Параллели. Часть первая

Варя на несколько секунд задумалась, смерила его строгим взглядом и, пожимая плечами, ответила:

– Хорошо.

Весной они расписались, стали жить вместе. Она взяла фамилию мужа и стала Варварой Си, хотя окружающие, не вдаваясь в тонкости официальных бумаг, стали говорить на нее Варя Сиючи – жена Ивана, это нарицательное имя так прочно прилипло к ней, что при рождении детей в метриках значилась фамилия Сиючи, а отчество – Иванович. В браке супруги прожили более десяти лет родили троих детей, двух девочек, Лиду и Любу, и мальчика Гену, имена выбирали трепетно, с большой нежностью.

Ю-Ши оказался замечательным мужем, с супругой и детьми он был ласков и заботлив. Чтобы разгрузить супругу от домашних дел, он старался максимально принять участие в них, не делил работу на мужскую и женскую. Часто сам стирал для детей, любил готовить, старался максимально возможное время уделить семье и детям. Все, кто знал их семью, в особенности женщины, завидовали Варваре, видя, как ее холит и лелеет муж, они часто с нескрываемой грустью сравнивали Ю-Ши со своими мужьями не в пользу последних.

Как следствие подобной зависти, в их дом неожиданно постучалась беда. Кто-то написал на Ю-Ши донос, работники НКВД ничем ни отличались от своих коллег по всей стране, они не стали долго разбираться и опровергать написанное. Ю-Ши вскоре осудили и отправили в места «не столь отдаленные». А через полгода Варваре сообщили о том, что ее муж Иван Сиючи умер от болезни в лагерной больнице. Окружающие люди не стали от нее отворачиваться в этой сложной жизненной ситуации, всё-таки это был северный Казахстан – край с резко-континентальным климатом, длительными зимами и жарким засушливым летом, ну, куда здесь ссылать, сами природно-климатические условия были уже как ссылка.

Люди жили бедно и старались всегда приходить на помощь, но даже здесь оказался «писатель», единственной целью которого было стремление оболгать, совершить подлость. Варвара поначалу замкнулась, утратила доверие к окружающим, но постепенно, видя искреннее сочувствие, оттаяла, настроилась на преодоление невзгод. Дети росли смышлёные, чуткие. Сама она оставалась женщиной привлекательной, совсем еще молодой и крепкой.

После годового траура за ней стал ухаживать осмотрщик вагонов Копатилов, они после непродолжительных встреч расписались. От него она родила своего четвертого ребенка, Сережу, жизнь стала потихоньку налаживаться, дети росли, ходили в школу, все было, как у всех. Только вот Копатилов, как звала его Варя, все чаще стал увлекаться спиртным, все реже Варя видела своего мужа трезвым, в особенности в промежутках между работой, и, как следствие, семья распалась. Варин характер не позволил ей терпеть рядом с собой деградирующего мужчину. Уж лучше я сама выращу детей, чем они будут смотреть на этого пьяницу, думала Варя, да и почему трое старших должны мириться с его пьянками, ведь он им не родной. Их родной отец совсем не пил, как жаль, что судьба отняла его у нас, думала Варя.

И действительно, дети выросли, Лида и Люба превратились в роскошных красавиц, за ними стали гурьбой ухаживать ребята. Геннадий выучился на помощника машиниста, и мать им очень гордилась. Смуглость кожи и небольшая раскосость глаз у детей как-то выдавала в них наличие чего-то восточного, но чего, угадать было трудно. Лида – старшая дочь Ю-Ши и Варвары, вышла замуж за железнодорожника-вагонника и после замужества стала Коробовой, Геннадий удачно женился на хохотушке и веселушке Тамаре Леонтьевой и при регистрации брака взял фамилию жены, младшая дочь Люба вышла замуж за немца Ивана Моор. Так всего лишь через одно поколение славное имя замечательного человека Си Ю-Ши растворилось и совсем пропало только из-за того, что он на тот исторический момент развития страны имел несчастье быть китайцем.

Люба и Иван Моор

Первенец Любы и Ивана – Валера родился в 1964 году, период хрущевской оттепели и расцвета целинных земель Казахстана. Молодые купили небольшую землянку по улице Абая, где и стали жить совместно с престарелой матерью Ивана. Свекровь относилась к жене сына с излишней придирчивостью и никогда не упускала малейшую возможность обнаружения ее недостатков как хозяйки. Лишь частое и твердое заступничество матери – Варвары заставляло свекровь сдерживать поток претензий. Иван вырос крепким и видным мужчиной, перешёл на работу шофером в локомотивное депо станции Атбасар. Как и все шофера, Иван любил шумные застолья, а так как основным досугом для горожан являлись частые хождения к друг другу в гости по многочисленным поводам и без таковых, то Иван быстро вошел во вкус. К тому же он шикарно играл на гармошке, чем обеспечивал дополнительное внимание и уважение к себе.

