Приключения Ариэля, рыцаря двух миров. Том I

– А меня зовут Михаил, прозвище – Сириец. Хотя кто тут не сириец? Я хронист, самый несчастный человек в Иерусалиме.

– Это почему?

– Хронисту приходится знать больше других, а кто умножает познание, тот умножает скорбь, особенно в нашей нынешней ситуации. Знаете, что, благородные рыцари, поехали сейчас ко мне? У меня есть уютный домик неподалёку от Иерусалима. Сам не знаю, зачем я сегодня собрался в Яффу, срочных дел у меня там нет, готов вернутся и оказать вам гостеприимство. Вы, конечно, первым делом хотите в храм Гроба Господня, но для начала вам стоило бы привести себя в порядок и немного отдохнуть.

– Вы христианин? – опять довольно мрачно спросил Жан, ещё не успевший прийти в себя после бури.

– Не извольте сомневаться. Плохенький, но христианин, – нисколько не обидевшись, сказал Сириец. – На Святой Земле христиане обычно одеваются по-восточному, так что не торопитесь здесь нападать на сарацин, вы можете ненароком перебить последние христианские силы Иерусалима.

– Мы с благодарностью принимаем ваше приглашение, – улыбнулся Ариэль, которому сразу понравился этот весёлый, но явно очень непростой человек.

И вот они уже сидели в прекрасном маленьком саду небольшого домика, по-восточному расположившись на подушках вокруг низкого стола. Рыцари хорошенько вымылись, их одежду Михаил велел служанке постирать, а они облачились в цветастые восточные халаты, которые предложил им радушный хозяин. Подкрепившись мясом и фруктами, они теперь потягивали холодный щербет и блаженно улыбались.

– Таки бури стали у нас в последнее время обычными, хотя раньше столь сильных не наблюдалось, – грустно улыбаясь, сказал Сириец. – И земля дрожит регулярно, чего никто из ныне живущих здесь не может припомнить. Самое страшное – это землетрясение в море – поднимаются гигантские волны и, обрушиваясь на прибрежные селения, сметают всё на своём пути. Всё это – проявление гнева Господня, точнее – предупреждение о том, что христианский Иерусалим погибает.

– Но что же тут у вас происходит?

– После смерти Балдуина Прокажённого палестинские князья словно взбесились, рвут друг у друга власть, готовы в глотки конкурентам вцепиться зубами. Тем временем Саладин скопил несметные силы. Саладин на пороге. В исламском мире все считают его великим воином Аллаха, и вот перед лицом такой опасности наши сеньоры словно вовсе позабыли о том, что они христиане, и погрязли в междоусобицах, к которым так привыкли в Европе. Имя Христово не сходит у них с языка, но в их сердце только безумная жажда власти.

– Но ведь можно всем вместе собраться и, помолившись, призвать людей объединиться вокруг Креста, и убедить князей хоть на время забыть о вражде. Неужели нет на это надежды?

– Боюсь, что надежды уже нет. Каждый из них будет утверждать, что он-то именно и есть самый лучший в мире христианин, а вот остальные – отвратительные властолюбцы. Господь больше не хочет им помогать, Он лишил благословения Иерусалимское королевство крестоносцев. Это было очевидно ещё тогда, когда выяснилось, что единственный наследник короля Амори, Балдуин, болен проказой. Между тем, Балдуин был великим королём и великим рыцарем, он обладал удивительным благородством души, несравненной отвагой и большой государственной мудростью, не смотря на юный возраст. Больше всего поражала в нём невероятная самоотверженность, доходящая до полного самоотречения, он совершенно не думал о себе – только о Христе и о защите Гроба Господня. Под знамёнами такого великого христианского монарха Иерусалимское королевство могло восстать из пепла, он объединил бы вокруг себя всех верных слуг Христовых, и тогда мы разметали бы любые, самые несметные полчища сарацин. Но Господь послал Балдуину проказу. Для него это был крест, который он нёс с истинным смирением страстотерпца, а для Иерусалимского королевства – приговор. Я ещё тогда понял, что Господь оставил наше королевство без благословения, и Балдуин это прекрасно понимал, но всё-таки он сделал всё, что мог, и то, чего не мог. В течение четырёх лет прокажённый король мужественно боролся со своей болезнью, сражался с Саладином и порою весьма успешно, одержав несколько блестящих побед. Когда он уже не мог сесть на коня, он велел носить себя на носилках впереди войска. Даже ослепнув, он продолжал пытаться спасти королевство и облегчить его будущее.

