Что там, за дверью?

– Выйдем, – снова.

– Ну, вышли, и что? – сказал я, протискиваясь мимо недвусмысленно попахивающих дружинников, и выходя первым в дверь.

Все вывалились за мной, и на какое-то мгновение воцарилось замешательство, вроде как потерялась нить действия.

Вдруг чей-то голос:

– Ребята, да он ещё и пьян, – в мою сторону.

– Ну, ну, – ко мне потянулись руки, как бы на ощупь пытаясь проверить столь сокрушительный факт.

– Эт-то же меняет дело!

– Че, ребята, думать, давай его к нашему дежурному или сразу в отделение…

Я взвился: – Да вы охренели! Взгляните на себя, вы же сами пьяные, а на меня вешаете!.. – прозвучал неосторожный по времени комплимент.

Всё, стартовый выстрел резко щелкнул. Дружинники сомкнули ряды – их невинность оскорблена!

– Месть! – Объединённые молчаливым согласием, они замкнули круг, чтобы принять окончательное решение.

И тут, дабы разрядить обстановку, я предлагаю:

– Чего спорить – кто трезвый, кто нет. Давайте, вы мне задаёте 10 вопросов. Я вам – один. Если не отвечу хоть на один из ваших – вы меня тащите, куда угодно. Если не ответите на мой единственный вопрос – вы меня отпускаете.

(Господи, ну и дурак! Сколько раз мне говорили, а потом и сам себе повторял – не выпендривайся. От знаний только неприятности, особенно если по недосмотру они попали к тому же не в ту голову.).

– Давай, давай, – зашумело кольцо, – начинай ты!

– Ладно, – и я, недолго думая, спросил. – Ну, скажите, например, что такое новая нелинейная спинорная теория поля. (Совершенно не место для лирических отступлений, но это прозвучало, как если бы дояркам объяснить, что по-научному повозка – это четыре моноциклических механизма, движущихся по эквидистантным траекториям).

– Ах, ты так! – потревоженные извилины выдали дружный вопль. Враз обстановка стала полностью неуправляемая.

– Эт-та сука нас учить будет, как жить! – Дай, я ему… – послышалось несколько любезных предложений.

Сверкающие глаза и протянутые руки весьма недвусмысленно обещали научить оскорбителя уму-разуму.

– Нет, ребята, мы его потащим в милицию. А там как надо всё объясним.

– Не как было, а как надо, – мелькнуло в голове, пока взъерошенные мыслями дружинники препровождали меня к пункту назначения.

Был вечер. Народу на улице почти нет.

Немногочисленные гуляющие уступили место вечерней смене, неясные, спотыкающиеся тени, задумчиво привалившиеся к ступеням домов личности, подозрительные группки пьяно ищущих экшн молодцов. Редкий поспешающий прохожий. Обычный вечер обычного индустриального района необыкновенно большого и славного промышленного города. Подумав правильно, я мог бы, конечно, «сделать ноги», если бы захотел, но вы таки плохо меня знаете.

Так, между делом, минут через десять дотащились до какого-то полуподвального помещения. Яркий после улицы свет выхватил стол в дальней глубине комнаты, мраморный чернильный прибор, пресс-папье. За столом младший офицер и рядом один или два рядовых милицейских чина. Справа от стола – две зарешёченные двери. За ними в смутном свете совсем уж тусклых потолочных лампочек – шевелящиеся фигуры в самых причудливых позах. В ближайшей к столу комнате – женские. Чуть дальше – мужские.

– Так ведь не комнаты, – сердце с хрустом ухнулось вниз. – это же камеры! Ё-моё! КПЗ! – мелькнуло в голове…

– Так чего, – донёсся до меня раздражённый вопрос начальника.

– Да, вот, пьяный, – кивок в мою сторону. – Ещё и наскакивает на нас, обзывает.

– А эт-та мы щас посмотрим, – с недоброй ухмылкой он начал подниматься и, покачиваясь с пяток на носки, встал передо мной. Тут я уже серьезно струхнул. От начальничка этого, просто, чую, подуло на меня нехорошим ветерком: – Да врут они, – ткнул я пальцем в сторону моего недружелюбного сопровождения. – Взгляните на них!

– Ты чо, падла, на меня орёшь! Ты на меня пасть открыл, да?!

В какой-то момент показалось, что милиционер в угрожающей позиции и ещё доля секунды – нанесёт удар. Момент был опасный. Всесокрушающая обида и ярость отключили мозг и способность контролировать ситуацию. Автоматически отклоняюсь влево-вниз, и прямая правая по кратчайшей траектории встречается с тем, что раньше так шумно командовало парадом.

