Любовные страсти старого Петербурга. Скандальные романы, сердечные драмы, тайные венчания и роковые вдовы

«Был сегодня Галкин (речь идет о начальнике Главного тюремного управления. – С. Г.), – сообщала Александра Богданович. – По случаю назначения Дурново (полиция) в Сенат, который туда попал, учинивши скандалы, Галкин сказал, что в городе его называют „прелюбодейный“ сенатор. Галкин тоже говорил, что Черевин и другие дополнили сведения Шишкина насчет безобразий, которые производил Дурново в течение 5 лет: посылал своих любовниц агентами тайной полиции в Париж, давал 5 тыс. на путешествие и, не бывши уверенным, что там они останутся ему верны, отправлял туда же следить за их поведением настоящих сыщиков. А тут думали, что все это делается с целью государственной охраны!».

А вот что говорил по этому поводу сам Петр Николаевич Дурново. В дневнике издателя Алексея Суворина есть упоминание, как тот возмущался: «Удивительная страна! Девять лет я заведовал тайной полицией, поручались мне государственные тайны, и вдруг… бразильский секретаришка жалуется на меня, и у меня не требуют объяснений и увольняют! Какая-то девка меня предала, и человека не спросят. Я не о себе, мне сохранили содержание, дали сенаторство… Что это за странная страна, где так поступают с людьми – в 24 часа!».

Как отмечает В. Измозик, начальник столичного охранного отделения А.В. Герасимов в своих мемуарах изложил свою, несколько отличающуюся версию. По его словам, с Петром Дурново сыграл дурную шутку его взрывной темперамент. Мол, Дурново, уличив даму в измене, закатил ей скандал, та пожаловалась бразильскому посланнику, а тот на одном из придворных балов пожаловался на начальника Департамента полиции самому государю императору. Тот возмутился, тут же на балу подозвал к себе министра внутренних дел и с присущей ему резкостью заявил: «Немедленно убрать этого дурака».

Вообще, по словам Герасимова, «Дурново был очень своенравный, вспыльчивый человек, абсолютно не терпевший противоречий, иногда самодур». Тем не менее способности Дурново как государственного деятеля Герасимов оценивал очень высоко. Так что если обманутым любовником Дурново еще и можно назвать, то вот глупцом он точно не был. На высших государственных постах он находился еще долгое время, в 1900–1905 гг. – заместитель министра внутренних дел, а в октябре 1905 г., в самый разгар Первой русской революции, – министр внутренних дел.

Но ярче всего Петр Дурново вошел в историю своей пророческой запиской, поданной Николаю II за несколько месяцев до начала Первой мировой войны. В ней он убедительно предостерегал царя от вступления России в войну, весьма аргументированно доказывая, что она приведет Российскую империю к неминуемому краху и революции.

Однако последний русский государь был крайне упрям и доверял только своей внутренней интуиции. А она его, как ни странно, постоянно подводила. Записка Дурново осталась гласом вопиющего в пустыне… На следующий год, в сентябре 1915-го, Дурново не стало. Еще через полтора года рухнула Российская империя и царский дом Романовых.

«Что может быть

Прекрасней дамы Петербургской…»

Не зря говорят, что наши, российские, представительницы «слабого пола» отличаются особенной красотой. Это признают и во всем мире. Почетное место в «галерее красоты» занимают петербургские дамы. Недаром сводили они с ума поэтов и писателей, посвящавших им восторженные строчки своих произведений. Вспомним хотя бы блоковскую «Незнакомку»…

«Северные красавицы! петербургские красавицы! светлые воспоминания! – восклицал литератор Владимир Соллогуб в повести «Большой свет», впервые увидевшей свет в 1840 г. – Зачем останавливаются имена ваши на устах моих и я не смею изобразить вашу стройную толпу в моем рассказе? Сколько вас на бале! одна подле другой, одна лучше, другая прекраснее! Глаза разбегаются, сердце рвется на части, а душа всех вас обнимает…

