Что там, за дверью?

– Вот и говорю, – он тряхнул головой, сбрасывая какое-то видение, – сядь и попробуй что-нибудь написать, чтобы тебя читали. Узнаешь, каково оно! С моей колонкой в журнале или статейками в газетках по моему профилю не очень-то разбежишься. Я могу, конечно, накропать что-нибудь для любителей «жареного», типа «пипл хавает»: мировая погода и биржа, личности и экономические катастрофы… Ещё лучше – запустить сколько-то строк о пришельцах в канализации Лондона, жуткой картины гибели Вселенной, предотвращённой пьяным сторожем. Или о переворачивателях пингвинов, редчайшая, кстати, профессия. Или… оформление правовых отношений с неодушевлёнными предметами с табуреткой, скажем, или вообще метлой!.. А то и вовсе ловить любопытных бездельников на непонятные им темы, например – «прокрастинация». Знаешь, что это? Во, во! Вишь, рот раскрыл. Э-э-э, все вы одинаковые, чем вообще в жизни интересуетесь. Да закрой ты его! Ладно: прокрастинация – склонность постоянно откладывать исполнение пусть даже очень важных дел на потом. Хотя-а, – он вздохнул, – дешёвое это всё, ношено-переношено, не темы для профессионала, пусть даже такого, как я.

– А в том, что я попытался тебе прочитать, – вернулся он к прерванной мысли, – главное – откровенность, правда и ложь, согласие с самим собой. Вот ведь, что важно! Здесь меня, беспокоит только, что никак не могу избавиться от влияния своей работы. Ч-черт! Как ни кручусь, она даёт о себе знать, я же вижу по написанному…

Он не закончил, махнул рукой… Посмотрел на смартфон, как бы соображая, откуда он появился в его руке и выключил его. Потом вдруг озорно оскалился, стирая непонятность последней минуты, близко наклонился и доверительно сказал: «Знаешь, что про нас говорят? – он поднял указательный палец. – „Журналистов и проституток не любят, но без их услуг не могут обойтись“».

– Оч-чень смешно, хочешь – похохочу? Но может всё-таки вернёшься к своему рассказу. Мне, если честно, на самом деле понравилось то, что ты успел прочесть. Просто не оставляет впечатление, что ты там всё равно или не всё сказал, или, по-моему, не всё прочитал, что собирался, – я вопросительно посмотрел на него.

– Не всё, – просто ответил он. – До рассказа я, собственно, и не добрался даже. Всё, что прочитал, пока только заготовки. Так что… приятель, вернемся к рассказу в другой раз… Пока…

* * *

Мой друг всё-таки написал тот рассказ. Написал и много других. У него оказался талант в малой повествовательной форме. Журналистику практически забросил. Сейчас трудится над серьезным произведением, но в детали меня не посвящает: мне кажется – не забывает обиду за первый прерванный рассказ.

А я мыслями часто возвращаюсь к тому вечеру.

Тогда, помню, после вечерней новостной передачи по телевизору, я пошёл в свою рабочую комнату, присел перед компьютером. Открыл Word, но из головы никак не выходил тот разговор с приятелем. Что ещё он хотел, но не сказал мне?..

Я сидел перед пустым экраном. Чистое поле его, не нарушенное ни одним знаком, – «Tabula rasa» – продолжало выжидательно смотреть на меня. Не знаю, сколько времени я просидел так, мысленно переворачивая страницы нашего странного разговора…

Ночь истекала беспокойными размышлениями. Первые тени за окном объявили, что вот-вот придёт солнце, чтобы раздёрнуть занавески нового дня…

    2015 г.

Родина

Три замечательные составляющие рыбалки: ну, собственно рыбалка, дальше – стол, хороший стол со всем, что на нём. Перечислить? Нет? В общем, оставлю на вашей совести догадываться, что на нём было. Могу оказать лёгкую безвозмездную помощь в отгадке – на нём было всё! И, наконец, третье – разговоры. Если сидишь, в особенности ночью, да ещё и клюет плохо, то только и спасаешься что вторым и третьим. Вот так и сидели с приятелем: далеко за полночь, рыбка куда-то подевалась, звоночки на удочках прикусили язычки и не звонят, река дремлет, и в воздухе благость какая-то разлита… Хорошо бы вздремнуть минуток пять-десять-двадцать…

И вдруг между какой-то, уж не знаю – шестой и одиннадцатой рюмками, во всяком случае, приняли мы уже хорошо, приятель наклоняется ко мне и таинственным голосом шепчет. То, что я услышал, вмиг прогнало мою сонливость, и всё моё внимание привстало на цыпочки. Так вот, он мне: – А ты знаешь, что я сидел?

