Приключения Ариэля, рыцаря двух миров. Том I

– И всё-таки от своих законных пяти веков существования островитяне не отказываются?

– Большинство не отказывается, потому что это их жизнь, они так привыкли. Но и среди них есть те, кто решает уйти раньше. Человек не может по своей воле сократить свою жизнь, но не продлевать-то может, это его право. Кто-то считает, что сделал уже всё, для чего пришёл на землю, и оставаться здесь больше нет смысла. Кто-то очень хочет ко Христу, в Царство Небесное. Ведь самая лучшая жизнь на земле – это бледная тень того, что ждёт нас рядом с Господом.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – грустно, но теперь уже довольно спокойно улыбнулся юный храмовник. – Конечно, ты прав. Но твоя правота здесь и сейчас меня не радует.

– А я вот так и не научился понимать внешних людей, – задумчиво покачал головой Ариэль. – Почему у вас такое болезненное, местами просто лихорадочное отношение к продолжительности земной жизни? Почему чуть ли не все ваши люди обязательно хотят прожить как можно дольше? Ведь человек не умирает, он просто переходит в другой мир, так почему же вы так цепляетесь за этот мир?

– Может быть, потому что этот мир прекрасен?

– Мир, созданный Богом, действительно прекрасен. Даже несмотря на то, что люди его сильно подпортили, он продолжает оставаться прекрасным. И в этом мире можно жить с Богом, если захотеть. И в каждой травинке, и в закате солнца, и в дуновении ветерка можно видеть действие Премудрого Промысла, и это делает земную жизнь воистину прекрасной, не смотря на ту грязь и боль, через которые здесь приходится пройти. И в том, чтобы любить эту жизнь, нет ничего плохого, потому что в нашей любви к земле проявляет себя благодарность Творцу. Но всё же никак не могу понять: к Богу-то неужели не хочется? Представь себе, что отец отправил тебя жить за тридевять земель в замечательном дворце. Ты охотно выполняешь отцовскую волю, потому что не сомневаешься в её высшей мудрости. Ты благодарен отцу за то, что он подарил тебе такой замечательный дворец. Но разве ты не тоскуешь по отцу, и не хочешь всё-таки вернутся к нему? И вот отец шлёт тебе весть: возвращайся, сынок. Неужели твоё сердце не переполнится радостью? Неужели ты так привязался к подаренному отцом дворцу, что он стал тебе дороже самого отца? Вот этого не могу понять.

Лицо юного храмовника просветлело от тихой радости, и даже приняло вид немного мечтательный, он теперь уже совсем спокойно сказал:

– Всё так просто… Мы не хотим уходить к Отцу Небесному просто потому что недостаточно Его любим, или потому что недостаточно глубоко переживаем Его любовь к нам. Но ведь именно здесь и сейчас нам открывается Его бескрайняя любовь. Зачем цепляться за камни, если можно летать? Пока Богу было угодно, мы ходили по этим камням и даже грызли эти камни, но, если срок нашего испытания закончен, так и слава Богу. Спаси вас Господи, дорогой брат.

– Спаси Господи и вас, и всех нас. Осталось лишь одно последнее испытание, которое не будет лёгким, но оно самое последнее. Мне предстоит уйти в Отцу Небесному не из своего мира, а из вашего. Понял ли я тут у вас хоть что-нибудь? Не знаю… Но удивляться я не перестал, а значит и понял далеко не всё. Вот я говорю: «А что вы так за землю цепляетесь?». Но при этом помню, что нахожусь в прекрасном обществе людей, которые преодолели земное притяжение. И в отношении тебя я даже мысли не имею, что в чём-то тебя убедил. Я лишь обратил твоё внимание на то, что ты и без меня знал. Животный ужас перед смертью никакими доводами не преодолеть, а в тебе его и не было, поэтому оказалось достаточно немного повернуть голову и посмотреть в другую сторону. А вам ведь труднее, чем нам. Мы никогда не испытывали соблазна долголетия, потому что оно у нас для всех легко доступно – только руку протяни. Можно хоть вообще не умирать, для этого у нас есть ещё много всяких способов, о которых скучно даже рассказывать. Тот, кто вырос в вишнёвом саду, не станет драться из-за вишен. У вас с этим сложнее, для вас долголетие вожделенно, потому что с трудом доступно, и чтобы отказаться от него, вам требуется куда больше мужества. Я восхищаюсь вами. Вы способны на то, на что не многие из наших, наверное, оказались бы способны. Сейчас я нахожусь среди людей, лучше которых, наверное, никогда в жизни не встречал.

Едва Ариэль закончил свои слова, как над маленьким лагерем пленных прозвучали резкие крики сарацинов. Рыцарям было приказало подняться и идти, куда скажут. Храмовники не торопясь, но и без промедления поднялись и последовали за охраной, так, как будто их повели на обед. Шли они не долго, вскоре увидев великолепный султанский шатёр, перед которым в удобном походном кресле сидел сам Саладин в окружении воинов, одетых в сверкающие золотом и серебром доспехи. Рыцарей остановили невдалеке от султана. Важный толстый сарацин в шёлковых одеждах торжественно провозгласил: «Великий султан по своему безмерному человеколюбию дарует вам милость, которую вы не заслужили. Султан не желает смерти рыцарей, в отличии от вас, он не убийца. Султан стремиться лишь к распространению истинной веры, и если вы примите ислам, то будете служить султану. Вам назначат хорошее жалование, вы будете окружены почётом и уважением. А тех, кто откажется, ждёт страшная и мучительная смерть. Вам надо выбрать между приятной жизнью и мучительной смертью. Сейчас вас будут по одному подводить к султану. Если вы хотите принять ислам, вам достаточно в знак этого поднять палец вверх».