День рождения Любы отмечали шумно, почти всей родней, поздравить ее пришли брат Геннадий с женой, сестра Лида с мужем, а также сестра Варвары – Ефросинья с мужем, и ее брат Толик с женой. Иван с охотой раздвигал меха гармошки, из которой вылетала задорная, распевная мелодия. Собравшиеся за столом с удовольствием пели, объединённые в певческом порыве. Песня летела легко и свободно, окутывая собравшихся своей энергией. Как только музыка закончилась, кто-то из собравшихся предложил в очередной раз выпить за здоровье именинницы. Люба, видя, как по румяному лицу мужа уже плывут радужные волны горячительного, с робкой надеждой, обращаясь к нему, сказала:

– Вань, ты б придержался, завтра на работу.

Из угла стола послышались колкие фразы свекрови:

– Вот еще, жена будет мужу указывать!

У Ивана сжались скулы, заработали желваки, по только что добродушному лицу пробежала тень ярости. Повернув голову к жене, он сердито высказался:

– Что ты мне здесь указываешь? Сам знаю свою норму, не лезь!

– Вань, тебе завтра за руль, зачем? Хватит уже, посидим, попоем, ты закусывай. Вот картошечка горячая.

Люба придвинула тарелку с картошкой ближе к мужу. Высвободив руку из ремня гармошки. Иван хлестко ударил по краю тарелки. Со словами «Ты еще мне будешь указывать!» он схватил Любу за длинную густую и очень красивую косу, потянул к себе и резко отшвырнул в сторону. Испуганная женщина отшатнулась от него всем телом и в мгновение, словно маленькая пичужка, сжалась в комочек. Ее губы дрожали, стройная грудь вздыбилась, а на смуглом лице отразился испуг и боль.

– Что ты сказала? – заревел Иван и потянулся к ней всем своим мощным торсом.

Гости-мужчины, стоявшие позади стола, подхватили Ивана за руки, попытались удержать его пружинистое тело на стуле, но Иван нетерпеливо отбросил их руки и все же встал. Испуганное лицо Любы скользило взглядом по сидящим гостям. Словно ища поддержки, она вопросительно, с какой-то мольбой в глазах взглянула на мать Ивана. Однако безучастное лицо Эльзы только подчеркивало ее нейтралитет. Эльза и так недолюбливала сноху, а при их ссорах всегда занимала сторону сына. При этом ей было совершенно безразлично, прав ли Иван, достойно или нет он себя ведёт. Общество хотя и формально декларировало равноправие женщины и мужчины, на деле частенько закрывало глаза на примеры домашнего насилия и мужской тирании. Поэтому в такие минуты Люба чувствовала свою полную беззащитность, стремилась попросту исчезнуть с глаз мужа, дать ему остыть и образумиться. И совсем не важно было нахождение на руках маленького ребенка, он не только не защищал свою мать, но делал ее наиболее уязвимой и беззащитной.

Инстинктивно прижимая сына к груди, Люба попятилась назад.

– Что ты, Ваня, – полушепотом бормотала она, – успокойся, что я такого сказала? Что ты разошёлся?

Она сделала еще несколько шагов, отступая по направлению к двери, пока перед ней, заслоняя ее всей своей крепкой фигурой, не возникла мать – Варвара. Она не боялась грозно раздувавшего щеки Ивана. Обращаясь к нему она выпалила:

– Ты че разошёлся? Руки чешутся? Иди вон, во двор, почеши! Любку не тронь, ишь повадился, не мне ты достался, я б тебя давно отвадила руки распускать!

Иван гневно уставился на тёщу. В голове крутились множество бранных слов, хотелось их вылить в полную меру на эту «защитницу», но благоразумие взяло верх. Варвара ему никогда не спускала любую несправедливость в адрес дочери. Здесь же были ее многочисленные родственники: сын, дочь, сестра с мужем, брат с женой. Нет, эти тут же вступятся за его тёщу, еще бока намнут, подумал Иван, и, махнув рукой, как ни в чём не бывало, сел на стул. Компания с облегчением переглянулась и продолжила застолье.

