Приключения Ариэля, рыцаря двух миров. Том I

Привыкший к необъятным просторам царства пресвитера Иоанна, Ариэль удивился тому, как быстро они прибыли в Саферию. Святая земля оказалась совсем небольшой. Хотя, подумал он, всё правильно – святой земли и не может быть много. Переход совершился столь стремительно, что из его души ещё не успела выветрится благодать Гроба Господня, и на все местные военно-политические перипетии он смотрел немного отстранённо, не придавал им слишком большого значения, хотя нельзя сказать, что они совершенно его не интересовали. Вожди устроили совет под открытым небом, чтобы все могли узнать, что происходит. Предстояло решить, что делать дальше. На совете главными спорщиками оказались граф РаймундТриполийский и магистр храмовников Жерар де Ридфор, а короля Иерусалима словно не существовало, хотя он находился тут же и даже пытался метать глазами молнии, но получалось у него не очень, а что-либо говорить Ги не решался. Раймунд выступил с зажигательной и продуманной речью:

– Мы не должны идти на Тивериаду, нас отделяет от неё безводная пустыня, преодолев которую войско будет измождённым до крайности, а Саладин встретит нас со свежими силами. Нам лучше остаться в Саферии, здесь много прекрасных родников и большие запасы продовольствия. Если же Саладин решит идти на Иерусалим, тогда уже его войско будет измождено переходом, и крестоносцы встретят его бодрыми и свежими. У меня больше, чем у других причин идти на Тивериаду. Саладин вторгся в мои земли, там осаждён мой замок, и в этом замке моя жена. Но я предпочитаю увидеть мои владения разорёнными, а замок разрушенным, чем погубить всю Святую Землю. У Саладина сил в несколько раз больше, чем у нас, нападать на него первыми – это безумие. Итак, предлагаю остаться здесь, перекрывая Саладину проход на Иерусалим.

– Ты просто боишься воевать, предпочитая сидеть в прохладе, попивая вино, и ничего не делать, – язвительно заметил де Ридфор. – Ещё ты очень боишься обидеть своего лучшего друга Саладина. Союз с этим дьяволом во плоти тебе дороже даже собственной жены. Все знают, что ты предатель, потому и не хочешь воевать. Саладин может и не пойдёт на Иерусалим, и что же, мы вот так легко отдадим ему всю Галилею? Нет, слуги Христовы набросятся на султана, как львы, и Галилея будет освобождена.

Раймунд и Жерар ещё долго перебрасывались репликами, но это был довольно бессмысленный обмен оскорблениями, их никто больше не слушал, рыцари обсуждали ситуацию меж собой. Жан сказал Ариэлю:

– Раймунд говорит дело, его позиция грамотно обоснована, а наш магистр словно взбесился, я не понимаю, чего он добивается. Зачем нам лезть на раскалённую сковородку?

– На первый взгляд всё именно так, – ответил Ариэль, – и Ридфором, действительно, движет бешенство, а не здравый смысл. Но в его позиции, как ни странно, есть своё рациональное зерно, даже если он и сам об этом не догадывается. Оборонительная тактика так или иначе приведёт в тупик. Сейчас Саладин откусит Галилею, спокойно и неторопливо её прожуёт, проглотит и переварит. Мы будет радоваться, что он не пошёл на Иерусалим, а он тем временем так же неторопливо откусит, прожуёт, проглотит и перевалит Самарию. Постепенно вокруг Иерусалима сомкнётся кольцо сарацинских владений и оборонять его просто не будет смысла, Святой Град спелым яблоком упадёт к ногам султана. И вот тут безумное бешенство де Ридфора может оказаться очень кстати. Иерусалим можно спасти, только непрерывно атакуя султана, не давая ему пережевать то, что он откусил, обеспечивая ему постоянное несварение желудка, и тогда сарацинское нашествие может постепенно сойти на нет.

– Я смотрю, Ариэль, ты стал неплохо разбираться в наших делах, но, видимо, многого ещё не понимаешь. Если измождённое войско нападёт на втрое превосходящие сарацинские силы, к тому же свежие и бодрые, ты думаешь у нас будет много шансов на успех?

