Кмель

И вот мама как-то сообщает ему, да не ему только, а вообще всему классу, что преподаёт она не вполне английский, а его манкунианский диалект, присущий исключительно и бесповоротно только лишь малочисленным жителям Манчестера.

– Жителям чего?

Одноклассники даже не засмеялись. Во-первых, большинство из них и сами не знали, что это за Манчестер такой, а во-вторых Бигфут был настолько искренен в своём непонимании, что и смеяться то было грех!

– Манчестер – это местечко в Англии, – пояснила мама, – где когда-то упал метеорит сильно похожий на летающую тарелку. – Тут она довольно правдоподобно начертила в воздухе траекторию падения небесного тела. – Поэтому считается, что местные жители являются единственными носителями внеземного наречия, доставшегося им в наследство от их предков-инопланетян. Недаром этот райцентр известен в мире, как источник промышленной революции!

– Выходит, у нас хоть и английский, но не как у всех? – растеряно спросила отличница Галя Суворова.

– Ну да, – простодушно сказала мама, продолжая пялиться на Бигфута. – Получается – не такой. Русский – да, как у всех! Алгебра и геометрия – тоже. Про литературу и говорить нечего. Одна волынка: Пушкин, Лермонтов, Толстой!

– Маршак ещё этот, – авторитетно добавил Бигфут.

– Во-во! – завопила мама. – Рехнуться можно!

– Ага… – смущённо пробурчал просветлённый двоечник. – Запросто!

– Нет, вы только представьте, дети, – торжественно резюмировала мама, – мы с вами в числе счастливых избранных уже совсем скоро можем стать обладателями манкунианского диалекта! Что, как вы сами понимаете, позволит нам в недалёком будущем общаться с внеземным разумом напрямую!

– Ну да, – засиял Бигфут. – Как со Стёп Стёпычем?

– Именно! – заверила народ мама. – Идеальное сравнение!

Для полноты картины она, естественно, была просто вынуждена продемонстрировать, как именно они будут это делать и в лицах прочитала кусок из

«Евгения Онегина». Разумеется, с учётом всех тонкостей манкунианского произношения!

– А теперь скажите мне прямо, мистер Бигфут, – застрелив Онегина из пальца, обратилась мама к «виновнику торжества», – вы готовы поклясться, что не подведёте жителей планеты Земля в трудную минуту?

– Yes, – на безупречном манкунианском пообещал парень.

– What is your name?

– My name is Petia!

– Благодарю за понимание! – И мама пожала герою руку. – Thank you!

– No problem, mem! – ответил герой и бодро передал маме дневник.

– Five! – сказала мама. – Сегодня всем: five!

Кто бы там что ни говорил, но в день, когда комиссия РОНО отчисляла Бигфута со справкой, о том, что при всём внешнем сходстве, податель сего всёже не верблюд, он разговаривал с инквизиторами на безупречном английском языке!

Наевшись борща и бабушкиной стряпни, я попросился на вечернюю прогулку. Может, и снег уберу. Где лопата?

– Там же – под лабазом… – сообщила бабушка. – Дорожку в Чернушкин Чертог не забыл?

– Давай, Вася, – влез в разговор дед. – За Мусоргского, мать его!

Они выпили. Отец до этого момента, правда, отдыхал, опустив голову на скрещенные руки, но на призыв капитана звёздолёта всё же откликнулся и стакан автоматически принял.

Мама с сестрой ушли в спальню – готовиться ко сну, а я опустился на лавку, лавки такие раньше были в избах длиною во всю комнату, опустился и стал натягивать валенки.

– Холодно там, Сёмушка. – Бабушка села рядом, платок цветастый с концами в узелок на подбородке – всем бабушкам бабушка. Погладила по голове – я и замурлыкал. – Ишшо темненько. Фонарик вон на той неделе отломился. Небось, сам видал.

– Видал, – говорю. – А чего его дед не исправит?

– Так нервное истощение. У вас у всех, мол, вербное воскресение, а у меня – нервное истощение. – Бабушка говорит, а сама всё ладонь к голове моей прижимает, словно теплом заряжает, чтобы внучок во дворе не «озяб». – Это после того, как Корвалола на колбасу забрали, у него началось! До того терпел как-то!

Удивительно, но от бабушки даже зимой исходит густой аромат свежей малины, кислого молока и лежалой шерсти. Почему-то мне кажется, что так пахнут все бабушки на свете. Запах бабушки – второе воспоминание из Топовой десятки моего детства.

– Может, до завтрего подождать?

– Да не, баб… – Мне показалось, морщин на её красивом лице стало вдвое больше. Захотелось прикоснуться к этому лицу губами, как-то дать понять бабушке, что мы с ней одно целое. – Три дня – это немного. Один, считай, прошёл. Так что некогда прохлаждаться… А Машкины гала-концерты мне дома надоели…

– Ну тогда, хоть дедов тулуп накинь что ли, – смирилась бабушка. – Обычно Лучиан его надевает, когда в райцентр едет или куда подальше. Дед то его всё куда подальше отправляет. Нынче не стал брать. Как он там без тулупа в конюшне спит, ума не приложу…

Услышав, как я открываю дверь, дед отчётливо послал меня «к чертям собачьим» и это, как вы уже поняли, был хороший знак. Только его мне и не хватало.

Выходя в сени, я хорошо представлял себе, что будет дальше. А будет небольшая мужская буза. Дед – стар и пьян, а отец – тоже пьян, плюс слишком устал от проделанного за день пути, поэтому бунт будет тихим и женщины его без труда усмирят. Матери и отцу постелят прямо здесь, в горнице – маме все на той же скамье, отцу и мне на полу. Ну, а сестра по обыкновению ляжет на скрипучей кушетке в хозяйской спаленке, возле кровати деда и бабы. Немного поработает радио, сегодня суббота и значит после десяти будет концерт из серии «На ночь глядя». Бывало, радио не выключали и оно продолжало работать до утра. Ночью вещание прекращалось, зато ни свет, ни заря весь дом поднимался под знакомые позывные, предваряющие начало утреннего эфира и нового дня. Я любил засыпать под радио, но сегодня мне почему-то захотелось поглядеть на ночь не ушами, а глазами.

Вооружившись деревянной лопатой и метлой, я сразу вышел за ворота, где снега было особенно много. Мороз заметно усилился. Санный след затвердел и покрылся тонкой коркой наста, а следы от копыт Парадигмы превратились в аккуратные симметричные колодцы. Получался довольно причудливый рисунок, глядя на который можно было подумать, что передо мной некая тайнопись, оставленная лично мне, как руководство к действию и остаётся лишь сущий пустяк – расшифровать послание.

Сделав несколько глубоких вдохов, я первым делом очистил от снега скамью возле палисадника и место вокруг неё. Летом обитатели дома и их редкие гости коротали здесь длинные летние вечера, безжалостно изводя комаров и фанатично щёлкая семечки. К слову, из всех произраставших в огороде, растений, дед особое внимание уделял подсолнечнику, причём на всех этапах роста – от семян до поспевшего соцветия. Я спросил его как-то, почему подсолнух?

– Почему?

Ответ был для деда настолько очевидным, что он даже растерялся.

– А какие ещё варианты?

– Ну, вариантов много, – Я понял, что сильно задел деда за живое. – Репка, например. Большая-пребольшая.

– Репка – не гвоздь.

– Ну конечно, – многозначительно сказал я, – потому, что репка – овощ.

– Ага, а ты – фрукт! – совсем уж раздосадовался дедушка. – При чём, тот ещё!

– Ладно, – сдался я. Знаю – ещё слово и дед не проронит больше ни слова. По крайней мере, до первой рюмки. – Рассказывай.

Он велел позвать сестру и мы втроём отправились в огород. Там дед довёл нас до нужной точки и попросил сосредоточиться.

– Надо поморгать, чтобы сбросить с ресниц всякую дрянь, которая скапливается за истекший период, – объяснил он суть происходящего. – Ежедневно мы видим много хорошего, но ещё больше – плохого. Вот это плохое и надо сбросить. Наука в тих целях рекомендует сон. Но спать мы сейчас не будем, просто похлопаем ресницами. Можно было бы, конечно, и по стопочке, но вам это рановато… Готовы? Поехали!

По окончанию оздоровительной процедуры мы с удивлением обнаружили прямо перед собой стройную череду подсолнухов, к этому времени уже достигших пика своего величия. По гордому великолепию и стати с ними не могли соперничать ни кусты смородины, ни душистая малина, ни даже молодые яблоньки, «с головы до пят» увешанные сочными румяными плодами. Сразу вспомнились расфуфыренные тонкоусые кавалеры в шляпах с перьями, кои во множестве населяли мамин альбом по средневековой живописи. Как и эти достопочтенные джентльмены, подсолнухи вызывали странное ощущение нездешности, принадлежности к каким-то далёким недостижимым краям, попавшим сюда исключительно по недоразумению. «Любуйтесь, люди, – словно говорили они нам, простым смертным, – мы и есть подлинная красота мира! Пройдёт немного времени и мы вернёмся туда, откуда прибыли, а вы, как ни в чём не бывало, продолжите жрать свой хрен и нюхать табак! Так наступит на земле Эра Сорняков!»

Вот интересно заметили бы мы это неожиданное превосходство при каких-то иных обстоятельства? Например, пять минут назад?