Тут и вы, черноокая краса севера: на вас забываешь смотреть, чтоб вас слушать, забываешь вас слушать, чтоб на вас посмотреть! Тут и вы, Эсмеральда, воздушная, как мысль, беззаботная, как счастье! Тут и вы, краса Германии, – и вы, царица пения, отголосок юга на севере, – и вы, волшебница красоты, чарующая в волшебном своем замке, – и вы, с которою я вальсировал так много прежде, – и вы, которую я любить не смел, – и вы, которую я звал настоящей, потому что соперниц не могло вам быть! – все вы тут, все прекрасные, незабвенные – и бедный мечтатель стоит пораженный перед вами, с любовью и благоговением…».

Прекрасных петербургских дам воспевал в своих стихах поэт «Серебряного века» Николай Агнивцев:

Скажите мне, что может быть
Прекрасней дамы Петербургской,
Когда она захочет свить
Любви изысканную нить,
Рукой небрежною и узкой?!

Художник Мстислав Добужинский писал в своих воспоминаниях о Петербурге начала ХХ в., что его жена «была одета с „петербургским“ вкусом в темно-синее, носила маленькую изящную шляпку с вуалькой в черных мушках и белые перчатки».

Старые модные журналы подтверждают слова художника. «Самой модной отделкой шляпы в настоящем сезоне является вуаль, – говорилось в 1915 г. в модном отделе журнала „Женская жизнь“. – Как большие, так и маленькие шляпы отделываются вуалью. Для больших шляп идут широкие кружевные вуали, для маленьких – тюль, законченный внизу различными бусами, цепью мелких цветочков или просто очень узеньким рюшем из того же тюля».

Современники отмечали, что петербургских дам особенно отличало изящество походки. «Когда я был в Белграде в 1964 году, – вспоминал Дмитрий Сергеевич Лихачев, – профессора Радован Лалич указал мне на одну пожилую даму: „Сразу видна русская из Петербурга“. Почему сразу? Держалась очень прямо и имела прекрасную легкую походку».

«Есть страны, где совсем не существует женской красоты. Конечно, Россия не принадлежит к этим обиженным природой странам, а в особенности ее столица – Петербург, – замечал один из столичных обозревателей в начале ХХ в. – Чтобы убедиться в этом, достаточно пройтись зимой, часа в три-четыре, по Невскому или по Морской».

В 1907 г. одна из столичных газет провела опрос петербургских художников «о красоте петербургских дам». По результатам интервью удалось определить столичных красавиц: из великосветских дам чаще всего называлась княгиня Орлова, урожденная Белосельская-Белозерская. Упоминалось также несколько балетных, оперных и драматических артисток, в том числе Тамара Карсавина, Бараш-Месакуди и другие. Вот, например, что ответил газете художник Николай Константинович Рерих: «Возьмите средний облик Берлина, возьмите Мюнхен, всю Германию, и наши женщины будут стоять выше».

«Петербург с полным правом можно назвать городом красивых женщин, – отвечал в 1911 г. на вопросы анкеты «Петербургской газеты» профессор живописи художник Константин Маковский. – Вообще, Россия – одна из первых стран в смысле большого количества красивых женщин. Классической правильности черт лица не ищите в русской женщине, такой красоты в ней мало, но какая-то особая одухотворенность делает ее прекрасной».

«Я побывал почти во всех больших русских городах, – признавался известный в начале ХХ в. петербургский писатель Анатолий Каменский, автор нашумевших „эротических“ романов „Четыре“ и „Леда“, – но самых интересных, красивых женщин встречал именно в Петербурге. Даже прославленные своей красотой киевлянки не только уступают петербургским женщинам, но не могут идти с ними ни в какое сравнение. Петербургская женщина – вне конкурса. На лицах наших женщин всегда какой-то особенный мечтательный тон. Мне особенно нравятся эти полубледные, полутомные лица наших дам с какой-то некричащей, скромной и подкупающей своей скромностью красотой».