– То есть, как сидел, в каком смысле?!

– Да вот так, в тюряге!

Тут моё внимание вообще дыбом встало.

– Хорошо, – я подумал, – хорошо, что в этот момент не подносил ко рту рюмку: точно бы поперхнулся от неожиданности.

– Даже рассказ хотел написать – продолжил он, – да, вот, всё как-то не получается.

– Ну, ну?

Он подозрительно посмотрел на мою выжидательную позу и нескрываемый энтузиазм посвящения в открывающуюся тайну, пожевал губами, почесал нос. Потом разлил по стопочкам, но пить не стал, так – пододвинул, чтоб далеко не убежала, наверное.

– Знаешь, мне что-то расхотелось тебе рассказывать эту историю, но…, – увидев мою траурную физиономию, глубоко вздохнул. – Понимаешь, столько лет я никому ничего, а тут расслабился… Хорошо, предположим, вот, расскажу, а завтра – я ж тебя знаю – даже мышь в чулане…

– Да ты что, – с неподдельным возмущением вскочил я на ноги. – Да я, вот: век воли не видать! – Неожиданно выпало из меня на вполне добротном тюремном жаргоне. Я только не успел подтвердить свои слова характерным сопроводительным жестом – провести пальцем по горлу. Случилось это так неожиданно для нас обоих, что мы разом рассмеялись. Обстановка разрядилась, но он всё ещё недоверчиво покачивал головой, пока не решился:

– Хорошо, но давай так: будешь кому эту историю с географией рассказывать, меня к ней не привязывай, имени моего ни-ни, даже не вздумай поминать, иначе мы серьезно поссоримся. Договорились?

Я нисколько не удивился условию, и молчаливым жестом принял его. Да я бы сейчас любое принял, чего там – рюмку бы пропустил, только послушать.

– Правда, не трепись лишку, повторил он и, не очень, видимо, поверив моему слишком быстрому согласному кивку, вздохнув, начал…

Я исподтишка его тем временем разглядывал: – Это ж надо! Славный такой, спокойный, но тоже, как и все, со своим, оказывается, шкафом и встроенным туда скелетом, а копнуть – так, может, и не одним! Не зря, значит, говорят: «В тихом омуте черти водятся». Но чтобы с ним?! Не верится! Впрочем, посмотрим…

Начал он вполне даже философически:

– Что ни говори, хорошая штука – жизнь! Пусть и первая половина семидесятых. И неважно, что район, где жил герой этого рассказа, то есть – я, промышленный – дальше некуда. Отовсюду видать корпуса и трубы нашего гиганта. Достаток у нас всех тогда был, сам знаешь, не Бог весть какой. Но ведь – молодость! Как говаривали: «Молодому коту и в декабре – март!» Впрочем, это не совсем по делу. Хотя, вернусь: что ни говори, хорошая штука – жизнь!

Так я думал, сбегая с широкой, не по хрущёвской моде, лестнице.

Здание, в котором я жил было относительно старое. Построенное во второй половине сороковых как гостиница, оно со временем превратилось в общежитие, а часть его – в, так называемое, общежитие специалистов. Солидное здание в виде развернутой книги, мощные стены, балконы на улицу и во двор. В конце длинных и узких коридоров – коммунальные удобства: туалеты и умывальники. Не забыл?… М-да…

Важность объекта подчеркивала неизменная фигура сидевшей на входе тёти Маши, вахтёрши. С неё-то всё и началось, хотя к собственно развернувшейся потом трагикомедии она никакого отношения не имела.

