Параллели. Часть первая

Отец тепло посмотрел на сына и сказал:

– Что же ты не посоветовался с нами, сынок, прежде чем делать предложение?

– Папа, вы всегда учили нас, что создавать семью надо только с любимым человеком, иначе наживешь только трудности и холод в семье. Почему же сейчас, когда я говорю вам о своей любви к этой девушке, вы словно меняете свои же установки?

– Нет, сынок, то, что мы говорили, было истинной правдой, но мы так же не переставали учить вас народной мудрости наших предков: «Каждая свинья должна знать свое корыто»! Мы не такой большой народ на территории огромной страны, и чтобы нам сохраниться, сохранить нашу веру и культуру, необходимо сохранять нашу национальность, а не расплескивать ее налево и направо! Мы с матерью не сказали бы тебе ни слова, если бы твоя Фрося была немкой, и даже то, что она вдова, не играло бы существенной роли для нас, но Фрося не немка, она не лютеранка, возможно, она очень хороший человек, раз ты ее полюбил, но это приводит к размыванию нашей семьи, с которым мы не можем согласиться. Да, ты дал свое слово ей, ввел девушку в заблуждение. Тебе придётся туда съездить и принести ей свои извинения. Другого пути нет, Алекс, пойми, мы с матерью не можем благословить ваш брак. А без родительского благословения вступать в брак нельзя, и ты это знаешь не хуже меня! Пока я жив, через меня с тобой отец наш небесный. Я сожалею, сынок, что наношу тебе эту рану, но я уверен. если я сейчас не предостерегу тебя, в будущем ты станешь несчастен, чем еще больше нанесешь урон всему роду Майеров.

– Отец, отец, как же так, вы не можете со мной так поступить!

Слова слетали с дрожащих губ Александра, летели к отцу, но разбивались о непреодолимую стену его слова и рассыпались мелкими, звенящими пылинками, искрились в воздухе и угасали – безвозвратно и навсегда. Мать Алекса смотрела на сына с глубочайшем сочувствием и состраданием, но даже она полностью была на стороне мужа. Так будет лучше, конечно, так будет лучше, для всех. Дальнейший ужин проходил так спокойно, будто и не было вовсе этого накаленного разговора. В конце ужина отец еще раз поднял всех за столом, прочитал молитву и все члены большой семьи занялись каждый своими обозначенными обязанностями.

К вечеру второго дня, когда Александр засобирался в Акмолинск, где и жил в общежитии железнодорожников, отец подозвал его к себе и строго сказал:

– Алекс, не тяни с объяснением, поезжай к девушке, чем раньше она будет это знать, тем меньший грех на тебе, сынок, на нас с матерью не сердись, возмужаешь, пойдут свои дети, сам поймешь правду.

С этими напутственными словами Александр возвращался в общежитие. Минула очередная рабочая неделя, а он все не решался съездить к Фросе и объясниться с ней. С Павлом они больше старались не говорить о Фросе, после последнего разговора с ней, помимо их воли, в их отношения вкралось какое-то напряжение. Каждый в душе надеялся на то, что Фрося выберет именно его, и каждому не хотелось скатиться к чувствам ревности или, еще хуже, зависти. Совсем не было желания утратить дружбу или стать соперниками, тем более, что слишком многое пришлось преодолеть по работе. Они ценили свое нынешнее положение и старались ему соответствовать.

После очередной смены Александра в общежитии ждала новость, вахтер передала, что его в комнате ждет младший брат Ваня. Александр поспешил в комнату, с чувством тревоги он открыл дверь. На его кровати сидел Ваня и читал книгу. Войдя в комнату, Алекс спросил:

– Что случилось, почему ты здесь?

– Папа прислал, просит тебя домой сегодня же приехать.

– Что-то срочное, выкладывай!

– Да я знаю немного, только они с матерью всю неделю о тебе говорят, о том, съездил ты к этой девушке или нет.

– Нет, еще не съездил, не соберусь никак.

– Я тебя понимаю.

– Что ты можешь в этом понимать, мал еще.

– Что могу, то и понимаю, – обиженно ответил Ваня и продолжил: – Алекс, по-моему, они с дядей Иосифом говорили насчет их Тамарки.

– Как – говорили? – лицо Александра исказилось отчаяньем.

