Тёмный легион

– Ну, хорошо, беру вас с собой, – решился Цент. – Посмотрим, на что вы годитесь. А еще я беру с собой топор. На тот случай, если вы все же струсите. Не тратить же патроны попусту.

Ребята слегка побледнели, но своего решения не изменили. С позволения Цента, они вошли в склад и тоже стали вооружаться. Владик почувствовал себя здесь лишним, и тихонько вышел наружу. На него никто не обратил внимания, даже Цент не бросил в спину ни очередную обидную колкость, ни кирпич. Владик понял, что для этих людей он отныне не существует. А других на свете не осталось.

Сборы геройской команды не заняли много времени. Уже через полчаса все трое направились к воротам, груженые оружием и большими рюкзаками. В рюкзаки набили патроны, гранаты и консервы. Владик сидел на ящике из-под снарядов, взглядом провожая уходящий на битву отряд. В его сторону никто даже не посмотрел. Цент и берсеркеры обменивались шуточками, настроение у всех было приподнятое. Изверг подбадривал однополчан, травя какие-то байки из своей криминальной юности. Владик все ждал, когда же мучитель обратит на него внимание, сделает какую-нибудь прощальную гадость, что-нибудь крикнет, или вовсе застрелит, но Цент не повернул и головы. Трое храбрых вышли из ворот, их голоса вскоре стихли. Владик остался один. Совсем один.

Какое-то время он сидел на ящике, тупо глядя на выстроившихся во дворе снеговиков, затем почувствовал, что пятая точка, а вслед за ней и весь остальной организм, начинают подмерзать. Поднявшись на ноги, он поплелся к продовольственному складу, дабы выяснить, что из съестного там осталось. Цент провозился внутри довольно долго, но не мог же он унести все консервы с собой.

Как оказалось, и не унес. Все, что не поместилось в рюкзаки, изверг уничтожил – вскрыл консервные банки, вывалил на пол содержимое, и смешал с землей и грязью. Владик почему-то даже не удивился, но все равно стало горько и обидно. Хотелось плотно покушать в последний раз.

Тщательный осмотр склада ни к чему не привел. Еды не осталось. Совсем. Но Владик тоже не вчера попал в зомби-апокалипсис. Еще минувшим вечером, до прихода Цента, находясь на складе, он сделал небольшой персональный запасец, который основательно припрятал. Теперь можно было извлечь консервы из тайника и позавтракать.

В штабном контейнере было тепло и уютно. Владик с наслаждением уселся в командирское кресло, вытянув гудящие после ночной лепки снеговиков ноги. Вскрыв банку тушенки и разорвав пакет с сухарями, он взял в руки ложку. Однако долгожданная трапеза не принесла особой радости. Владик ел чисто механически, без аппетита, поскольку прекрасно понимал – после плотного завтрака ему одна дорога. Цент и программисты уже не вернутся из своего рейда – пусть изверг из девяностых и крут, но даже ему не совладать с армией мертвецов и Легионом. Район окружен, из него не сбежать. А сидеть в Цитадели без еды, и ждать, когда сюда нагрянут слуги некроманта, было в высшей степени неразумно. Владик знал, что ждет пленников повелителя мертвых. Такой участи он точно не хотел. Оставался лишь один выход – избавить себя от мук собственными руками.

Подкрепившись, Владик стал придумывать способ наименее болезненного суицида. Повешенье ему почему-то не нравилось, не было уверенности, что все произойдет мгновенно и без мучений. На оружейном складе оставалось полно стволов, но Владик как-то сразу понял, что не сможет спустить курок пистолета, смотрящего дулом в его же висок. От вскрытия вен тоже пришлось отказаться – он с детства панически боялся крови. Разве что поискать в крепости какие-нибудь таблетки, и попробовать ими отравиться. Но и эта затея была сопряжена с большим риском, потому что в лекарствах Владик не разбирался, и запросто мог наглотаться какого-нибудь зверского слабительного, что обернется не уходом из жизни, но исходом на известную субстанцию.

Поняв, что он даже убить себя не способен, Владик невольно пустил слезу. Неужели Цент был во всем прав на его счет, и он является самым никчемным человеком на всем белом свете? Даже Петя и Вова пошли в рейд с терзателем, а он не пошел. И руки на себя наложить не может, даже на эту малость не способен.

А ведь когда-то Владик думал, что сумеет измениться. В самом начале зомби-апокалипсиса, когда привычный мир рушился на глазах, Владику казалось, что в новых суровых условиях он обретет необходимые для выживания навыки и черты характера. Но те, как выяснилось, не появляются сами по себе. Навыки нужно осваивать, черты характера вырабатывать, а если не делать ничего, то ничего и не произойдет. Даже Машка, и та сумела приспособиться, потому что смирилась с новыми реалиями, и стала активно вживаться в них. Вместо того чтобы красить ногти разбирала и чистила винтовку, вместо прогулок по магазинам упражнялась с мечом. Почему же он сам не делал того же? Неужели потому, что в глубине души надеялся на возвращение прежних времен?

Владик понял, что он был ребенком, упорно не желающим взрослеть. Нужно было принять окружающий мир таким, каков он есть, и стать его частью, а не горевать по прошлому, которое уже никогда не вернется обратно. Жаль, что это понимание пришло слишком поздно. На то, чтобы наверстать упущенное, у него уже не было времени. Без еды он протянет недолго, слуги Легиона могут добраться до него, если пожалуют в Цитадель в поисках свежего мяса для хозяина. Он не смог жить достойно, нужно найти в себе силы для достойной смерти.

Полный решимости свершить над собой героический суицид, Владик отправился искать подходящее для этого средство. Первым делом сунулся в оружейный склад, где долго любовался на автоматы, ружья, винтовки и пулеметы. Взял в руку пистолет, поднес его к виску, но едва холодный вороненый металл коснулся кожи, как Владик в страхе бросил оружие на стол.

В ящике лежали гранаты, восемь штук. Хватит и одной, чтобы быстро и эффектно отбыть в Вальхаллу. Владик подумал, что если сесть на этот ящик, да дернуть колечко, он, вероятно, и почувствовать ничего не успеет. Полыхнет яркая вспышка, и вот уже валькирии несут его душу в лучший мир.

От всех этих фантазий стало дурно, и Владик выбежал во двор. Как во сне он бродил меж снежных истуканов, пока его волочащиеся ноги не зацепили некий предмет, слегка припорошенный снегом. Опустив взгляд, Владик обнаружил, что это Машкин меч. Как мертвецы выбили его из рук возлюбленной, так он и остался валяться посреди двора. Владик наклонился и поднял оружие.

– Не стану я вешаться, – пробормотал он, глядя на обоюдоострый клинок. – И стреляться тоже не буду. Не дождетесь!

Через полчаса из ворот крепости вышел отважный воин. Вопреки собственному ожиданию, программист не умирал от страха. Напротив, настроение было непривычно приподнятое, даже где-то веселое. Видимо, дело состояло в том, что он уже настолько свыкся с мыслью о неизбежности скорой смерти, что она просто перестала его пугать. Теперь Владик хотел лишь одного – уйти красиво. Не ради кого-то, а просто так, для себя. Чтобы в последние минуты жизни доказать прежде всего себе, что Цент был неправ, когда величал его безнадежным и бесполезным человеком. Ну а после можно и в Вальхаллу.

Дороги к скотомогильнику Владик не знал, зато у него имелся отличный ориентир. Ушедшие прежде него Цент и берсеркеры оставили за собой четкий след. По нему он и пошел, благо три героя шли гуськом, и протоптали неплохую тропку.

Впрочем, одним марш-броском достичь обители мрака не удалось. Вчерашний туризм по сугробам и ночная лепка снеговиков мало способствовали восстановлению сил. Через каждые двести метров Владик вынужден был делать небольшие привалы, чтобы просто отдышаться и дать отдых гудящим от напряжения ногам и спине. Один раз это едва не обернулось трагедией – сел на снег, прикрыл глаза, и тут же коварно подкравшийся сон буквально вырубил его, будто бейсбольной битой. Только чудом Владик сумел вырваться из его липких объятий, и тут же, зачерпнув снега, размазал его по лицу.

– Господи! Нельзя сидеть, – бормотал он, поспешно вставая на ноги. – Усну, точно замерзну насмерть.

Пришлось стиснуть зубы, и идти дальше.