И гулкая тишина. Потом крик. Кричал я. Когда и как меня вырубили, не знаю, не помню. Крик исходил из груди, из рвущихся плечевых мышц, из гудящей головы, наполненной черным туманом. Я не чувствовал опоры. Когда сознание прояснилось, с трудом сообразил: я висел с вывернутыми руками – два милиционера, стоя на столе, вздернули меня. Устроили настоящую дыбу. Офицер с искажённым лицом орал, размахивая пресс-папье: – Что? Ещё, падла? – Между ним и мной встал какой-то пожилой мужик, я плохо видел, кто:

– Ну, всё, уймись, шеф. Ты так и вовсе его прикончишь. Могут быть проблемы. Меня, как куль сбросили вниз.

– Ну, всё, всё. Он теперь не скоро в себя придёт. А размахивать руками он и вовсе не скоро будет. И следов почти нет, тю-тю, нет их, следов-то, – милиционер гнусно хихикнул. – В камеру!

Страшно болели плечи, гудела голова от удара мраморным пресс-папье. Мир свернулся в размер крохотной с зарешёченной дверью камеры с заблёванным и перекорёженным населением. Из соседней доносились вой, крики и непристойные предложения «лучшей половины человечества».

Невероятные предположения быстро превратились в не менее дикую реальность. КПЗ, драка, решётки. Как случилось? С чего началось? …

С остатками сил я кинулся на дверь, толкнул всем телом, налег на ручку, толкнул. Руки не работали.

– Знаешь, – приятель глубоко задумался, – ведь лет сорок прошло с того случая…

– И?

– …и до сих пор плечи чувствую, – мне показалось, что он выругался, но как-то тихо и невнятно, решительно опрокинул в себя рюмку. Мне не предложил, между прочим – затем продолжил:

– В отчаянии я стал пинать дверь ногами: – Выпустите меня отсюда. Выпустите, гады…

– Ишь ты, не унимается. Вот, щас тебя выпустим. Только имя скажи и адрес. А уж мы тебя как приняли, так и выпустим.

– Дайте бумагу и ручку, – не унимался я. – Я вас всех попересажаю. – Ногами в дверь.

– Успокойся ты, – полупьяный голос из-за спины. – Они ж издеваются над тобой. Утром объяснишься, когда в суд поведут. Требуй экспертизу, что не пьяный и что избили тебя. А то точно под статью подведут. Как минимум 15 суток дадут, – и без всякой связи:

– Слышь, а курнуть у тебя нет?

На просьбу не ответил и тяжело задумался. Похоже, угодил не на шутку… Беспросвет…

Где-то через час КПЗ, в основном, угомонилось. Погасли даже искры специфического остроумия женской камеры. Тяжелые запахи, полумрак и прострация. Единственный оставшийся милиционер забросил ноги на стол и прикрыл глаза. Ночь…

Утром нестройная, сизая, плохо пахнущая компания под присмотром нескольких милиционеров направилась в райсуд на свершение правого приговора.

Надо отметить, что это было время, когда как раз вышел указ о 15 сутках. Ну, кто помнит, тот помнит: решение обжалованию не подлежит, письмо на работу и две с хвостиком недели общественных работ. Письмо на работу означало ещё впоследствии и товарищеский суд, порицание, поруки и т. п. – целый арсенал, призванный по прошествии времени вернуть в строй понявшего и исправившегося «общественно полезного члена коллектива». Так оно, вроде, звучало.

Стыдясь быть замеченным идущими на работу людьми, я в то же время выглядывал какого-нибудь знакомого, чтобы передать SOS приятелям. Это удалось сделать, но ураганная форма исполнения процедуры наказания не оставила мне шансов на спасительное вмешательство. Впоследствии, уже после того, как за моей спиной окончательно закрылись гостеприимные двери исправительного заведения, я узнал, что в тот же день, день суда, в милицию обратился депутат райкома с просьбой отозвать дело – меня неплохо знали по активной общественной деятельности. Да, оказалось, поздно. Суд, суровый и справедливый: – Фамилия, имя, отчество, год рождения, проживание, место работы, должность, что можете сказать суду, 15 суток, следующий…

Быстро, бесхитростно и, практически не выслушивая «обвиняемого». А вы бы, гады, вообще – списком! Тр-рах! Никто ведь всё равно не будет тебя осматривать и освидетельствовать. Против милицейского протокола – кто ты? Антиобщественный поступок, бранные слова в адрес правоохранительных органов (в голове мелькнуло – правоохренительных) в отделении милиции. Ни слова, кстати, о драке.