Через какое-то время вернулась к столу и Люба. В глаза Ивана она не смотрела, занялась столом, то что-то приносила, то вновь что-то убирала со стола. Твердо она знала только одно – буря миновала. Теперь веселье продолжится допоздна, пока Иван окончательно не охмелеет и не уляжется спать. Утром он проснётся, абсолютно ничего не помня из застольного вечера. Поспешит на работу и все будет нормально, ровно до того, пока его головушку не одурманит очередная выпивка.

Так и текла ее женская жизнь, состоящая из череды взаимоотношений с трезвым, работящим и веселым мужем, и мужем, одурманенным выпивкой, горячностью, отчаянно жестоким, цепляющимся за каждое неудачное слово, нередко прибегающим к жестоким побоям и надменным издевательствам над ней. И все-таки общественное мнение довлело и заставляло терпеть всякое, только б гордо носить звание замужней женщины, имеющей «нормальную» семью с мужем и детьми. Удивительно было другое – как же высокая мораль общественных установок, положительные герои художественных фильмов, обретающие просто всеобщую любовь и почитание, были бессильны перед замкнутым миром семьи, где подчас царили невежество и насилие, граничащее с угрозой самой жизни наиболее незащищенных – матери и детей.

Тем не менее, семья Мооров разрасталась, с каждым годом прибавляя в детях, пока в ней не родилось пятеро сыновей и одна дочка. Иван был отличным работником, пользующимся заслуженным уважением своих коллег по работе. Он и впрямь стал опытным шофером, аккуратно водившим автомобиль, за техническую исправность которого начальству можно было не беспокоиться. Люба работала в столовой и была рада возможности подкормить многочисленных деток избытками продуктов рабочей столовой. Ее великолепная фигура, длинная густая коса и «цыганистая» внешность, словно магнитом, притягивала противоположный пол, доставляя ей множество неудобств и проблем. Однако это же мужское внимание приятно льстило, давало уверенность в собственной ценности, самодостаточности себя как женщины.

Частенько сравнивая Ивана с другими знакомыми мужчинами, она не могла не замечать, что во многих семьях происходили подобные явления, спровоцированные выпивкой мужей. Иван, как и следовало ожидать, без выпивки был спокоен, занимался домашними делами, одним словом, не доставлял никаких хлопот, всегда был чем-то занят вне дома, работа же часто отнимала слишком много времени. Рабочие недели неслись одна за одной, где уж здесь расслабишься. За неделю-другую все обиды забывались, и семья опять плыла по жизни обычным курсом. У Ивана устойчиво держалось в голове: «Да что спьяну не выкинешь. Что на это внимание-то обращать!» У Любы в свою очередь: «Да с пьяного что возьмешь? Мой не хуже других-то. Да и кому я нужна с детьми-то? Да и как их поднять без родного отца? Ладно уж, как-нибудь сладим».

Спасением в этой ситуации была короткая женская память, сосредоточенность на детях, да на нуждах семьи. Может быть, с рубежа какого-то времени такая позиция для кого-то и покажется странной, даже ущербной, но в 70-е годы двадцатого столетия в Казахстане, заполненном массами высланных с центральных районов страны людьми, эта позиция была не только общепринятой, но и рядовой, обычной, не нуждающейся в дополнительном обсуждении. Землянка, в которой обитала семья Мооров, давно уже стала слишком тесной для такого количества людей. Так как земельный участок сам по себе был довольно просторен и составлял более 10 соток, Иван решил ставить новый дом. Работа шофером давала дополнительные преимущества, можно было использовать грузовик, в том числе для доставки домой стройматериалов.

Второй и основной удачей, редкостной для города, была возможность выписать на станции использованные шпалы. И хотя в других условиях шпалы, пропитанные «креозотом», были слишком опасны для здоровья человека, но здесь, в северном Казахстане, с его лютыми и продолжительными зимами до шести месяцев, деревянные шпалы были дефицитным и ценным стеновым стройматериалом. Обладая двумя параллельными идеально плоскими сторонами, шпалы плотно ложились одна на другую, обеспечивая сцепные и теплоизолирующие свойства. Затем они скреплялись мощными железными скобами. Шпалы годились под дверные и оконные проемы, обеспечивали связку внахлёст, пересечение с перегородками, и таким образом позволяли строителям создать обширный по площади и высоте короб, стоящий на прочном высоком каменном фундаменте. Камень-сланец добывался в пригородном карьере, был прочен, легок в применении и доступен для населения. Шпальный дом, обитый внутри дранкой, а снаружи, как правило, металлической сеткой-рабицей и оштукатуренный, представлял немалую ценность и становился желанным и комфортным жильем. А если дом еще к тому же оснащался водяным отоплением, что позволяло заменить две печи одной, то такое жилье было достойно самых высоких похвал.