– Как, как, сам, поди, подумай, после того разговора родители сами не свои, нервные ходят, часто к разговору к тому возвращаются. Ты же с Тамаркой все детство дружил, в школе она тебе нравилась, у нас она часто бывает, вот они и решили, по-моему, вас обженить.

– Ты думай, что говоришь-то. Я что, совсем не имею права на свой выбор?

– А кто раньше с каждым приездом к Тамарке бегал, не ты, что ли, сам виноват, нравилась же она тебе, сам говорил.

– Говорил, только все изменилось.

– Вот и разбирайся сам со своими изменениями! Короче, отец тебя домой требует, поехали?!

Александр понимал, требование отца необходимо выполнять, иначе какой пример он будет подавать младшим. Ваня, видя, как мучается брат, сказал ему:

– Я б на твоем месте сперва женился, а потом уже родителям говорил!

– Ты у меня поговори еще, что я, как вор, скрывать бы стал, что ли. Тем более, от родителей, они у нас и так из кожи лезут, чтобы всех поднять, и тебе не советую с ними неуважительно мыслить, мал еще на такие мысли, гляди, я за тебя возьмусь.

– Ну, тогда поехали домой, сам с ними разбирайся.

– Поехали, – ответил твердо Александр.

Они вышли из комнаты и направились на автобусную станцию. Всю дорогу Александр настраивал себя на то, что он непременно отстоит свое мнение и свое право сделать свой собственный выбор. А родители, они поймут и разрешат, хотя бы в качестве исключения. Они всегда учили их быть ответственными за себя, собственную жизнь и собственные слова. Они должны его понять и разрешить, непременно понять. В их любви к себе он не сомневался нисколько. Все будет хорошо, думал он, может быть, и лучше, что к Фросе еще не ездил, вот сейчас объяснюсь с отцом, с матерью и можно будет ехать. Возможность какого-то другого развития событий он просто даже не рассматривал.

Дорога пролегала по просторам бескрайней Северо-Казахстанской степи, буйное разнотравье приятно ласкало глаз и убаюкивало путника. Село Рождественка раскинулось в живописной холмистой местности, с искрящейся маленькой степной речушкой, огибающей село с северо-запада и ниспадающей в Ишим, вода в котором изобиловала холодными ключами и рыбой. Здесь прошло его детство и юность. Именно здесь, в ковыльной степи, они ловили рыбу, варили уху и пели песни под звуки потрескивающего костра. Здесь он встретил свою первую привязанность к девочке, переросшую в первую любовь. Девочка-соседка вначале была просто друг по играм. Затем одноклассница и, наконец, предмет пылкой юношеской любви. Тамара как-то всегда была рядом, часто бывала в их доме, дружила с его сестрами. Одним словом, давно стала почти членом их семьи. Когда он уехал на курсы машинистов, а потом остался работать в локомотивном депо Акмолинска, Тамара загрустила, но он стал часто приезжать домой, и они постоянно встречались. Александру она нравилась. Тамара была хрупкой застенчивой девушкой, ее кожа почему-то имела темно-золотистый оттенок. Он частенько шутил над ней, называя ее цыганкой. Она действительно больше была похожа на цыганку. Раскосые черные глаза, разлётные брови, в меру втянутые щеки, с изумительными ямочками на щеках, придавали им особое очарование. Характер же Тамары заслуживал отдельной похвалы, сдержанная и рассудительная, она всегда находила единственно правильное решение из любой сложной ситуации. Тамара провожала его в армию, дождалась и как бы естественным путем ожидала его предложение. И вероятно бы так все и случилось, как только он заработал бы достаточно средств на свадьбу. Если бы не эта командировка, так многое изменившая в его жизни.

Когда они с Ваней прибыли домой, на дворе стоял уже вечер, дома в спальнях шумела детвора, отец что-то мастерил на веранде, мать накрывала на стол. Алекс с Ваней вошли через хозяйственный двор и потому не были услышаны матерью. Зато отец, благодаря круговому обзору с веранды, сразу же их заприметил. Он кивком головы подозвал Алекса, приоткрыв для него уличную дверь веранды. Алекс вошел и почтительно поздоровался с отцом.

– Здравствуй, папа!

– Здравствуй сынок, ты был у Фроси?

– Нет, еще не решился, прости.

– Это естественно, я тебя понимаю и, поверь, сочувствую. Но это нужно сделать, сынок!