– А ты вспомни, Жан, как рассказывал мне про битву под Антиохией во время первого крестового похода. Крестоносцы, едва держась на ногах от голода, атаковали втрое превосходящие их сарацинские силы, к тому же свежие и сытые. И победили. Так же сейчас, если мы успеем прорваться к Тивериадскому озеру до подхода основных сил Саладина, шансы у нас будут. Если не успеем – останется только умереть с честью, а оставшийся без защиты Иерусалим вскоре падёт. Но ты знаешь, Жан, у Гроба Господня я почувствовал нечто очень важное, может быть, самое важное в жизни, и теперь всё то, о чём мы говорим не имеет для меня слишком большого значения. Господь держит победу в своей руке и отдаст её, кому захочет, исходя из Своих планов, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Под Антиохией Господь даровал крестоносцам победу, на которую, по человеческому разумению, не было никакой надежды. Что будет сейчас – не знаю. В одном только твёрдо уверен – свершиться воля Господня. О чём же тогда переживать?

– Может быть, ты и прав, – кивнул Жан.

– Мне кажется, я начал понимать, что такое крестовый поход. Внешне это битвы и осады, стратегия и тактика, но за ними скрывается тонкая духовная материя, которую не все ощущают. Прав был герцог, крестовый поход – это крестный путь, это виадолороса. Тут можно проиграть сражение и спасти душу, а можно выиграть сражение и погубить её. Крестовый поход – это дорога на Небеса. Прорвёмся?

– Прорвёмся, – улыбнулся Жан.

Тем временем бароны закончили обсуждение. Почти все они решили принять совет Раймунда и ждать Саладина в Саферии, перекрывая ему проход на Иерусалим. Разумность этого плана была столь очевидна, что в результатах обсуждения можно было не сомневаться. Был уже поздний вечер, рыцари ставили шатры и укладывались спать под скрип зубов Жерара де Ридфора, на которого искоса поглядывали, как на сумасшедшего, но никого больше не волновало, что он думает и чего хочет. Однако, Ридфора недооценили.

Посреди ночи Ариэля разбудил звук рожка.

– Что это? – растерянно спросил он у Жана.

– Сигнал тревоги. Видимо, мы всё-таки выступаем.

Они вышли из шатра, многие рыцари уже поднялись, все были растеряны, никто ничего не понимал. Спрашивали друг друга, что стряслось. Тогда один рыцарь, уже облачённый в доспехи, сказал:

– Ридфор всё-таки убедил короля Ги, что надо идти на Тивериаду.

– Но ведь мы уже решили, что не пойдём туда.

– Приказ короля, мой друг, приказ короля, – рыцарь улыбнулся так, словно у него неожиданно заболел зуб, но он решил не обращать на это внимания.

– Да свершиться воля Господня, – задумчиво сказал Ариэль.

Крестоносцы отправились в путь ещё до зари. Кто-то ворчал, но большинство не говорили ни слова. Воодушевления в крестоносном воинстве совершенно не чувствовалось, над ними витала тень обречённости. Ариэль и Жан вместе с храмовниками шли в арьергарде. Среди рыцарей Храма не раздалось ни одного слова ропота, их лица были суровыми и сосредоточенными. Храмовники привыкли к железной дисциплине, выполняя приказы без единого слова, а самым привычным был для них приказ пойти и умереть. Не те это были люди, чтобы рассуждать о том, сколько смысла в боевой операции,и много ли будет шансов выжить. Не за тем они вступили в Орден, чтобы одерживать красивые победы, которыми потом можно будет гордиться. Они пришли сюда, чтобы умереть за Христа и, судя по всему, их никто не собирался лишать этой возможности. На душе у Ариэля было легко и спокойно, он чувствовал себя счастливым среди этих суровых, но таких родных и понятных ему людей. Здесь не надо было ничего говорить, здесь каждый был готов принять то, что будет, как Божью волю.

Рассвело, солнце припекало всё сильнее, и тогда появились летучие отряды сарацин. Они стремительно приближались к арьергарду, осыпали его дождём стрел и так же стремительно исчезали. Стрелы из лёгких сарацинских луков лишь с самого близкого расстояния могли пробить рыцарскую кольчугу, а слишком близко стрелки не решались приближаться, но они могли попасть в руки, в ноги, в незащищённые части тела лошади, да и кольчуги у храмовников были разного качества, и луки у сарацин порою встречались посильнее, так что иногда им удавалось пробить кольчугу. Время от времени Ариэль слышал рядом с собой приглушённое рычание раненых, криков боли и стонов от храмовников, конечно, трудно было дождаться. Ранения, как правило, были лёгкими, в глаз никому не попали, и никто из строя не выбыл.