А вот еще один ответ на ту же анкету, принадлежавший человеку, далекому от мира литературы и искусства, – депутату Петербургской Городской думы Виссендорфу: «Петербург, безусловно, один из тех городов, где буквально на каждом шагу можно встретить красивых, изящных, грациозных женщин. Ни в каком другом городе мира нет такого большого количества, если и не красавиц, то интересных женщин, причем надо отдать справедливость петербургским дамам еще в одном отношении: они умеют одеваться с большим вкусом, прямо не хуже парижанок».

Своим изысканным стилем петербургские дамы всегда покоряли мужчин. Как и сегодня, на помощь им приходила парфюмерная мода. На рубеже XIX–XX вв. одним из ее законодателей в России стал обрусевший француз Генрих Афанасьевич Брокар, открывший свое дело в Москве еще в 1864 г.

Первоначально он специализировался на изготовлении мыла, причем одним из самых популярных считалось прозрачное глицериновое мыло «Шар», которое выпускалось в форме шара и стоило 5 коп. В поисках дополнительных оборотных средств Г.А. Брокар вместе с московским купцом В.Р. Германом в 1871 г. учредил Торговый дом «Брокар и К

», который спустя двадцать два года преобразовали в «Товарищество парфюмерного производства под фирмой Брокар и К

». Совладельцами его являлись сам Брокар, его супруга и дети.

Будучи широко осведомленным человеком, Брокар относил парфюмерное дело к области искусства, а потому производство духов было для него художественным творчеством. Генрих Афанасьевич комбинировал самые редкие и древние благовония с различными цветовыми эссенциями. Кстати, именно он впервые использовал цветочный одеколон. Произошло это на Всероссийской промышленно-художественной выставке в 1882 г., когда Брокар устроил фонтан из цветочного одеколона, которым мог пользоваться каждый желающий.

Изобретение Брокара вызвало настоящую сенсацию. Петербурженки хорошо знали продукцию «Товарищества Брокар и К

»: духи «Персидская сирень», «Шипр», «Водяная лилия», «Орхидея», «Цвет яблони», «Левкой», «Porte Bonheur», «Oeillet-Royal» и др., которые действительно славились высшим качеством. Изделия Брокара по праву получали признание за границей и отмечены серией золотых медалей на всемирных выставках в Париже, Антверпене, Барселоне, Париже и Мадриде.

Какие же еще духи были популярны в Петербурге? Конечно, французские духи от Любена и английские от Аткинсона. А крупнейший петербургский изготовитель парфюмерной продукции – Санкт-Петербургская химическая лаборатория (ныне – фабрика «Северное сияние») – основана в 1860 г., а на рубеже веков удостаивалась золотых медалей на выставках в Нижнем Новгороде и Париже. У петербургских дам пользовались популярностью духи и одеколон «Ландыш», «Роза-Чародейка», «Индиана» и др.

Правда, российским производителям приходилось выдерживать довольно жесткую конкуренцию с иностранными. Ведь парфюмерное дело в России возникло только в середине XIX в. (во Франции оно развивалось с самого начала средних веков). Когда в конце 1890-х гг. князь В. Мещерский привез из-за границы крупную партию духов для того, чтобы продать их на благотворительном базаре в пользу бедных детей, к нему пришли петербургские парфюмеры и предложили скупить у него всю партию, во избежание конкуренции. «Разумеется, мы не смогли достичь еще такого технического совершенства, как наши соперники – французы и англичане, – замечал обозреватель „Петербургской газеты“. – Производство парфюмерных изделий – процесс чрезвычайно сложный и требующий не только громадной опытности, но и прекрасного знакомства с химией».

И, конечно, изысканная дама должна была отличаться идеальной белизной кожи. Это сегодня загар считается признаком успеха и благополучия, а в те времени загар воспринимался как признак простонародья. Выставлять напоказ публике свое обнаженное тело не отвечало тогдашним морали и нравственным принципам. Недаром в те времена в столице вовсю рекламировались косметические средства, призванные сохранить белизну нежных женских рук. Петербургская химическая лаборатория, к примеру, предлагала глицерин «Велур» – «средство для предохранения кожи от загара, веснушек, красноты» и т. п. А изобретательница Вейбель, жившая в доме у Каменного моста на Екатерининском канале, в конце 1900-х гг. предлагала всем крем «Майская роса» – незаменимое средство от загара и красноты кожи. Загар вошел в моду только в 1920-х гг., когда после революции изменились многие прежние нормы приличия.

Нет ничего удивительного, что первый в России конкурс красоты прошел именно в Петербурге. Случилось это 7 декабря (24 ноября по старому стилю) 1901 г., и назывался он «вечер в Спа» – по названию знаменитого французского курорта, где с конца XIX в. устраивались конкурсы красоты. «Один только вечер в Спа. В Михайловском манеже с благотворительной целью – первый в России конкурс красоты с выдачей премий!» – сообщали рекламные афиши. Первой премией объявили бриллиантовую брошь, второй – бриллиантовый браслет, третьей – золотую медаль. Продажу билетов открыли заранее в магазине Эйлерса напротив Казанского собора, а также в ресторане «Медведь» на Большой Конюшенной улице. Стоили они дорого: входной – 5 руб., а в ложу – 30.

И вот настал наконец день проведения конкурса красоты. «Грандиозное помещение Михайловского манежа как бы по мановению волшебного жезла превратилось в какой-то сказочный уголок с роскошным, чисто феерическим убранством», – писали газеты. Публика мало интересовалась увеселительной частью, а высматривала и сопоставляла наиболее красивых посетительниц. Члены жюри, в состав которого должны были войти известные столичные художники, артисты, представители прессы и комиссия благотворительного общества, также покинули свои посты у входа и разбрелись по манежу в поисках красоты.

Симпатии большинства склонялись в пользу двух молоденьких дам. Одна из них, стройная блондинка, дефилировала по залу в голубом платье и шляпке с голубой отделкой, другая, полненькая шатенка, была в розовом декольтированном платье. Однако выбрать победительниц оказалось настолько сложно, что жюри только в полтретьего ночи, когда половина публики уже разъехалась, объявило результаты. Первый приз за красоту получила некая баронесса, второй – артистка, которой, впрочем, в манеже уже не оказалось. Шатенка в розовом декольте и блондинка в голубом, столь понравившиеся публике, удостоились третьего и четвертого мест.

«Санта-Барбара» по-петербургски

В октябре 1908 г. в Петербургском окружном суде слушалось изрядно нашумевшее дело об убийстве ученика Коммерческого училища Александра Мерка, случившемся в ночь на 1 января 1907 г. в одном из дачных пригородов северной столицы. В убийстве обвинялись два человека: возлюбленная Александра Мерка – красавица-портниха Маруся Антонова, а также его родной дядя – господин Никифоров.

Дело оказалось донельзя сложным и запутанным: виной трагедии стала ситуация даже не классического любовного треугольника, а, правильнее будет сказать, четырехугольника. Перед присяжными заседателями развернулась широкая картина необузданных страстей – любви, измены, мести, предательства…

Впрочем, обо всем по порядку. Двадцатилетний ученик Коммерческого училища Александр Мерк познакомился на даче с хорошенькой кокетливой портнихой Марусей Антоновой. Она была очень красива, поэтому постоянно приковывала к себе внимание мужчин и охотно отвечала на ухаживания. Однако встреча с Александром Мерком стала для нее особенной: молодые люди с первого же знакомства понравились другу другу.

