Кмель

Мне не понравился его рассказ. Будь во всём этом хоть намёк на шутку, это можно было бы стерпеть. Но беда в том, что Лучиан говорил серьёзно! Значит, будет и дальше нести привычный вздор и водить меня за нос, а, если я взбрыкнусь, снова начнёт размахивать своим дурацким хлыстом!

Что ж, мне не оставалось ничего другого, кроме, как дежурно поблагодарить его за угощение и отправиться восвояси.

– Хочу тебе кое-что показать! – окликнул он меня уже на пороге. – На ночь глядя – лучше не придумаешь!

– А ты уверен, что мне это интересно?

Похоже, чувак решил меня слегка попугать! Я видел, как дьявольским светом блеснули его глаза.

– Был сегодня на кладбище, – не обращая на мои слова никакого внимания, сказал Лучиан. – Увидел кое-что. Думал, показалось. Но на фотке вышло то же самое.

Лучиан вынул из кармана мобильник, и это было настолько неожиданно, как если бы он достал оттуда косметический набор или дамский веер! Отыскав в камере телефона нужный снимок, он протянул мне трубку.

Как ни пытался я сохранить невозмутимый вид, как ни пытался удержать ровное дыхание, ничего не вышло. Руки мои заметно задрожали и я даже испортил воздух. Я и трубку то взял не сразу, боялся, что меня или поразит молния, или поглотит земля. Вдобавок ко всему за стеной слабо, видно, сквозь сон, заржала Парадигма, отчего мне стало совсем уж не по себе.

Я почувствовал, как к горлу медленно подступает дурнота, словно я оказался на краю пропасти и почва стремительно ускользает из-под ног. Невольно укрупнив кадр, я уже более отчётливо разглядел полустёртые буквы:

Изосим Петрович Радужкин 1975 – 1995 г.-г.

Это означало, что захоронение было произведено пятнадцать лет назад.

2.Екатеринбург. Муравель

Какой же это был удивительный лес! Кажется, тут росли все деревья, кусты и травы, существующие в мире! Но удивительнее всего, что и я был деревом, а ещё кустом и травой тоже! Иными словами, я был равноправной и неотъемлемой частью этого огромного живого сообщества и все об этом знали, как и я всё знал о каждом!

– Ты видел, – обратился ко мне куст, произраставший рядом, – а ведь ещё вчера она участвовала в наших милых бесчинствах!

Куст был сплошь покрыт весёлыми розовыми цветами, от него за версту несло аптекой.

– Кто «она»?

– Сусанна… Столетняя пихта с рыжими подпалинами. Никто лучше, чем она не играл в «ёлочки-пенёчки». Посмотри – за ночь срез на пеньке сплошь покрылся смолой!

Дальше куст спел:

– На поленьях смола, как слеза!

– Беда настигла не одну Сусанну, – встрял в наш разговор кто-то третий. Возможно, это был Иван-чай с обочины лесной тропинки, той самой, что петляла вдоль дедовой изгороди, всякий раз возникавшей при воспоминаниях о моём далеком детстве. – Есть достоверные сведения, что за пять тысяч вёрст отсюда нынешней ночью целиком сгорел целый лесной массив.

– Семенихин бор? – спросил я.

– Точно, – сказал Иван-чай и тут же высказал мне претензию. – Я знаю, вы думаете, я – сорняк! Я это чувствую! Прекратите немедленно! Никакой я не сорняк, а самый что ни на есть настоящий Подсолнух! А если вы по прежнему будете сомневаться в моей родословной, я пожалуюсь самому Муравелю!

Меньше всего хотелось спорить. И уж тем более, с Муравелем! Тем более, что даже при таких новостях настроение было относительно приподнятым, никакая беда не могла нарушить всеобщей гармонии леса, каждое мгновение, каждый вздох казался тут бесценным подарком судьбы! Если бы не этот крутой вираж, в который с грохотом и лязгом вошёл наш скорый!

Проснулся я в сидячем положении и это вполне объяснимо, ведь я только что тянулся к солнцу. Впрочем, в купе кроме меня никого не было, поэтому всё нормально – спи хоть вниз головой. Да и в любом случае – кому вообще придёт в голову просыпаться среди ночи, когда стук колёс и мерное покачивание вагона так сладко укачивают тело и успокаивают душу?

Сны, вроде этого, когда я видел себя деревом, животным или даже насекомым снились мне нечасто, но всякий раз, когда они мне снились, проснувшись, я уже больше не мог заснуть. Горестное послевкусие, которые они оставляли, надолго отравляло мне моё реальное существование и сильно напоминало похмелье. Сами посудите, что хорошего в том, что ты пенёк с неугасающей фантомной болью по утраченной кроне и стволу?

Провалявшись ещё полчаса, я, наконец, встал, умылся и сделал себе стакан кофе. Скоро рассветёт, а там и Екатеринбург – конечная цель моего маршрута.

«Настоящий подсолнух!» Очень похоже на «настоящий полковник»! Да и всему прочему есть вполне разумное объяснение: «Я еду на экологический форум «Зелёный Шатёр». И вообще, это моя работа. Если ты каждый день занимаешься многочисленными вопросами по благоустройству лесов, холмов и гор, почему бы тебе самому время от времени не пускать корни и не обрастать мхом? Тем более, если ты за сравнительно короткий служебный век достиг столь высокого признания, что тебя в качестве хедлайнера отправляют к «чертям собачьим», да ещё и оплачивают целое купе!

Люди, между тем, начинали просыпаться. По ушам дрелью прошёлся пронзительный детский плач. Возможно, ребёнку приснилось, что он пустышка, угодившая в беззубую пасть плешивого монстра в подгузнике? Ребёнок плакал так неистово, что хотелось выброситься из окна!

Слегка подняла настроение рыжая проводница, сообщившая мне о там, что «будем через час». «Сусанна» прочитал я на бейджике, прикреплённом к лацкану её форменной тужурки.

– Бельё можете не приносить, – дежурно сообщила девушка, возвращая мне билет. Я едва разбирал, что она говорит, отчаянный вой юного путешественника из соседнего купе напрочь заглушал её голос. – Я потом сама его заберу.

Для пущей убедительности девушка продемонстрировала мне, как она это сделает.

– Здорово, – похвалил я её. – Только, прошу, сначала заберите ребёнка!

Кое-как позавтракав с подушкой на голове, я поудобнее устроился на диванчике и стал смотреть в окно. Стук колёс действовал на меня как флейта на кобру, я готов был слушать его вечно. Вот бы и прожить так всю жизнь – просто мчатся куда-то без особой надобности и лишних переживаний, без долгов, привязанностей и прописки!

Как же давно я не ездил этой дорогой! Буквально – дорогой жизни. Многочисленная родня, включая бабушку и дедушку, озера, на которые мы с отцом ездили на рыбалку по несколько раз в году, и даже наш загородный дом – всё это находилось именно здесь, на этом участке пути длинною в сто километров и семнадцать лет моего детства. Вот здесь, возле этой каменной головы с непричёсанной берёзово-рябиновой растительностью я специально закрываю глаза. Считаю до двадцати, и перестук колёс становится более отчётливым и гулким – это значит, поезд въехал на узкий мост-виадук. Я снова считаю и ровно на счёт «30» вагон снова обретает твёрдую почву. Не открывая глаз, я со стопроцентной уверенностью могу утверждать, что в этот самый момент за окнами пролетает пьяное село с покосившейся колокольней и такими же кривыми избами, где над каждой крышей на кривом шестке восседает свой персональный кривой петух. А там станция «51 – ый километр» с крохотным вокзальчиком, где поезд обязательно на сколько-то задержат и этот вокзальчик, чёрт бы его побрал, успеет надоесть до такой степени, что захочется разнести его на мелкие кусочки! И только ты решишь выскочить на перрон размять ноги, как состав тронется и потянутся, сменяя друг друга, многочисленные озёра и протоки, те самые, где мы с отцом со всем нашим огромным рыболовным опытом не поймали ни единого сазана, окуня или даже маленького карася!

– Ке-ки-ре-ки! – Криво пропоёт тебе на прощанье кривой петух с отчётливым местным акцентом.

А между всеми этими неизменными объектами детства – лес. Безбрежный и величественный. Суровый и насмешливый. Притягательный и пугающий. Всякий! Он – главный связующий элемент в моём постижении действительности! Если и можно о чём-то сказать в жизни, что это – там, то это лес, потому, что всё новое, таинственное и непостижимое, всё – в нём, нужно лишь набраться смелости и ступить на эту еле различимую дедову тропу, ведущую в самую его глубину, в мир, полный страхов, шёпотов и надежд!

Постучав, в купе снова вошла Сусанна. Извинившись, что-то там подкрутила, чем-то щёлкнула, что-то подправила. Орало-мученик к тому моменту взял небольшой тайм-аут и можно было слегка расслабиться.

– Послушайте, – остановил я девушку на выходе, – вы часто ездите этим маршрутом?

– Ну да, и этим тоже… – Проводница с любопытством посмотрела на меня. – И вы?

– Когда-то да, – сказал я. – Очень давно.

– А в чём вопрос?

У меня что-то забренчало в груди. Что это такое, я до сих пор не пойму. Когда вот так бренчало, было слышно на километр! Это очень неудобно! Из всех женщин, с которыми я когда-либо общался в своей жизни, только единицы вызывали во мне эту гадость и неважно, сколько длилось наше общение – год, час или минуту. С такими никогда ничего нельзя знать наперёд, это вам не железнодорожная ветка с кривыми петухами и километровыми столбиками на обочине! Сусанна, конечно же, услышала этот странный звук, исходящий из-под моих рёбер, но только это её совсем не смутило. Поездишь на поездах с её, и не такого наслушаешься!

– По-вашему, пейзаж за окном не сильно изменился?

Я по привычке форсировал звук и от этого выглядел ещё глупее!

– Сильно, – сказала проводница. – Так многие считают. Сейчас подъедем ближе к городу, сами увидите.

– Увижу что?

– Километры окончательной Пустоты!

Её окликнули.

– Я сейчас! – Сусанна сделала кому-то знак рукою. – Положите пока на полку, рядом с титаном…

– Какой пустоты?