У Балдуина есть сестра Сибилла, король решил, что она должна выйти замуж за сильного рыцаря, который и будет управлять королевством. Выбор Сибиллы пал на Ги де Лузиньяна. Это редкостное ничтожество. Рубака он достаточно храбрый, но управлять людьми совершенно не в состоянии. Полководец Ги совсем никакой, а уж король и тем более, редко встретишь человека настолько бездарного. Король Балдуин уже умирал, когда, окончательно убедившись в ничтожестве Лузиньяна, который превосходил прочих рыцарей только высокомерием и спесью, изменил решение. Балдуин назначил своим наследником тёзку, пятилетнего сына Сибиллы от первого брака, которого называли Балдуинчиком, при регентстве графа Триполи Раймунда.

Но вот король умер, и его воля тут же была растоптана. О Балдуинчике никто и не вспомнил, вокруг Сибиллы составилась партия в пользу Лузиньяна и против Раймунда. Эту партию поддержали Иерусалимский патриарх Ираклий и магистр храмовников Жерар де Ридфор. Они спешно короновали Сибиллу, которая вручила корону своему мужу Ги. Граф Триполи тоже подсуетился, сделав ставку на вторую сестру покойного короля – Изабеллу. Он подготовил коронацию Изабеллы с намерением передать корону её молодому мужу – ОнфруаТоронскому. Онфруа, достойный рыцарь, оказался начисто лишён королевских амбиций, он не захотел вписываться в интригу Раймунда, бежал в Иерусалим, усилив собой партию Лузиньяна, а граф Триполи, оставшись в одиночестве, короны уже не домогался.

– А Балдуинчик?

– Он умер через год после смерти своего венценосного тёзки. Бог избавил ребёнка от того, чтобы стать игрушкой в руках интриганов. Так что наш король теперь Лузиньян.

– Но зачем понадобилось провозглашать его королём, если он такое ничтожество?

– За его спиной в первую очередь стоит ваш магистр Ридфор, который, будучи монахом, сам не мог стать королём и решил управлять из-за спины безвольного Ги.

– Но, может быть, оно и не хуже, если Святой Землёй на самом деле будет управлять магистр храмовников? Ридфор – достойный человек?

– Вам виднее, братья храмовники, но честно скажу, что ни от кого не слышал о Ридфоре ни одного хорошего слова. Он очень храбрый рыцарь, храбрый до безумия, но это человек бешенных страстей, он и собою управлять не в состоянии, уж не знаю, как он управляет Орденом, и мне совсем не понятно, как он будет управлять Лузиньяном. Главная страсть Ридфора – лютая ненависть к РаймундуТриполийскому. Вот эта-то ненависть, вызванная личными причинами, теперь и будет определять судьбу Иерусалимского королевства.

– Но вы сказали, что Лузиньяна поддерживает патриарх Ираклий. Может быть, он наставит нового короля на путь истинный?

– Этот наставит. Только смотря в чём. Ираклий и думать не способен ни о чём, кроме женщин, щедро расточая на них пожертвования паломников. На редкость пакостный старикашка.

– Да как вы смеете так говорить о церковном иерархе?!

– Смею! Я знаю, что такое Ираклий! И у меня болит душа от того, что гроб Господень оказался в руках грязного человечка, который в душе давно отрёкся от Христа, если когда-нибудь Его знал.

– Но, может быть, хотя бы графРаймунд – достойный человек?

– Да я как-то не очень понимаю графа. В нём есть своя сила, своя харизма, но он ведёт себя странно, если не сказать больше. После избрания Лузиньяна, Раймунд отказался поддерживать нового короля. Горячие головы в Иерусалиме тут де начали обсуждать возможность силового захвата графства Триполи и галилейскихвладений графа. Конечно, это было сущее безумие. Когда надТивериадой с севера нависали несметные полчища Саладина, крестоносцам самое время было ударить по ней с юга, взять в клещи, так сказать. Тогда крестоносцы окончательно перестали бы быть крестоносцами. Но как отреагировал граф? Он тут же заключил договор с Саладином.

– Неужели такое у вас возможно?

– Вообще-то возможно. Крестоносцы иногда заключают перемирия с сарацинами, а с некоторыми их городами даже и длительное время сохраняют дружеские отношения. Само по себе это ещё не означает вероотступничества. Крестоносцы не могут вести себя на Святой Земле по принципу: «Всех убить», да ведь это и не по-христиански. Наша главная задача – выжить и сохранить Гроб Господень, и если это не требует компромисса в вере, то на политические компромиссы наши идут, и в этом они правы. Но когда Раймунд заключил союз с Саладином, это было похоже на нечто большее, чем обычное перемирие с мусульманами. Во-первых, этот союз был заключён не с каким-нибудь добродушным эмиром, который по большому счёту ничего против христиан не имеет, а с непримиримым врагом Креста, который поклялся сбросить христиан в море. Во-вторых, этот союз был заключён не против других мусульман, а именно против христиан. И не тогда, когда на Святой земле царит относительное спокойствие, а тогда, когда идёт война. Потом я разговаривал с одним мусульманином, который сказал: «Граф усердствует, действуя во благо мусульман, он полагается только на своё богатство и могущество Саладина. Граф предал свою веру». Боюсь, что у этого мусульманина были основания так считать. Честные мусульмане вообще с большой брезгливостью относятся к тем христианам, которые проявляют религиозную беспринципность.