Старую землянку Иван с Любой не стали сносить, в ней продолжала жить мать Ивана – Эльза, чему сама Люба была несказанно рада, так как это исключало пересечение женщин на замкнутой территории кухни. Очень многое в жизни супругов изменилось к лучшему, росли дети, сыновья становились надежными помощниками отцу, улучшились жилищные условия, появился кое-какой достаток. Одним словом, сама семья проходила свой путь собственной эволюции. Жизнь вокруг становилась более спокойной и сытной, прошла «хрущевская оттепель», расцветала брежневская стабильность, строились школы, сады, предприятия, одним словом, город рос, менялся, хорошел. Вот только Иван у Любы, его поведение после выпитого горячительного не менялось вовсе. И ей по-прежнему приходилось прятаться, убегать, ожидать, когда он уснет, и в итоге дожидаться его отрезвления. Любу это печалило и тяготило, но что-то менять не было никаких сил, и они плыли и плыли далее по своему жизненному течению. Каждый со своей правдой!

Кадыр

Маленькое татарское село под Казанью было населено в основном небогатыми, но большими семьями. Зухра, младшая дочь Касыма и Флюзе, была замужем. С мужем Галимом и дочерью Сонией они жили по соседству с родителями Зухры, в семье мужа с его родителями. Жизнь в семье мужа не была для нее легкой, но она очень надеялась на то, что они вскоре обзаведутся своим домом, и они с мужем перестанут ютиться в маленькой комнате, отведённой им после женитьбы. Зухра очень любила своих родителей и во всем их слушалась, поэтому, когда отец заговорил с ней о замужестве, она внимательно его выслушала и смело сообщила ему о том, что еще не готова создавать семью. Однако отец настаивал на приходе такого времени, а также на солидности жениха Галима, который только-только вернулся из Казани, где успешно закончил ремесленное училище и теперь будет работать бригадиром полеводческой бригады.

– Тебе, дочка, – говорил отец, – пора устраивать свою жизнь, ты выросла, мы стареем и пока можем тебе помочь, нужно устраиваться.

Зухра знала Галима с детства, любознательный мальчишка, всегда рассказывал какие-то забавные истории, о которых прочел в книгах, был всегда словоохотлив и пользовался за это заслуженным вниманием. Подростком он уехал в город и, как потом выяснилось, остался там учиться в семье своего дяди. И вот теперь, возмужавший и образованный, вернулся в свое село работать. Через какое-то время к ним пожаловали родители Галима и долго о чем-то говорили с ее родителями. Спустя некоторое время отец стал заводить с ней разговоры о будущем. Зухра, как могла, отбивалась от этих разговоров, но сильно перечить отцу не могла, это в их семье не поощрялось. Она действительно выросла, стала стройной и красивой девушкой, и ей действительно хотелось замуж, так было принято. В этом отец был прав, наконец, она согласилась с его доводами и осенью 1933 года вышла замуж за Галима.

Вначале все в их семье было хорошо, она вскоре родила дочку Сонию, вышла на работу. К сожалению, у мужа что-то не ладилось с работой, он не находил общий язык со своими работниками в бригаде, часто приходил домой раздраженный и срывался на дочке и жене. Зухра терпеливо относилась к этим придиркам, да и в чужом доме она не могла себя вести иначе. Как-то зимой Галим заговорил о переезде в Казань, там якобы его ждало выгодное предложение по работе. Родители поддержали сына и посоветовали им ехать в Казань, жить и работать.

Галим уволился, собрал семью, и они переехали в Казань. Там сняли квартиру и начали осваиваться. Галима на работу взял его дядя, и вроде бы все пошло помаленьку налаживаться, но, к сожалению, как всегда, вмешался случай. Помощь дяди сыграла для их молодой семьи плохую службу. Галим почему-то уверился в своей исключительности, стал плохо обращаться с людьми, становился все заносчивее и невнимательнее. Работники это видели и не старались ему помогать в работе. После нескольких неудач Галим стал находить утешение в забытье, которое все чаще приходило вместе со спиртным. В семье Зухры спиртное было под запретом, ее отец Касым был человеком очень строгих правил, не позволяя ни себе, ни своим детям каких бы то ни было вольностей. Зухра ни с кем не делилась проблемами, возникшими в семье, внешне у них все было благополучно, они работали, ждали жилье, растили дочь. Галим часто по работе ездил во всевозможные командировки. Возвращался оттуда усталый и взвинченный, с ним было сложно первые два-три дня. Лишь после этого периода он вновь входил в быт семьи и как бы окончательно возвращался в нее. Соние исполнилось три годика и ее определили в садик. Зухра попросила мужа разрешить ей работать, Галим не возражал, и она устроилась на соседнее с ним предприятие.

