Стражи Ирия

– А если они спросят о качестве тамошнего питания, что ты ответишь? – поинтересовался Цент.

– Скажу, что кормят на убой, восемь раз в день, – давясь слезами и с ужасом взирая на огромного и злого истязателя, выпалил Коля. – Постоянно дают мясо, рыбу, сыры, колбасы, молочные продукты, шоколад и креветки….

– Вот это правильно, – одобрил Цент. – А если спросят, много ли нужно в Цитадели работать?

– Я скажу – совсем почти не нужно, – отчеканил Коля, вспомнив, как его, за отказ вкалывать в поле, опричники Цента били плетью и ногами. – Рабочий день, скажу я, длится три часа, четыре выходных в неделю. Труд строго добровольный, никто никого к нему не принуждает.

– Хорошо, хорошо, – кивал Цент. – Вот так все и говори.

Он перевел взгляд на Владика, и программист невольно съежился под его ужасным взором.

– Только попробуй мне все дело испортить, рожа прыщавая! – зарычал на него Цент. – Вот только попробуй.

– Пять выходных, креветки на завтрак, молоко… – невпопад забормотал Владик, охваченный великим страхом.

– Вот только испогань мне все дело, будет тебе тогда молоко с креветками, – зверски рявкнул Цент. – Я из тебя самого креветку сделаю.

Запугав подчиненных, Цент вместе с ними вернулся к автомобилю. К тому времени Инга уже закончила оказывать освобожденной девушке помощь, которая, главным образом, выразилась в том, что пострадавшая была обильно вымазана зеленкой и местами перебинтована.

– Едем, – сказал Цент, помещая себя в трофейный автомобиль. – Время дорого.

Путь до колонии занял примерно часа полтора. Все это время Цент расспрашивал спасенную девушку о тамошних порядках, об уровне жизни, о том, велико ли число старых, больных и вообще недееспособных. Вопрос был важный, ибо Цент мечтал обзавестись тружениками, а не нахлебниками. Праздность, даже вынужденная, обусловленная возрастом или состоянием здоровья, в Цитадели не приветствовалась. Когда принималось решение об установлении пенсионного возраста, предлагались различные варианты, но князь положил конец дискуссии, заявив, что в нынешние тяжкие времена заикаться о каких-то пенсиях и пособиях просто преступно. А когда ему попытались мягко намекнуть, что люди, в силу очевидных причин, не смогут работать до гробовой доски, Цент осадил оппонентов, заявив им, что работоспособность человека зависит отнюдь не от возраста, он от правильной мотивации. А ничто так не мотивирует человека на ударный и плодотворный труд, как чувство голода. В итоге, все же пойдя на компромисс, Цент пенсионный возраст установил. Тот был один для всех, чем князь лишний раз подчеркнул свою приверженность идеи гендерного равноправия. Отыне и мужчины и женщины Цитадели могли выйти на пенсию в сто тридцать два года. Подумав немного, добрый и щедрый князь снизил возраст до ста тридцати лет, и попросил не благодарить себя за это благодеяние.

Узнав, что в колонии почти нет стариков, а все больные давно и успешно повымерли, Цент возликовал. Правда, радость оказалась немного смазанной, когда выяснилось, что в колонии немало детей, в том числе и совсем маленьких. Детей Цент не любил. Те ели много, и не приносили никакой пользы. Впрочем, самодержец утешил себя тем фактом, что дети ведь скоро вырастут, и уж тогда-то он заставит их отработать все потраченные на их выкорм харчи, да с немалыми процентами.

Колония, подобно Цитадели, располагалась в чистом поле, вдали от населенных пунктов и иных мест возможного скопления мертвецов. Цент заметил ее еще издали, и вначале ему показалось, что они приближаются к какой-то мощной крепости – с большого расстояния защитные стены выглядели весьма внушительно. Но это впечатление оказалось обманчивым, и стоило подъехать ближе, как стало ясно – крепость хоть и выглядит внушительной, но таковой отнюдь не является. Если, к примеру, старая Цитадель, разрушенная в ходе войны с некромантом, была построена из железнодорожных контейнеров, и действительно являла собой серьезное укрепление, способное выдержать штурм средней интенсивности, то обитатели этой колонии возвели стены из того, что подвернулось под руку. А подвернулся и тонкий листовой металл, и доски, и кирпичи. Из всего этого хлама были воздвигнуты высокие, но крайне ненадежные стены. Окинув их профессиональным взглядом, Цент пришел к выводу, что они не сумели бы устоять даже под натиском небольшой толпы зомби голов в триста числом.

Рядом с крепостью Цент разглядел огороды и несколько теплиц, но выглядели они заброшенными, а грядки имели уже знакомый ему черный цвет. Он уже видел такое в покинутых людьми колониях, и это явно указывало на то, что повсюду здесь орудует она и та же темная сила. Сила, природу которой следовало скорее выяснить, после чего пресечь творимые безобразия, пока подобное бедствие не обрушилось и на Цитадель.

На стенах находились люди, и они, разумеется, еще издали заметили приближающийся по грунтовке автомобиль. Гостеприимно распахивать ворота перед дорогими, пусть и незваными, гостями, никто и не подумал. Напротив, заметив приближение незнакомцев, люди на стенах подняли тревогу, и к ним вскоре присоединилось подкрепление. Когда Цент остановил машину в двадцати метрах от ворот, со стен на него смотрели десятки стволов. Это было неприятно, ведь в нынешние суровые времена народ пошел нервный, и ему уже не требовалась какая-то веская причина, чтобы открыть стрельбу на поражение. Могли просто так расстрелять, поддавшись внезапному немотивированному душевному порыву.

Впрочем, когда из автомобиля выбралась спасенная девушка, и люди на стенах узнали ее, их суровые лица несколько смягчились. Открывать ворота они не спешили, и сделали это лишь после того, как девушка вкратце пересказала им историю своих злоключений и чудесного спасения группой добрых людей. Владик, слыша ее из салона автомобиля, не сумел сдержать горького вздоха. Бедняжка не ведала, кого она привела в свою общину. Возможно, она считала, что познала все темные стороны Цента, когда тот на ее глазах умучил старого людоеда. Наивная! То была лишь крошечная часть таящейся в душе Цента кошмарности.

Наконец, заскрипев, распахнулись ворота, и вышедшие из них люди с оружием жестом дозволили гостям въехать внутрь.

– Что ж, заглянем на огонек, – произнес Цент. – Но ты, очкарик, останешься в машине, и будешь ее сторожить. Понял?

– Да, – кивнул Владик.

– Стереги неусыпно, бдительно и храбро. Чует мое сердце, что захотят эти бесчестные люди покуситься на мои припасы. Ты должен их отстоять. Любой ценой. Дам тебе дробовик. Если кто полезет ночью, тут же стреляй. Лучше сам погибни, а консервы мои на поругание не отдай. Потому что если утром я недосчитаюсь своих харчей, то спрошу в первую очередь с тебя.

– Я все сделаю! – пообещал Владик.

– Постарайся. Потому что это задание важнее, чем ты думаешь.

– Ты хочешь сказать, что если я выполню это задание, то докажу свою полезность и ответственность и получу в Цитадели хорошую должность? – спросил Владик.

– Нет, прыщавый, я хочу сказать, что если ты не выполнишь это задание, доказав, тем самым, свою полную бесполезность, я тебя уволю посмертно.

Вид вооруженных до зубов мужчин на воротах слегка напрягал, так что когда проезжали мимо них, Цент нарочно придал своему лицу наиболее зверское выражение – пусть знают, с кем связались. И, действительно, кое-кто невольно попятился от проезжающего мимо автомобиля, а одного впечатлительного юношу свирепая бородатая рожа за рулем оного буквально повергла в трепет, он куда-то убежал и больше не показывался на глаза жуткому гостю.

Цент припарковал транспорт рядом с другими автомобилями, открыл дверь и выбрался наружу. Картина, открывшаяся его взору, была однозначно удручающей. Во внутреннем дворе крепости, как в загоне, обитало в антисанитарных и даже, пожалуй, скотских условиях сотни две лохов. Когда эти люди начали выползать из своих шалашей и сходиться к воротам, дабы посмотреть на новые лица, прибывшие из внешнего мира, они более всего напоминали пасущихся снаружи зомби. Все были грязны, худы и плохо пахли.

Детей действительно было много. Что с людьми ни делай, в какие кошмарные условия ни помести, а они все равно норовят плодиться. Это весьма возмущало Цента. Казалось бы, уж сейчас-то можно конвейер приостановить, а вот нет – как и прежде друг на дружке елозят, род продолжают. Потому и живут так погано. Голову надо прежде включать, а уж за ней половые органы. Сперва с зомби бы разобрались, быт обустроили, какие-никакие условия приемлемые создали, а там уж можно и кусты потрясти. Но нет, зачем им это? Пусть кто-нибудь другой им лучшую жизнь строит, а они своим любимым делом займутся, благо мозги для него не требуются вовсе, одни инстинкты.

Глядя на толпу людей, изможденных, голодных, отвратительно худых, в глазах которых застыло ставшее привычным выражение отчаяния, Цент понял, что все будет проще, чем показалось на первый взгляд. Обычно лохов приходилось доводить до нужной кондиции своими силами, но тут все это уже сделали за него. Лохи созрели, некоторые даже перезрели. Они охотно склонятся перед любым, кто пообещает им перемены к лучшему, а Цент как раз и был таким благодетелем. Уж что-что, а обещать он умел талантливо.

Стайка отвратительно грязных детишек попыталась подобраться поближе к чужому авто, Цент, заметив это, решил сразу расставить акценты.

– Убью! – страшно заревел он, выхватывая из-за пояса топор.

Один малец упал на землю без чувств, еще двоих пронесло под себя. Толпа шарахнулась, какая-то баба пронзительно завизжала.

– Тот, кто мою машину пальцем тронет, получит в пах с ноги, и в нужнике утонет, – стихотворным образом пригрозил Цент. – Без шуток. Давайте проявим взаимное уважение к чужой частной собственности. Иначе будут жертвы.

Тут толпа оборванцев расступилась, и, сопровождаемый вооруженными людьми, перед гостями предстал местный руководитель. Цент как увидел его, так у него аж сердце защемило. А все потому, что данный тип был одет в полицейскую форму, изрядно потрепанную и полинявшую после множества стирок и штопок, а на его плечах поблескивали майорские звезды. Поскольку никто в здравом уме не стал бы наряжаться в столь постыдную одежду, Цент тут же сообразил, что перед ним именно бывший страж порядка, настолько прикипевший к своей казенной шкуре, что не сумел расстаться с ней даже после конца света.

Пока Цент переваривал это открытие и прикидывал, где бы наскрести столько моральных сил, чтобы перебороть отвращение и поздороваться за руку с представителем недостойной профессии, весьма неожиданно повел себя Коля-сказочник. Едва увидев типа в форме, он аж подпрыгнул, после чего бросился к тому с криком:

– Дядя Миша! Дядя Миша! Это я!

Дядя Миша, увидев бегущего к нему юнца, радостно вскричал:

– Колька! Племяш! Живой!

После чего майор и клеветник заключили друг друга в объятия.

Уже в этот момент Центом овладели тревожные предчувствия, и он пожалел, что оставил в машине все оружие, прихватив с собой лишь волшебную секиру. Та была хороша против зомби и демонов, но вот против живых людей работала не лучше самого обычного топора. А с топором на автоматы не больно-то кинешься.

– Вот уж радость-то, – тиская племянника, бормотал дядя Миша. – И где ты пропадал эти два года?

– Дядя, я ходил по мукам! – глотая слезы, соврал Коля. – Не было числа горестям и страданиям, выпавшим на мою долю.

– Ну, ладно, ладно, теперь-то все хорошо. А кто твои друзья?

Коля повернулся к так называемым друзьям, и Цент без особого удивления увидел заигравшую на губах болтуна подленькую улыбочку, а в глазах мстительный блеск.

– Это не друзья, дядя! – завопил Коля. – Это злодеи!

Инга вздрогнула, Владик обреченно заскулил. Цент стоял прямо, положив ладонь на рукоять заткнутой за пояс секиры. А Коля, захлебываясь, давал своим спутникам самую нелестную характеристику.

– Они меня пытали, избивали, использовали в качестве раба, – вопил он, и с каждым его словом дядя Миша все больше хмурился, а люди, собравшиеся вокруг гостей, возмущенно перешептывались. – Я был их пленником. Они хуже мертвецов. Но главный злодей вот он!

И Коля вполне ожидаемо указал пальцем на Цента.

– Он такое со мной делал, что больно вспоминать! – воскликнул Коля.

– Вот, значит, как, – сурово нахмурив брови, прорычал дядя Миша. – А ну, лось, брось-ка топор на землю, и руки вверх.