– Теперь крестоносцы считают Раймунда предателем?

– Не все. У него по-прежнему есть не только противники, но и сторонники. Да и я остерёгся бы делать окончательные выводы по вопросу о вероотступничестве графа. Прямых доказательств всё-таки нет. Но какой может быть лидер из человека, над которым тяготеют столь тяжёлые подозрения?

– Но неужели на Святой Земле нет сильных баронов?

– Да сколько угодно. Один Рено Шатильонский чего стоит. Вот этого уж никто не заподозрит в соглашательстве с мусульманами. Он не признаёт никаких договоров ни с кем и режет всех подряд. Рено долго был в плену у сарацин, сильно озлобился, да и до этого имел нрав буйный и неуправляемый, а сейчас превратился в настоящего разбойника. Он презирает всех, ему наплевать кто будет королём, он не обратит внимания ни на какого короля. Рено пытался даже совершить поход на Мекку, что и вообще-то абсурд, а в наших условиях – сущее безумие. Такие бароны и без всякого Саладина погубили бы Святую Землю.

– Но разве нет у вас простых рыцарей, которых можно считать настоящими крестоносцами?

– Конечно, есть. Но они ничего не решают и погоды не делают.

– Вы убили мою душу, – прошептал Ариэль. – Мне приходилось видеть омерзительные европейские междоусобия, когда люди становятся хуже диких зверей, когда нет ни правых, ни виноватых, когда позабыты все законы, Божеские и человеческие. Но я думал, что хотя бы здесь рыцари несут крест священной войны, что эти рыцари – носители света, которые борются с носителями тьмы. Я уже давно не ребёнок и прекрасно понимаю, что в семье не без урода, и я готов был встретить на Святой Земле определённое количество крестоносцев, которые служат своим страстям, а не Христу. Кому-то просто нравятся приключения, кто-то думает только о феодах, иные озабочены лишь удовлетворением своего тщеславия – таких людей неизбежно должно было оказаться среди крестоносцев довольно много, потому что не может быть даже маленького королевства, все подданные которого – святые. Но то, что вы рассказали… Это уже о другом. Получается, что здесь вообще нет святой войны, даже некоторых её признаков обнаружить невозможно. Лузиньян, Ираклий, Ридфор, Раймунд, Шатиольон – все ваши вожди думают о чём угодно, только не о защите Гроба Господня. И это ведь уже не просто грешники, потому что все мы грешники, это самые настоящие безумцы, которых страсти довели до полного разложения. Они не только Христу, они уже и себе-то не в состоянии служить. Они уже и о феодах не могут толком заботиться, и тщеславие своё не могут грамотно удовлетворить. Они все словно сбежали из сумасшедшего дома. Знаете, чего я никак не могу понять? Как можно быть христианином и не быть им одновременно?

– Ответ на этот вопрос – вся история Церкви Христовой, – тяжело вздохнул Сириец. – Церковь давно уже должна была погибнуть от тех самых причин, о которых вы говорите. А она стоит. Не знаете почему?

– Теперь уже боюсь, что не знаю.

– Но вы же не станете отрицать тот факт, что Церковь существует уже вторую тысячу лет, хотя христиане, поверьте мне, никогда не были лучше тех, которых мы видим вокруг себя, а так же в зеркале. Она стоит за счёт того, чего мы не видим. Нет большей загадки, чем человеческое сердце. Смотришь на иного человека и думаешь, что он уже совсем обезумел от страстей, а потом наступает момент истины и оказывается, что Христос в его сердце жил всегда, и образ Божий, пусть и замутнённый, вдруг отчётливо в нём проявляется. И человек, на котором вы не нашли, где клеймо поставить, вдруг на ваших глазах превращается в луч света. А с мнимыми праведниками случается порою обратное. Эти люди любят порассуждать о том, что мир вокруг них погиб в неправде и во зле, что кругом одна грязь, что о чистоте никто даже не помышляет, а потом вдруг наступает момент истины и становится очевидным, что сами они – куски грязи и ничего больше. Так вот не оказаться бы нам с вами, дорогой Ариэль, среди этой категории.

– Понимаю, – сокрушённо кивнул Ариэль. – Ругая других, я вроде бы как себя хвалю. Нет, я на самом деле не такого уж высокого о себемнения, но если я вижу зло, так не назову же я его добром.