Сарацины, похоже, и не надеялись нанести храмовникам сколько-нибудь серьёзный урон, имея другую задачу – спровоцировать их на боестолкновение. Если у кого-нибудь из рыцарей не выдержат нервы, и они бросятся вдогонку за сарацинами, догнать их они всё равно не смогут, но неизбежно погибнут, оторвавшись от основного войска. Рыцари были хорошо знакомы с сарацинской тактикой заманиваний и прекрасно понимали, на что подбивают их враги, так что не торопились доставить им это удовольствие, но нервы-то у рыцарей, в отличие от кольчуг, не были железными. Ариэль почувствовал, что в его душе закипает глухое бешенство. Тащиться под обстрелом, словно безропотная овечка, не отвечая врагу на нападение, казалось невыносимым. Сарацинские лучники потешались над рыцарями, как хотели, и они вынуждены были играть роль мишеней. Тут не трудно было сорваться, и всё-таки броситься вдогонку за ускользающим врагом, и погибнуть безо всякого смысла. А если бы все так сорвались, то войско крестоносцев никогда не покинуло бы пустыню. Они держались, не отвечая врагам, но нервное напряжение из-за этого нарастало, рыцари психологически выматывались, потихоньку поджариваясь на огне собственного бешенства.

Солнце между тем всходило всё выше и становилось всё более немилосердным. Конечно, у них была с собой вода в бурдюках, но её запас был ограничен, к тому же вода быстро стала горячей, даже обжигающей, и совсем не утоляла жажду. По спине Ариэля текли непрерывные потоки пота, организм постепенно обезвоживался, и сделать несколько лишних глотков воды означало лишь сделать потоки пота чуть более обильными. Пот, стекая струями со лба, заливал и разъедал глаза, вытирать их под шлемом было не особо удобно, порою он просто слеп, когда жжение в глазах становилось невыносимым, и думал о том, какой лёгкой добычей был бы он сейчас, если бы начался бой. Но это было ещё только начало. Кольчуга всё больше раскалялась на солнце. Конечно, она была закрыта плащом, иначе давно бы уже превратилась в облегающую тело сковородку, но плащ не мог полностью уберечь её от солнечных лучей и всепроникающей жары. Горячий металл жёг уже и через рубашку, и ничего нельзя было с этим поделать – сняв кольчугу, рыцарь становился лёгкой добычей для сарацинских стрел. Непрерывно струящийся и быстро высыхающий пот постепенно покрывал кожу соляной коркой, всё тело невыносимо зудело, а почесаться через кольчугу было весьма затруднительно.

Вокруг них простиралась бесконечная раскалённая пустыня, здесь не росло травы, не видно было ничего живого – ни один скорпион не высунется из-под камня под смертоносные полуденные лучи солнца. Люди, в отличие от скорпиона, совершенно не приспособленные к условиям пустыни, здесь просто не могли находится, а если учесть, что они к тому же были в раскалённых кольчугах, то, наверное, и скорпионы плакали от жалости, выглядывая на них из-под камней.

Ариэля постепенно охватывала дурнота, круги плыли перед глазами, разум мутился, воля казалась парализованной. Он едва держался в седле, уже ничего не соображал, только периферийнымзрениемулавливая едущих рядом рыцарей, механически держался вровень с ними. И тут сарацинские лучники, решив, что рыцари уже достаточно пропеклись, устроили куда более наглый налёт. Теперь они уже не провоцировали рыцарей на преследование и не пытались вымотать их нервы, а целенаправленно выбивали живую силу крестоносцев. Стреляя с расстояния уже довольно близкого, они получили неплохие результаты –то один, то другой храмовник падал – убитым или раненным – почти не имело значения, это всё равно означало смерть. Раненым никто не мог оказать помощь, для этого войску надо было остановится, что означало смерть для всех.

Ариэль обречённо продолжал тащиться вперёд и сам не понял, как оказался на земле. Сарацинская стрела попала в шею лошади. Он сильно ушибся о камни, но почти не обратил на это внимания, встал и пошёл вперёд пешком. Над ухом он услышал голос Жана, доносившийся словно откуда-то издалека: «Пройдёшь часок, потом я уступлю тебе лошадь, будем ехать по очереди». Едва Жан успел это сказать, как приглушённо рыкнул – сарацинская стрела попала ему в ногу. Увидев это, Ариэль даже усмехнулся: «Ты уже не уступишь мне лошадь, видимо, это была плохая мысль». Падение с лошади, как ни странно, вывело Ариэля из болезненного оцепенения, он даже немного взбодрился. Конники рядом с ним ехали со скоростью пешехода, ему не трудно было идти вровень с ними, а ноги за день не устали.

Жара понемногу начала спадать, и тут они увидели впереди высокие холмы. Кто-то сказал: «Хаттин». Все сразу чуть повеселели и прибавили хода. Страшный переход через пустыню был позади, но вода у всех уже заканчивалась, а новую ещё только предстояло найти. Неожиданно войско свернуло в сторону, храмовники в арьергарде не вполне понимали, что происходит, но тут они увидели руины большой крепости. Тогда всё стало ясно – там должны быть колодцы. Храмовники уже видели, как авангард бросился на поиск колодцев, но вскоре они услышали вопли отчаяния. Втянувшись следом за всеми в руины крепости, рыцари Храма узнали, что колодцы здесь, действительно, есть, но они пусты – в них нет ни капли воды. Кто-то рядом рассказывал: «Магистр де Ридфор предлагал дойти до Галилейского озера, ведь здесь уже совсем недалеко, но граф Триполи ответил, что войско совершенно вымотано и не может идти дальше, надо свернуть к Марескальцию, где есть колодцы, ну и вот они вам – это колодцы». Ариэль помог Жану слезть с коня, извлёк из ноги стрелу и сделал перевязку. Они устроились в тени под стеной, Жан спросил:

– Как думаешь, смогли бы мы сегодня дойти до Галилейского озера?

– Может и смогли бы, хотя люди уже и правда в сёдлах не держались после такого перехода. Но теперьуже никого не поднять, люди получили если не воду, то хотя бы тень. До раннего утра никто с места не сдвинется.

– Самое скверное в том, что мы не знаем, где сейчас Саладин. Ночь без воды мы выдержим, а утром можем быстро выйти к озеру. Только если Саладин не встанет у нас на дороге.

– Только если… – усмехнулся Ариэль. – Давай-ка спать.

***

Ариэль проспал всего пару часов и проснулся среди ночи. Жажда пока ещё не сильно мучила его, и усталость, которую принёс кошмарный переход через пустыню, довольно быстро схлынула, но нервы его были взвинчены настолько, что спать он совершенно не мог. Ариэль решил прогуляться и вышел за территорию лагеря. Над вечным покоем пустыни в полумгле светила только луна. Этот лунный пейзаж был очень далёк от бурления человеческих страстей, присутствие Бога здесь ощущалось по-особому, и из сердца сама по себе потекла молитва, нервы понемногу успокаивались, душа питалась безмолвием пустыни, словно манной небесной.

И тут он заметил шагах в двадцати от себя скрюченную человеческую фигурку. Этот человек словно копался в грядке, заботливо сажая в землю семена. Ариэль неторопясь подошёл к человеку, который оказался храмовником. Тот уже закончил свои «посадки» и старательно ровнял песок над ними.

– Что ты делал, брат? – спокойно полюбопытствовал Ариэль.

– Только не говори никому, а то тут такое начнётся, – так же спокойно ответил храмовник.

– Разумеется, не скажу, ведь это твоё личное дело.

– Да в том и проблема, что дело совсем не личное. Я закопал здесь Животворящий Крест Господа нашего Иисуса Христа. Хорошо, что ты пришёл, пусть об этом знает кроме меня ещё один человек. Но больше никому не говори, они сразу бросятся откапывать Крест. Они думают, что Крест поможет им во время сражения. Они плохо понимают, что помогает не дерево Креста, а сам Христос. А присутствие Христа среди нас никак не зависит от того, где Крест.

– Ты хорошо мыслишь, брат, – проникновенно сказал Ариэль. – Но зачем закапывать Крест? Он, во всяком случае, не помешал бы нам.

– Завтра мы все умрём и, если Крест не спрятать, он достанется на поругание сарацинам. А ведь это самая великая святыня христианства, нельзя допустить, чтобы его осквернили.

– Значит, ты уверен, что мы потерпим поражение?

– Нет, не поражение. Просто нас всех убьют. Или почти всех. Видишь вот этот холм? Его называют Хаттин. Запомни это слово. Наш крестовый поход закончится здесь. Потом придут новые крестоносцы, и я не знаю, где закончится их поход, может быть, он и не закончится. А для нас ворота на Небооткрылись под Хаттином. Посмотри наверх. Разве не видишь?

– Не вижу, – улыбнулся Ариэль.

– Тогда прислушайся. Ты слышишь, как поют ангелы? Это радостная песня. Скоро они примут наши души. А Кресту Господню ник чему быть игрушкой человеческих страстей. Нехорошо это, неправильно.

Ариэль кивнул. Ему очень захотелось обнять прекрасного брата, которого он видел впервые в жизни, но вместо этого он посмотрел на него с любовью и просто сказал: «Стоило бы поспать ещё несколько часов до рассвета».

***

На рассвете крестоносцы строились в походные порядки, надеясь за несколько часов выйти к Галилейскому озеру. Эти надежды рухнули сразу же, когда сначала один, а потом другой сержант упали, пронзённые стрелами. Сарацины били с очень большого расстояния и попадали редко, да они, похоже, не особо и старались попадать – это было своего рода утреннее приветствие. Присмотревшись, крестоносцы увидели, что все проходы между горами, которые вели к озеру, плотно забиты сарацинами. Саладиново воинство не торопясь выползало навстречу крестоносцам. Теперь к озеру можно было пройти только, выиграв сражение, а выиграть сражение измучанные жаждой люди, не имевшие ни глотка воды, не могли, это поняли все и сразу. Ариэль увидел вокруг себя множество искажённых отчаянием лиц, воздух наполнился проклятиями, иногда звучали молитвы, больше напоминавшие вопли. Никто уже не строился, одни замерли в оцепенении, другие лихорадочно метались, команд никто не отдавал.

И тут произошёл второй акт трагедии – обезумевшие от жажды пешие сержанты беспорядочно побежали в сторону гор, видимо, надеясь найти там родники. Эта безумная толпа стала прекрасной мишенью для сарацинских лучников. Сержанты, броня которых была гораздо слабже рыцарской, сотнями и тысячами падали под градом сарацинских стрел, до гор не добежал ни один, они так и не узнали, есть ли там родники. Рыцари, при всём желании не имевшие возможности остановить это паническое бегство, наглядно увидели, сколько стоит паника. На их глазах было хладнокровно и методично перебито едва ли не две трети войска крестоносцев. И тут над рядами рыцарей прозвучало грозное рычание Жерара де Ридфора: «Рыцари Храма! Строимся в боевые порядки! Босеан!» Строится тут же начали все: и храмовники, и госпитальеры, и королевские рыцари, хотя короля Ги до сих пор не было слышно, да и граф Раймунд не торопился отдавать приказы. Естественно, выполнялись те команды, которые отдавались. Ридфор продолжал рычать: «С боем прорываемся к озеру! С нами Бог!».

Рыцари окончательно пришли в себя, преодолев отчаяние. Безнадёжность ситуации лишь добавила им куража. Все осознали, что Ридфор говорит дело, больше не было смысла взвешивать шансы на победу, оставалось лишь атаковать. Войско крестоносцев, теперь и вовсе ставшее крохотным по сравнению с несметными полчищами Саладина, с боевыми кличами набросились на сарацин. У половины рыцарей уже не было коней, они пали либо от жажды, либо под стрелами, но конная шеренга, которую всё же удалось выставить, была внушительной и натиск её был страшен. Рыцарская конница, врезавшись в сарацинские ряды, сразу же смяла авангард, фактически полностью уничтожив его копьями, мечами и копытами коней. Но сарацины не побежали, да и бежать им было особо некуда – за спиной они имели горы, прорезанные лишь узкими тропинками. За последние полвека сарацины неплохо научились противодействовать тяжёлой рыцарской кавалерии. Остановить её было невозможно, но, пожертвовав авангардом и увидев, что первый натиск начинает захлёбываться, они уже знали, что делать – не пытаясь пробивать рыцарские доспехи, они били секирами на длинных древках по незащищённым ногам лошадей. В общей свалке рыцарю было очень сложно удачно упасть с лошади, удачно встать – тем более затруднительно. Атака конницы в конечном итоге захлебнулась, обратно схлынуло не больше половины атаковавших. Но едва лишь немного опомнившись, рыцарская конница вновь бросилась в атаку, второй её натиск был таким же всесокрушающим и в общем-то успешным – вновь были сметены тысячи врагов, рыцари показали себя во всём блеске, но опять вынуждены были откатиться – на месте каждого павшего сарацина вырастало трое новых.