быстро хожу.

– Ты, однако, осторожней, как бы с твоим бегом не узнали, что ты не старая баба, а юный муж. – Не оценил шутку скоморох.

Шагом быстрым насколько позволяла старушечья согбенность и ковыляющая походка вперевалку, Аш поспешил в сторону храмовых площадей, куда скоморохи не смели даже показывать носу.

***

Обойдя несколько улиц со своими песнями и не найдя понимания среди редких прохожих, встречая лишь косые взгляды, Нин утешала себя мыслью, что в первой половине дня людей на них мало, так как все заняты делами насущными и им не до песен. Однако она успела привлечь к себе внимание, и это ее радовало. Ведь каждый увидевший ее, сможет рассказать о ней другим, и к вечеру народ соберется, чтоб послушать песни иные, не такие как привыкли здесь слушать, песни вдохновляющие простых людей, а не просто восхваляющие богов и именитых и богатых людей. Оттого, что люди спеша пробегали, Нин приходилось выкручиваться, распевая хоть и короткие, но подзадоривающие и колючие припевки, услышанные в Лагаше, подслушанные у людей в их долгом переходе по многострадальным землям Калама, или сочиненные самими. Несмотря на краткий слог, в них народный разум успевал вложить многое: и плачь о трудной судьбе, и жалобу на несправедливость устройства родной земли, и злую насмешку над жадными и бессовестными богатеями и чиновниками, над жестокостью стражей и лицемерием служителей храмов. Она увещевала словом, взывая людей к самоуважению, напоминая о нравах тех, кто называет себя лучшими, а на поверку оказывающихся лишь жадными глупцами; а затем, постукивая в свой звонкий бубен, заводила:

Дурак возжаждав молока,

Надумал подоить,

И выбрал в стаде среди коз облезлого козла.

Наверно б бился целый век,

Чудак наш без конца,

Когда б, не спробовал рога

Сердитого козла.

За глупость плачутся всегда,

Но только не в урок,

Раз лезут дурни иногда

Драть с нищего оброк.

О чем тогда тут говорить,

Коль так у них всегда,

Заставит знать, наверняка,

Доиться и козла.

Она призывала жен и матерей требовать от своих правителей не губить жизни отцов и сыновей, и вернуть их с полей сражений на поля урожайные, замирившись с воинственным соседом. Если же правители не хотят мира, то пусть они сами и воюют, а не забирают чужие жизни. И тут же запевала:

Грозился лис курятник разорить,

Чтоб как цыплят задир передушить;

Бахвалился всех кур перетоптать,

Попрать своей мохнатой лапой,

Но лишь заслыша лай соседских псов,

Смельчак наш был таков.

Пропев услышанное где-то на юге, она добавляла свое, навеянное пережитым:

Вопросов нет к такому храбрецу,

Вопрос всего один: