Жёлтая виолончель

– Убраться хочешь? – спросил Паша.

– Да нет, конечно, – ответила Надя. – Что я буду в ваш монастырь со своим уставом соваться?

– У них ещё какая-то болезненная тяга к коллекционированию пустых упаковочек, – сказал Жора. – В шкафу тарелочки пенопластовые, коробочки всякие. Здесь – вон – бутылочки. А в холодильнике баночки из-под китайских сосисок.

– Банки не пустые, – ответил Паша, прямо в плаще садясь на диван. – В них бульон. На банках написано «Не выливайте бульон, его можно использовать для приготовления пищи».

– Ты его будешь использовать? – усомнился Жора.

– Нет, конечно, – ответил Паша. – Там же плесень уже выросла.

– Может, начнём уже? – я снял куртку, повесил в шкаф, сел на свой диван рядом с Пашей.

Надя подошла к стене.

– А это кто рисует?

– А ты как думаешь? – спросил Паша.

– Вовка? – Надя покосилась на нас, убеждаясь, что угадала правильно. – Классная у тебя фантазия. Техника, может, и не очень, но композиция и особенно идеи… Вот эта вообще супер. Что написано, не пойму.

– Икра, сестра Икара, – сказал я. – Где Гагарин?

На картине была изображена девушка с крыльями, сбросившая некую оболочку и взмывающая вверх.

Жора и Надя разместились на стульях.

– Что за Гагарин? – спросила Надя.

Я нашарил в ящике стола штопор с двумя рычагами и винтом.

– Вот, – сказал я. – Видишь, если вот так взять и подёргать, он руками машет? В космос летит, говорит «Поехали».

– И правда, поехали уже, – сказал Жора. – Надо бы закусочку порезать.

Он начал, не вставая со стула, доставать из пакета продукты.

– А я думаю, не поэтому он Гагарин, – задумчиво сказал Паша. – Когда Гагарин «поехали» кричал, он одной рукой махал, кажется. Я думаю, он потому Гагарин, что у него руки железные. Как у памятника, который на Ленинском стоит.

Пробка, вынимаемая мной из горлышка вместе с железным хвостом Гагарина, издала громкий чпок.

– Неисповедимы пути фольклора, – сказала Надя. – Наливай.

– Э… – сказал Жора. – А стаканчики-то не купили.

– Да кружки же есть, – сказал я, вставая и подходя к шкафу. За шторкой обнаружились одна, две, три… Как раз четыре кружки. – Надя, выбирай. Из какой будешь пить?

– Я бы хотела из чистой какой-нибудь, – выбрала Надя.

Я оглядел разнокалиберные кружки, одну из них понюхал.

– Пожалуй, я все помою, – сказал я и, сопровождаемый фарфоровым звяканьем, пошёл в ванную.

Отскабливая чайный налёт и подозрительные зелёные разводы, я попытался вспомнить, откуда у нас взялись четыре разные кружки. Одну, с красным цветком, я привёз из дома, но её среди найденных не было, поскольку я её разбил. Ага, вот эту, большую белую, с двумя японками в красном и голубом кимоно, я купил взамен утраченной на развале у метро. Паша почему-то называл её «кружкой с лесбиянками». Другая, самая замызганная, с отколотым кусочком на краю и полустёртым изображением старинной машинки, принадлежала Паше. Ещё имелись маленькая, похоже, детская, с корабликом под парусом, и большая, с толстыми стенками, чёрная, без рисунка. Откуда взялись эти две, трудно было сказать.

Вернувшись в комнату, я застал начатый разговор.

– Нет, ну, можно же к каждому слову приделывать электронный маячок, – говорил Паша. Он сразу же заграбастал свою кружку и поставил перед собой, обхватив длинными костлявыми пальцами. – И, если слово начинает распространяться, это сразу будет видно. Смотришь на монитор – и видишь красную кляксу на полстраны. И понимаешь, что слово, скажем, «говно», используется повсеместно.

– А как ты маячок к слову приделаешь? – спросила Надя. Она осмотрела принесённые мной кружки и показала на чёрную. – Эту можно взять?

– Конечно, – я пожал плечами.

– Да много же способов, – объяснял Паша. – Можно, скажем, принудить всех, кто использует слово, сообщать об этом в КГБ. Или просто приказать в конце слова каждый раз маячок добавлять. Если слово пришло из Тверской области, добавлять «тве», например. А если из-за границы, то «заг». Скажем, «говнотве» или «говнозаг».

– Ага, – сказал я. – Но говно, по-моему, останется говном, как его ни называй. Вы о чём вообще?

Жора придвинул себе маленькую кружку с корабликом. Мне осталась как раз моя.

– Это Паша предлагает схемку, как отслеживать развитие языка и происхождение выражений, – пояснил Жора.

– На примере говна, – понял я.

– Да просто на язык попало, – оправдался Паша.

– Ну, давай, – сказал я. – Используй свою схему. Скажи, какое у тебя говно получается. «Говнотвекурноворлчелзаг»?

– Ну откуда же я знаю! – воскликнул Паша. – Надо было эту систему с самого начала внедрять. А то распустили народ!

– Разливай давай уже, – сказала Надя. – И почему всё время про говно? Других слов не нашлось для примера? Скажем, взял бы «свет» или «тьму», хоть аппетит бы не портил.

Я взял в руки бутылку и разлил всем понемногу, на два пальца.

– За что пить будем? – спросила Надя, поднимая свою кружку.

– Ну, за фольклор, – сказал Паша.

Мы звонко стукнулись кружками. Я, смакуя, выпил свою порцию вина. Терпко-кислое, приятное. Хотя, честно говоря, я не заметил большой разницы с дешёвой подделкой под «Каберне», которую мы пили пару месяцев назад. Ухватил кусочек сыра, лежащий на тарелке в середине. Потом, вдохновлённый аппетитом, тут же взял второй.

– Жора, ты чего их так тонко порезал? – спросил я, рассматривая кусочек на просвет. – Много же сыра.

– Так же лучше, – сказал Жора. – Вкус почувствовать можно. На дегустациях всегда тоненькими пластиками режут.

– Так они от жадности, – сказал Паша. – Ты же не жадный.

– Да берите хоть по десять штучек! – обиделся Жора. – Общий же сыр. Просто так культурненько получается, а не кусками жрать.

– Ух ты, – сказала Надя. – Первый раз слышу от Жоры слово «жрать». Хотя, казалось бы, имя «Жора» как раз происходит от «жрать».