Чтобы хоть как-то добавить себе моральных сил, ибо физических уже совсем не осталось, Владик придался эротическому фантазированию на тему безграничной благодарности, что ждет его со стороны Машки, Алисы и прочих девушек, плененных Легионом. Вот он, такой отважный и доблестный, сокрушает всех мертвецов, рубит голову самому некроманту, после чего врывается в узилище, где держат пленных красавиц. Красавиц держат отдельно ото всех, остальные томятся в другом месте, дабы не портить своим присутствием эротическую грезу. Могучий Владик, дико мускулистый и зверски мужественный, своим огромным мечом срубает замок и распахивает дверь клетки. Наружу тут же бросается Машка в одном бикини, и повисает у него на шее. Следом за ней выпрыгивает Алиса, и та тоже в бикини. И тоже лезет обниматься и целоваться. Потом появляются другие девушки, их прямо куча целая, все Владика ласкают, всякие приятные слова ему шепчут, а он просто ну на седьмом небе от счастья. А потом….

– Эй, блаженный, ты куда прешь? – вдруг прозвучал где-то рядом невыносимо знакомый голос.

Владик вздрогнул, не без труда покидая созданный воображением мир. Там было хорошо. Там его любили девушки, там он был героем, и никто не обзывал его посрамлением рода людского.

– Ау, болезный? Ты спишь, что ли, на ходу? Петруха, ну-ка ткни его штыком в филей.

Петя и рад стараться – выхватил нож и начал вставать, чтобы исполнить приказ изверга. Пришлось Владику поспешно доказать, что он отнюдь не спит и не нуждается в зверских пробуждениях.

– Я в порядке, – сказал он, на всякий случай слегка подняв меч. Пусть не думают, что перед ними какой-то программист. Он теперь воин, отважный берсеркер, идущий в последний бой. И он никому не позволит тыкать себя штыком в филей.

Возле небольшого костерка сидела вся компания, и закусывала разогретыми на огне консервами. Владик только теперь сообразил, что слишком поторопился выступить в поход. Знал ведь, что Цент любит путешествовать медленно и с частыми перекусами, надо было выждать дня два, чтобы уже наверняка не наткнуться на изверга в пути.

– А я думал, ты уже повесился, – заметил Цент, выскребая из банки тушенку. – Мы как раз сейчас тебя поминали. А помянуть-то есть что. Я вот тут ребятам про тебя рассказывал, так они иной раз даже верить отказывались, что это правда. Ну, например, про тот случай, как ты Машке в любви признавался.

– Я? Признавался? – удивился Владик. – Когда это было? Этого не было.

– Вот! Что я вам говорил? – обрадовался Цент, а берсеркеры радостно захихикали. – Полгода он по девке сох, как вобла на балконе, а ничего-то предпринять не решился. А вы Машку видели, девка сочная, наружности приятной. Молодая, горячая. Самой тоже без мужской ласки несладко. В такой ситуации на кого угодно бросилась бы. А этот, значит, так храбрости и не набрался.

Петя и Вова гнусно захихикали, косясь при этом на побуревшего Владика. Тот, конечно, думал о Центе лишь самое хорошее, представлял, как изверг радуется его смерти, ликует, поднимает заупокойные тосты, но все оказалось еще хуже. Монстр из девяностых был занят тем, что порочил его, Владика, светлую память, вываливая посторонним людям всякую конфиденциальную информацию постыдного свойства, столь богато наличествующую в биографии бывшего программиста.

– Да, такую жизнь очкарик прожил, что хоть любому в пример ставь – так, дескать, делать не надо, – подытожил посмеивающийся Цент. – Это я вам и сотой доли всех его подвигов не поведал. Невозможно найти другого такого человека, которому за столь многое в своей жизни было бы нестерпимо стыдно. Ну да ладно, будет лясы точить. Продолжим наш путь к славе и подвигам.

С этими словами Цент отбросил пустую консервную банку, поднялся на ноги и засыпал костерок снегом. Петя с Вовой тоже встали, разбирая оружие и рюкзаки. О Владике они, как будто, совсем забыли, перестав обращать на оного внимание. Тому стало обидно. Он рассчитывал, что его позовут в рейд. Ну, в крайнем случае, великодушно позволят присоединиться. В общем, очень надеялся, что не придется унизительно умолять об этом самому.

– Я тоже хочу с вами, – сказал он, когда стало ясно, что приглашения в отряд не последует.

– Куда с нами? – удивился Цент.