Итак, полный сил и душевного здоровья, я сбегаю с лестницы, запросто перескакивая через несколько ступенек. Не отягощённый мыслями о превратности существования, я направлялся в столовку, вход в которую был в том же здании точнехонько рядом со входом в общежитие. Спустившись к последнему пролёту лестницы, я стал свидетелем уже конца, по-видимому, сцены, где взъерошенная вахтерша, вскочив со своего законного за изжеванным столом места, пытается преградить дорогу двум девушкам. Те, в свою очередь, преисполнены решимости продолжить свой путь невзирая на протестующее: «Ни за что!»

С криком: – А чево? – девчата практически преодолевают защитный рубеж, как вахтерша, увидев меня, крикнула:

– Не пускай их, они не наши!

Здесь надо заметить, что крыло общежития специалистов было укомплектовано сплошь мужским населением, так сказать, представителями пусть не лучшей части человечества, но уж веселой – это точно. Магнетизм лёгкой безответственности в том крыле манил многих из невзрослой ещё, но уже лучшей части, смутными предположениями и надеждами. И вот он как раз – не первый и не последний – пример нашей популярности:

– Держи их! – крикнула мне тётя Маша.

Широко улыбаясь, я распростер руки и с удовольствием бросился исполнять просьбу. Сгреб девушек, несмотря на протестующий их писк, и поволок вниз приводить указание в исполнение…

Хочу сделать здесь небольшое отступление. Неправда, что судьба человека находится в его руках. О, если бы! Вспоминая потом, как раскручивались события того злополучного вечера, я с радостью, наверное, остался бы тогда голодным или просто прыгнул со своего этажа прямо на землю, только бы не было той минуты… ну, да лишнее всё это. Чему бывать, того… – сам знаешь…

– Кто сейчас помнит за бригадмильцев и дружинников? – прервал себя приятель. В Одессе бы именно так и спросили: «за бригадмильцев и дружинников». Которые как бы помогали органам хватать и тащить… Не припомнишь? Ну, как же(!) – Было дело: на предприятиях и в организациях составлялись списки членов групп по охране общественного порядка и т. д., в назначенное время они собирались где-то в клубе или другом месте, ждали представителя милиции. Он приходил, зачитывал сводку по области/району. Ставил задачу. Предупреждал, как вести себя с потенциальными нарушителями. После того все делились на небольшие группки по интересам, району патрулирования или просто по предварительной договорённости, последнее было определяющим. Выходили на маршрут, договаривались после небольшой рекогносцировки на местности о наиболее спокойной (безопасной) дороге и затем, – о! – главное, а то, – чего и собираться то было бы?! – доставали, чтобы согреться и укрепить дух.

По повествованию, одной из таких групп оказались цеховые ребята, и если ты думаешь, что они чем-то отличались от подобных, то ты крепко ошибаешься. Короче, вот эта-то группа только-только вышла, так сказать, на тропу. То есть подзаправились и пошли.

Именно так в тот вечер две кривые, с лёгкостью начертанные в небосводах задвигались в поисках ненужной, но неизбежной по геометрии судьбы, встречи.

– Так, на какой точке я выпал из повествования? Ага, я двигался в сторону выхода из общежития. И именно в это же время входная дверь открывается, пропуская внутрь несколько человек, уже вполне готовых к несению службы дружинников.

Увидев молодого человека, волокущего им навстречу двух девушек, они, естественно, что было заметно по их встревоженным физиономиям, взволновались. Как же ж – насилие!

– Ты чего? – подступили они ко мне, несмотря на протестующую жестикуляцию тёти Маши.

– А что? – продолжая машинально удерживать девушек, ответил я, чувствуя за собой несокрушимую стену справедливости. Но облечённые властью просто оторопели от такой мудрой отповеди и, автоматически следуя указаниям начальства, недвусмысленно парировали:

– Так это, значит, пройдем!

– Как это пройдем?! И куда, например, пройдём?! – ехидно, не по ситуации, вопросил я.

В напряженке минуты никто, к сожалению, не заметил замысловатые па, которые тётя Маша выделывала, пытаясь привлечь внимание и объяснить обстановку. Не до неё! Слишком много уже было сказано, и контроль над ситуацией угрожающе исчезал.