– Разумеется. Вопрос лишь в том, что вам может быть очень нравится рассматривать зло, или вы озабочены иного рода созерцаниями? Вот вы, к примеру, зачем прибыли на Святую Землю?

– Чтобы пострадать за Христа, а если понадобиться, то и отдать за Него жизнь.

– У вас будет такая возможность. В чём тогда проблема?

– Но королевство… ваши вожди…

– А разве Бог доверил вам судьбу королевства или поставил судьёй над его вождями?Вы ещё помните о том, что всё плохое о нашем королевстве узнали от меня, и именно я вам сказал, что в силу этих причин королевство погибнет? Но мудрость Божия неисповедима. На самом деле спасается или погибает не королевство, а души конкретных людей. Может быть, королевству надо погибнуть ради спасения множества душ? Крестовый поход, сколько бы грязи на него не налипло, и даже если он весь уже напоминает поток грязи, имеет великий смысл – он приближает момент истины. Не время ли сейчас каждому из нас озаботиться тем, что именно высветит в нашей душе крестовый поход?

Впрочем, я заболтал вас. Сходите в храм Гроба Господня, пока ещё есть возможность. Пользы будет больше, чем от моей болтовни. А ваша одежда уже просохла.

***

Храм Гроба Господня, главный храм всей земли, не выглядел величественным дворцом, он был сложен грубовато и даже немного беспорядочно, но Ариэль сразу почувствовал его бесхитростное, но очень глубокое духовное величие. Внутри царили тишина и полумрак, лишь немногих богомольцев можно было увидеть по углам, хотя, казалось бы, все христиане Иерусалима должны были сейчас в слезах молить Господа о прощении грехов и спасении Святого Града. Ариэль подумал о том, что местные христиане, кажется не особо дорожат этим храмом, и по одной только этой причине обязательно его потеряют. Но он сразу же отогнал от себя эти мысли, нельзя было идти ко Господу с обидой и раздражением на людей, с высокомерием в сердце. Рыцарь вспомнил слова Сирийца о том, что судьба Иерусалима, это судьба конкретных христианских душ, и более всего надлежит печалится о том, что доверено лично тебе, то есть о собственной душе.

Ариэль тихо двигался по храму, осматриваясь вокруг себя, и ему казалось, что его душа растворяется в благодати Божьей. В сердце запели тихие, чистые, светлые слова молитвы, но теперь, после того, что ему довелось пережить, к молитве примешивалась уже изрядная доля горечи, сокрушения о грехах, хотя боли сейчас совсем не было, потому что он пришёл в дом Милостивого Отца. У входа в кувуклию стояла очередь из нескольких человек, чему он только обрадовался, ведь блудный сын, возвращаясь к отцу, должен сначала вознести молитвы на пороге отчего дома, и только потом вступить в радость отца. Там его, действительно, ожидала радость, какая только доступна человеческому сердцу. Здесь лежало тело Господа. Это была мысль, несовместимая с человеческим сознанием. Никто не достоин здесь стоять. Но он вот стоит, и стыд недостоинства не испепеляет его, и горечь ушла. Даже мысль о том, что наш Господь был бесчеловечно казнён, прежде, чем Его положили здесь, сейчас не разрывала сердце, а наполняла его ощущением космического значения голгофской жертвы. Ариэль почувствовал себя в самом сердце вселенной, в средоточии всего огромного космоса, где он находился вместе с Отцом по Его неизреченной милости. Он сделал три земных поклона и, кажется, даже его спина почувствовала, что сгибается перед Повелителем Мироздания. В душе царило ошеломление, он покинул кувуклию с опустошённо-переполненной душой. Вот и сбылась его мечта – он припал к камням Гроба Господня. Реальность оказалась ещё прекраснее, чем мечта о ней, а раньше Ариэль думал, что так не бывает.

О Жане он на всё это время совершенно забыл, а сейчас, увидев его рядом с собой, улыбнулся ему счастливой улыбкой, как брату, вместе с которым они так долго стремились к Отцу, и вот – пришли. Они вышли во двор Храма Гроба Господня. Ариэль решил немного постоять напротив входа, чтобы навсегда запечатлеть в душе этот столь бесхитростный, но такой значительный вид. И тут он услышал у себя за спиной жёсткий и решительный голос: «Саладин захватил Тивериаду, осадил Тивериадский замок, который пока удерживает графиня ТриполийскаяЭшива». Ариэль обернулся и увидел, что к ним размашистыми шагами приближаются три храмовника. Старший, очевидно – командор, разъясняет остальным «текущий момент». Увидев Ариэля и Жана, командор сказал: «Братья недавно прибыли? Срочно идите на Храмовую гору. Орден вместе со всеми христианскими силами Иерусалима выступает в Саферию».

***