– Папа, я прошу тебя, выслушай меня.

– Хорошо, говори.

– Пап, я люблю ее!

– Любишь? Как же ты успел полюбить? Ты был в командировке не так уж много времени, может быть, ты путаешь, сынок, это большое чувство с влюблённостью? В твои годы это немудрено. Люди даже женятся, а потом вдруг, к своему удивлению, обнаруживают то, что их чувство куда-то испарилось, ушло. От их необдуманных и поспешных решений остаются самые незащищенные – дети! Потому создание семьи, сынок, это не только и не столько любовь или не только она, но взросление и ответственность двух личностей и огромный кропотливый труд. Это только кажется, что тебе все понятно, любишь, и все будет хорошо. Но как часто в семейные отношения вмешиваются традиции, культура народа, привычки и воспитание в семье, внешнее окружение. Наши с тобой предки бережно и осознанно относились к такому выбору, потому как понимали свою ответственность и перед своим народом, который не так многочислен, чтобы позволить себе роскошь размывания национальной культуры, растворение в народах, окружающих его.

– Папа, ты всегда говорил о равенстве всех людей перед богом. О том, что у всех народов одни прародители, Адам и Ева, теперь ты убеждаешь меня о необходимости какой-то замкнутости внутри нашего народа.

– Нет, сынок, я не противоречу самому себе, только со времен Адама и Евы минуло не одно тысячелетие, и за этот большой срок возникли племена и народы, по-разному построившие свои культуры. Я не призываю тебя к изоляции, к самолюбованию, зарождению какого-либо чувства превосходства или ущербности к любому народу, живущему с нами по соседству. Я пытаюсь только достучаться до тебя с целью, чтобы ты своими необдуманными действиями не обрек себя и другого человека на страдания и разочарование. Потому что чем больше в вас различий, тем трудней создать что-то общее, стоящее таких усилий. Люди одной национальности, одной веры часто в браке сталкиваются с неразрешимыми проблемами, идущими за ними из их прежнего опыта, что частенько становятся чужими друг для друга, калечат своих детей и подают им совершенно недостойный пример для подражания. Еще раз говорю тебе, на одной любви семьи не построишь, а жизнь, тем более, не проживешь! И дело вовсе не в твоей Фросе, я полностью допускаю, что она чудесная девушка, раз мой сын, буду осторожно говорить, испытал чувство влюбленности в нее. Но жизнь со своей суровой правдой, гораздо сложнее, и, зная тебя, я глубоко сомневаюсь в том, что ты будешь счастлив с ней, а она с тобой. А мои внуки будут стоять все время перед нелегким выбором, к кому себя отнести, к русским или к немцам, и боюсь того, что люди вокруг будут воспринимать их то немцами, то русскими, без всякой определенности. Подумай, хотел бы ты сам оказаться на месте такого ребенка?

Отец встал, переложил ножницы на подоконник, словно закончил какую-то работу, подошёл к сыну и, обняв его за плечи, добавил:

– Ты у нас старший, от твоего решения будет многое зависеть в нашей семье, на тебя смотрят младшие, если ты ослушаешься нас с матерью, поступишь по-своему, мы огорчимся, но это не самое плохое. Ты подашь пример младшим, подорвешь наш авторитет, как родителей и свой собственный в глазах своих будущих детей. Как бы тебе потом не пришлось пожинать горькие плоды сегодняшнего своего решения. Подумай, сынок, подумай! Вот видишь, ты не готов к такой ответственности, ладно, пойдем ужинать.

И отец вышел с веранды. Александр остался стоять, ему нечего было возразить отцу, его авторитет в семье всегда был непререкаем. Этот авторитет не насаждался силой, он произрастал естественным путем, его всегда поддерживала мать, бабушка и дедушка, и он был каким-то естественным и постоянным. Им хотелось быть похожим на своего отца во всем. Даже если он и не ругал их за что-то, его тихое неодобрение было достаточным для принятия соответствующих выводов. В полной растерянности Александр вошел на кухню, мать радостно обняла его, словно он вернулся после долгой, долгой разлуки, и как-то по-особому спросила:

– Как дела, сынок?

– Хорошо, мама, вот, отец попросил приехать.

– Ты с ним уже говорил?

– Да, мы встретились на веранде.

– Ну, что ты, Алекс, такой расстроенный, все будет хорошо, вот увидишь.