К ним часто приезжали командировочные налаживать вновь поступающее оборудование, а иногда и целые производственные линии. Обычно это были инженеры из Москвы, Ленинграда или Горького. Они подолгу задерживались на заводе, а иногда приезжали по одному и тому же направлению и не раз, и не два. В октябре 1935 года к ним в очередной раз явилась такая группа инженеров наладчиков. Надо было запустить новую линию по производству подшипников. На такой линии станочницей и работала Зухра. Работа ей крайне нравилась и хотя операции, производимые ею, были несложными, но само ощущение о рождении готового изделия всегда подымало собственную самооценку в ее глазах.

Новое изделие, которое они мучительно запускали в производство, никак не хотело производиться без брака. Технологи-наладчики, прибывшие с профильного ленинградского завода под руководством инженера, должны были решить эту проблему в кратчайший срок. Утром к ее станку, на линию по установке сепараторов подшипников, прибыл технолог, молодой парень со светло-русыми волнистыми волосами и голубыми, как небо, глазами. Он был невысокого роста, но всюду успевал и при этом умел замечать неполадки на линии с первого взгляда. Звали его Андрей. Станок Зухры был одним из основных в поточной линии, и он был концевым станком. Потому Андрей по прибытию сразу направился к ее станку и стал над ним колдовать, стремясь заставить его выполнить назначенные операции качественно и без сбоев. Он бился над ним уже 3 часа, но станок продолжал партачить. Зухра обратила внимание на силу характера Андрея, уставший и весь испачканный, он продолжал упорно настраивать станок на нужную ритмичность и точность работы. Его не смущало ни потраченное время, ни череда неудач. Андрей снова и снова принимался за работу, не обращая внимания на ее любопытство. Но ни в этот день, ни в два следующих ему не удавалось решить эту сложную задачу. Зухра выполняла все указания наладчика четко, ничего не выходило. После работы она вновь и вновь анализировала работу своего станка, пытаясь понять, в чем несогласованность технологических операций, которые она на нем выполняла, где здесь ошибка, думала она, засыпая, и просыпалась с той же мыслью.

Наконец, Зухру осенило: «А что, если поменять шкив подачи, может быть, тогда подача станет более плавной, и сепаратор перестанет перекашивать?» Утром она уже летела на работу с этой единственной мыслью. Войдя в цех, она вновь увидела Андрея, который, судя по всему, уже давно опять возился с настройками ее станка. Его озабоченный, усталый вид говорил сам за себя. Подойдя к станку и поздоровавшись с ним, Зухра робко поговорила:

– Андрей, а может быть, вам стоит поменять шкив подачи, установить шкив большего диаметра, если это возможно, конечно.

Андрей взглянул на нее с нескрываемым удивлением, задумался, затем потер себе кончик носа, отчего тот стал блестеть станочной смазкой и нерешительно произнес:

– А при чем здесь это? Шкив подачи большого диаметра, а войдет ли? А что это в итоге даст? Не знаю.

Зухра смутилась. В самом деле, думала она: «Они эти станки проектируют, производят, отлаживают, что я в них понимаю». Ей стало как-то стыдно за свою наивность, а может, даже дерзость. А Андрей все стоял, уставившись на станок и почесывая свой нос. Наконец, он вышел из своих раздумий и, обращаясь к ней, сказал:

– А что, Зухра, давайте попробуем.

Потом он куда-то на время исчез и появился в проеме цеховой двери с новым шкивом. Какое-то время он возился со станком, затем отошел от него и с нескрываемым волнением обратился к Зухре:

– Попробуйте, пожалуйста, посмотрим, что получится.

Зухра подошла к станку, запустила его и тот выполнил конечную операцию так, как будто делал это в тысячный раз по хорошо отлаженной технологии. Радостный Андрей подскочил к Зухре и неосознанно приобнял ее, стараясь выразить ей свою благодарность и восхищение. Зухра, как ошпаренная, отскочила в сторону, растерянная, она смотрела в его голубые глаза и уже хотела было высказать что-то не очень хорошее в его адрес, как прозрачный свет его глаз погасил в ней смятение и гнев, а его улыбка вдруг обезоружила ее полностью. Андрей стоял перед ней, смущённый и не менее растерянный.

– Извините меня, Зухра, – быстро выпалил он, – я забылся, извините.