– Ну, сражаться с мертвецами.

– Если хочешь знать мое мнение, то от тебя в сражении пользы никакой, один вред. Начнешь в обморок падать, блевать, извергать в штаны литры отваги и килограммы мужества. Да и пацаны, наверное, не согласятся.

– Мы тут без тебя все переиграли, – сказал Петя. – Теперь Машка мне достанется, а Вове Алиса.

– Ну а остальных девчонок я, так и быть, возьму себе, – скромно согласился Цент. – Видишь, тебе теперь с нами идти нет никакого смысла. Ступай обратно в крепость, намыль веревочку, встань на стульчик и уйди из жизни подобающим для себя образом. Конечно, в Вальхаллу ты не попадешь, тебя, я так думаю, даже близко к ней не подпустят. Честно говоря, затрудняюсь ответить, куда после смерти попадают лохи. Наверное, есть какое-то специальное для них место, крайне отстойное, где ни девчонок, ни пива, ни шашлыка, ни сухариков со вкусом холодца и хрена. Там только одни лохи. Сидят кружком, и хором ноют. Ты тоже к ним присоединишься. Будешь свою жалобную книгу цитировать до скончания времен.

Высказав Владику все, что имел, Цент повернулся и побрел в направлении эпических свершений. Берсеркеры двинули следом за ним. Владик остался стоять на месте, растерянный и униженный. Больше всего задели не слова Цента, к этому он уже давно привык, а то, что всех красавиц поделили без него. У него, не спросив, отняли Машку, притом сделали этот так, будто он тварь бессловесная, и вообще не имеет права голоса.

Когда отряд героев отдалился метров на пятьдесят, Владик, всхлипывая от жалости к себе, снялся с места и побрел следом за ними. Пусть его не приняли в рейд, но он все равно пойдет тропой мужества, и умрет не как трус, болтаясь на веревке, но как подобает мужчине и воину – в зверском бою с превосходящими силами противника. О том, как все это будет происходить на практике, ну, вот бой и смерть, Владик старался не думать, ибо богатое воображение тут же пыталось вставить палки в колеса его решимости. Сразу перед глазами представали картины, от которых прихватывало живот. То воображалось, как мертвецы, набросившись со всех сторон, впиваются в его худосочное тельце сотнями гнилых зубов, вырывают куски мяса, глотают хлещущую из ран кровь, пытаются добраться до самого вкусного участка организма – до мозга. Или вот такой вариант – идет он героический и отважный, а из-за угла выруливает гигантский монстр с огромным молотом. Замахивается, бьет, но не насмерть, а только ломает ноги. Нижние конечности в кашу, по самую ватерлинию месиво фарша и обломков костей. Кровь хлещет фонтаном во все стороны. Боль, агония. А монстр, передумав добивать, уходит по своим делам, оставляя искалеченную жертву умирать долго и мучительно.

– Что это с ним? – спросил Вова, оглянувшись назад. Петя и Цент тоже обернулись. Очи их узрели Владика, что стоял по колено в снегу, и раскачивался, как пьяный. Затем программист выронил из руки меч и рухнул лицом в сугроб.

– Ему плохо? – забеспокоился Петя.

Они с другом Вовой бросились к Владику, хотя Цент был против проявления заботы в отношении своего старого знакомого, о чем тут же, не таясь, сообщил.

– Да оставьте вы его, – крикнул он берсеркерам. – Он еще до поля боя не дошел, а уже в обморок рушится. Нам эта обуза ни к чему.

Но сердобольные программисты все же добрались до коллеги, вытащили его из сугроба и перевернули на спину. Владик был бледнее смерти, однако благоухал довольно живенько. Глаза его были широко распахнуты. Из приоткрытого рта сочились слюна и невнятное бормотание.

– Тебе плохо? – уточнил Вова, успевший пожалеть, что был так жесток к Владику. Пете тоже стало стыдно за свое поведение. Единственный, кого стыд обошел стороной, оказался Цент. Без особого желания он тоже подошел к Владику и окинул распростертого программиста безразличным взглядом.

– Ему нехорошо, – сообщил Петя. – Надо дать нашатыря.

– Нашатыря нет, – отрезал Цент. – Есть водка. Но водки я ему не дам.

– Не можем же мы его здесь бросить, – возмутился Вова.