Влюбленные много времени проводили вместе. Юноша называл ее своей невестой, строил планы о совместной жизни после окончания училища. Казалось, счастье было безгранично, но внезапно случилось событие, подобное грому среди ясного неба. Всему виной стало любопытство Александра Мерка: ему на глаза случайно попался дневник возлюбленной. Каково же было его страшное разочарование, когда он узнал, что до знакомства с ним Маруся состояла в любовной связи с его родным дядей. Чувство мести заполонило Александра: чтобы отомстить своей неверной возлюбленной, он стал демонстративно ухаживать за своей соседкой по даче – Катей Архиповой.

В свою очередь, Маруся Антонова тоже очень тяжело переживала разрыв. В отчаянии она пожаловалась на жениха своему бывшему возлюбленному – дяде Александра Мерка. Господин Никифоров, естественно, был посвящен во все подробности романа. Будучи несчастным в семейной жизни, он завидовал племяннику и вздыхал по красавице-портнихе.

Между тем ситуация любовного треугольника, переходившего в четырехугольник, все больше обострялась. Ухаживания Мерка за соседкой становились все определеннее. Испытывая муки ревности, Антонова искала возможность покончить с собой, а бывший любовник, господин Никифоров, склонял ее вернуться к нему. Ситуация разрешилась в роковую ночь на 1 января 1907 г., когда дядя застрелил своего племянника. Свидетелем (или соучастником?) преступления оказалась и красавица-портниха. Господина Никифорова арестовали, Антонову заподозрили в соучастии и тоже взяли под стражу.

Как выяснилось впоследствии, в тот вечер накануне Нового года Мерк, его дядя и Антонова, действительно, оказались втроем. Естественно, речь пошла о том, кому «принадлежит» сердце кокетливой портнихи. «Отдай мне Марусю!» – требовал Никифоров. Завязалась драка, закончившаяся выстрелами…

Дело об убийстве длилось больше полутора лет. Сначала Марусю Антонову оправдали, однако, потом, после кассации оправдательного приговора, снова отправили в тюрьму, где у нее в августе 1908 г. родился ребенок, так что теперь на заседании суда она предстала с младенцем на руках.

Заседание суда вызвало большой интерес в обществе: зал был переполнен публикой, и все происходившее далее живо напоминало театральное представление, в котором расписаны роли. «Герои» процесса представали одновременно в образе и злодеев, и жертв трагических обстоятельств. Перед зрителями и присяжными заседателями прошла целая галерея психологических портретов.

Весьма неоднозначной личностью предстал подсудимый господин Никифоров. За женщинами он ухаживал постоянно. Влюбившись, становился рабом своей страсти. «Мой муж человек добрый, но слабовольный, – сказала о Никифорове жена. – О семье он заботился, но сильно пил и, как мне передавали, изменял мне. Стрелять же в племянника он мог только в пьяном виде. Вообще, он был любителем стрельбы: стрелял и в саду, и во дворе, и в комнатах, пугал гостей внезапной пальбой. Даже на фотографии снимался с револьвером в руках. Зачем? А просто из-за удовольствия».

Более того, господин Никифоров оказался человеком с весьма странными наклонностями. Выяснилось, что, кроме мании пострелять, он отличался страстью держать пари. На пари он ложился на рельсы под летящий на всех парах поезд, на пари однажды ночью лег спать на койке, на которой перед тем лежали… останки раздавленного человека, причем, по словам очевидцев, с кровати даже не были убраны части костей и мозгов. Признаки ненормальности стали проявляться у Никифорова с тех пор, как он получил травму головы…

Про погибшего Александра Мерка свидетели говорили, что он очень нравственный юноша, но частенько кутил с товарищами и даже, изрядно выпив, устраивал пьяные скандалы. Что же касается красавицы-портнихи Маруси Антоновой, то ее свидетели давали довольно нелестную характеристику: черствая, скрытная, кокетливая.

Свидетель Анатолий Воеводский рассказал на суде, что Маруся девушка вроде бы недурная, но несколько вульгарная. Присяжный поверенный Адамов попробовал выяснить, в чем же заключалась эта «вульгарность». Свидетель сначала замялся, но потом вдруг вспомнил: