Чревовещания души. Восемь пьес для театролюбивых интеллектуалов

ЛАРИСА: (совершенно растерянно) Чего?..

ГАМИЛЬТОН: Я ист твоя муж, Отто фон Гамильтон… Где есть мой соперник, я его буду придушать собственной руками?..

Сэр Гамильтон начинает искать соперника, заглядывает под кровать, выглядывает на балкон, смотрит за портьерами. После этого он решительно направляется к шкафу. Лариса, вспомнив, что в шкафу сидит любовник, закрывает шкаф грудью, став к шкафу спиной и раскинув в сторону руки.

ЛАРИСА: (умоляюще) Миленький, только не это…

ГАМИЛЬТОН: Миленький?.. Ну-ка, признавайся су… сукорей, кто прятаться в шкафе? Я изнемогать от любопытства…

ЛАРИСА: А я думала от ревности…

ГАМИЛЬТОН: Ja, Ja… Genau die Eifersucht… Конешно же ревности… Я плохо коворить по-русски…

ЛАРИСА: (придя в себя) А почему ты говоришь по-немецки, ты же англичанин?..

ГАМИЛЬТОН: Я – немецкий мавр, был вывезен в Англию насильно, где и получил Оксфордское образование, чин и место при дворе королевы. Немецкий язык – мой первый ротной язык, я до сих пор плохо коворю по-английски…

ЛАРИСА: Откуда ты тогда знаешь русский язык?

ГАМИЛЬТОН: А на каком языке, прикажешь, с тобой говорить, если по-немецки ты не шпрехаешь, по-английски not understand, а по-итальянски ни фели-черта?.. Хватит болтать! (пытаясь оттолкнуть от шкафа) Я должен посмотреть, Wer verbirgt sich in meinem Schrank?.. Кто есть скрываться мой шкаф?… (сердито) Отойди от греха, не то придушу…

ЛАРИСА: (отчаянно упираясь) Нет, милый, тебе нельзя туда…

ГАМИЛЬТОН: Что ты там от меня прячешь?

ЛАРИСА: (ласково) Миленький, я тебе поцелую сто раз, в любое место, какое ты только пожелаешь – и мы не открываем шкаф.

ГАМИЛЬТОН: Sehr geehrte… Дорогая, я с тобой в игрушки играть не собираюсь. Я не люблю, когда мне перечат, если мне что-то нужно – ich immer… я добиваться всегда. Поэтому, если я хочу посмотреть в шкаф, я в шкаф смотреть буду, какую бы цену ты не назначила…

ЛАРИСА: А если я тебе поклянусь всем, что у меня только есть ценного, что там никого нет…

ГАМИЛЬТОН: (с иронией) А что есть в тебе ценного, кроме твоей красоты, и небольших залежей природного… ума. Вот чего, чего у тебя много, так это лисьей плутоватости и изворотливости, но, к сожалению, драгоценная моя, сие качество ценится только в купеческой среде…

ЛАРИСА: Хорошо, что ты хочешь?

ГАМИЛЬТОН: Я хочу убедиться, что в шкафу никого нет…

ЛАРИСА: Слушай, у меня к тебе последнее предложение… Ты, конечно, волен поступать, как тебе заблагорассудится, но к голосу разума ты должен прислушаться.

ГАМИЛЬТОН: (озираясь по сторонам) Где он?

Гамильтон начинает что-то или кого-то искать, заглядывает под кровать, выглядывает на балкон, смотрит за портьерами. После этого он возвращается к шкафу.

…Где он?

ЛАРИСА: (недоуменно) Кто он?

ГАМИЛЬТОН: Разум!

ЛАРИСА: Какой разум, инопланетный что-ли?…

ГАМИЛЬТОН: Нет, тот, к которому я должен прислушаться…

ЛАРИСА: Придурок, испугал аж… Ты меня послушай, или думаешь, что женщина ничего не может сказать умного…

ГАМИЛЬТОН: Может, если ее припереть к дверке шкафа или к спинке кровати, предварительно раздев…

ЛАРИСА: Пошляк! Выслушай мое последнее предложение…

ГАМИЛЬТОН: Sehr gut! Ковори. Будем считать его твоим последним словом…

ЛАРИСА: Подумай, любезный мой супруг, что для тебя важней обнаружить в этом шкафу доказательство моей супружеской неверности или пожизненная уверенность в том, что в этом шкафу больше никогда не будет никаких доказательств…

ГАМИЛЬТОН: А где же они будут?

ЛАРИСА: Нигде!

ГАМИЛЬТОН: Ничего не понял…

ЛАРИСА: (наступая) Бестолочь, обвинял женскую половину в отсутствие мозгов, а сам не можешь понять элементарного…

ГАМИЛЬТОН: Ich kenne die russische Sprache schlecht…

ЛАРИСА: (с угрозой) Хватит придуриваться, говори по-русски… немецкая овчарка с английской родословной…

ГАМИЛЬТОН: Ich… Я действительно плохо понимать по-русски…

ЛАРИСА: Хорошо, скажу попроще… Или мы сейчас открываем шкаф и ты узнаешь то, что и без этого знаешь, или я тебе обещаю, клянясь своей красотой, что больше никогда не изменю тебе… до твоей смерти…

ГАМИЛЬТОН: (обалдев) Und – аа… es… wie ihn…

ЛАРИСА: Чего заикаться-то начал?

ГАМИЛЬТОН: (опомнившись) Я, конечно, черен, страховиден и стар, но это еще не значит, что я отдам Богу душу раньше тебя… в общем, я согласен на твое предложение. Но мне хотелось узнать, как мне поступать, когда я, не приведи Господь, еще раз от кого-нибудь узнаю, что ты мне изменила?

ЛАРИСА: Не узнаешь!

ГАМИЛЬТОН: Не понял, не узнаю – потому что ты все умело скроешь от меня или не узнаю, потому что подобного не повториться…

ЛАРИСА: А тебе то какая разница… Знаешь, есть хорошая русская поговорка: «Die Augen sehen – das Herz tut nicht weh!» «Глаза не видят – и сердце не болит!»

ГАМИЛЬТОН: Мои глаза и так плохо видят, я сердце болит и без этого… Но легче мне от этого не станет, ежели ты будешь изменять мне по-прежнему, а я про то располагать информацией не буду. Понимаешь, милая моя, мне неприятно совсем не то, что ты мне изменяешь, а то, что об этом будут говорить в свете…

ЛАРИСА: А откуда об этом прознают в свете?

ГАМИЛЬТОН: Woher? Von Herrn… Как это по-русски… «Откуда? От верблюда…» Да ведаешь ли ты, милашка Эммочка, что твориться в высшем свете. Это же Die Schlangenbehausung… гадюшник – одним словом.. Я, unbedingt, что все твои любовники – люди порядочные, но, знаешь, они – как это ни странно – Den Mann… мужики до мозга костей! А мужики любят при случае прихвастнуть-де я намедни с такой чумовой ледью имел интимную связь, обалдеть… Незабываемые впечатления и просто райское наслаждение… Рекомендую, господа, Frau Гамильтон с Бейкер-стрит…

ЛАРИСА: (полуобняв мужа) Дорогой мой, я тебе обещаю, что никто больше не узнает ничего, потому как выведывать будет нечего или не у кого…