Ариэль осмотрелся вокруг себя и увидел, что эти слова не произвели на храмовников вообще никакого впечатления, никого не обрадовали и не огорчили. Предложение султана прозвучало для рыцарей совершенно пустыми звуками, на жужжание шмеля они и то обратили бы больше внимания. Кто-то из рыцарей смотрел себе под ноги, кто-то на небо, кто-то с некоторым даже любопытством поглядывал на султана, и все до единого молчали. Друг другу они уже успели всё сказать, а сказать султану им было нечего. Рыцари были поглощены последним обращением к Богу, пока душа ещё не разлучилась с телом. Когда все земные счета закрыты, слова теряют всякий смысл. Они стояли сейчас уже не перед султаном, а перед Богом. А султан об этом не знал.

Храмовников ставили перед султаном одного за другим. Каждому он смотрел в глаза. Иные отвечали ему прямым взглядом, в котором читалось сострадание, иные вообще не считали нужным на него смотреть. Султан рассматривал их, видимо, стараясь понять, каковы они на самом деле, эти его главные враги. На каждого рыцаря он тратил лишь несколько секунд, им было бы этого достаточно, если бы они были готовы поднять палец, и ему было достаточно, чтобы понять, кто перед ним. Потом султан пренебрежительно махал рукой в сторону, и к нему подводили следующего. Никто не проявлял желания принять ислам, султан всё больше мрачнел, а потом начал терять осанку. Его прямая спина всё больше сгибалась, он словно уменьшался в размере. После того, как перед ним провели последнего храмовника, Саладин в страшном гневе прошипел: «Да освободится земля от этих порождений шайтана». Приближённые султана были поражены тем, что их повелитель, всегда такой хладнокровный, сохраняющий самообладание в самых тяжёлых ситуациях, сейчас совершенно потерял лицо и раскис, словно слуга, которого хозяин отхлестал по щекам. Из 230 храмовников ни один не пожелал отречься от Христа. Над мусульманами повисло ощущение тяжёлого поражения, которое нанёс им Христос руками своих верных слуг.

Рыцарей поволокли к столбам, врытым в землю поодаль, а, привязав, отдали в руки улемов и дервишей. Эти люди, считавшиеся самыми ревностными мусульманами, никогда не встречались с храмовниками в бою. У большинства воинов-мусульман хватило бы благородства, чтобы подарить рыцарям Храма лёгкую смерть от точного удара меча. Те, кто сражался на пути Аллаха, умели уважать мужество крестоносцев. Улемы и дервиши были не таковы, им очень хотелось подольше помучить эти «порождения шайтана».

К Ариэлю подошёл какой-то оборванец, видимо – дервиш, державший в руках ржавый кривой нож. Глаза дервиша были безумны, изо рта стекала струйка слюны. Палач не торопясь зашёл за спину Ариэля и ударил его ножом в руку, потом вернулся, посмотрел в лицо рыцаря и ударил ножом в ногу. Потом в другую руку, потом в другую ногу. Всё тело Ариэля разрывала адская боль, он кричал только одно слово: «Господи!». Отовсюду до него доносилось или рычание, или имя Господне. А дервиш всё крутился вокруг него, пританцовывая и, выдерживая паузы, наносил всё новые и новые удары, рассчитанные так, чтобы не убить рыцаря раньше времени. Сознание наполнилось болью до краёв, оно уже само стало болью – оглушающей, обжигающей, заполняющей собой весь мир. В какой-то момент Ариэль почувствовал, что боль стала нестерпимой, и он не может её больше выносить. И в этот самый момент мир исчез.

Глава XI, в которой Жан и Ариэль узнают про обычаи скверного Ордена

На равнине не бывает снега. Снег бывает в горах, потому что там холодно. А на равнине – тепло, поэтому снега здесь не может быть. Но почему же он лежит на снежной равнение? Этого просто не может быть. Он попал в какую-то сказочную страну? Мысли Ариэля путались. Он ничего не понимал. Ему не хотелось поднимать голову от снега, хотя щека уже начинала неметь. Наконец он попытался пошевелить руками и ногами. Тело слушалось его безупречно. Тогда он встал и первым, что он увидел прямо перед собой, был лежащий на снегу Жан. Он взял друга за руку и почувствовал, что рука отвечает на пожатие. Арэль помог ему встать, и они осмотрелись. Вокруг расстилалась бескрайняя снежная равнина, и лишь вдалеке виднелись несколько небольших чёрных домиков. Ариэль сделал шаг вперёд и тут же провалился по колено в снег.Ещё несколько шагов дали такой же результат. Он был изумлён и даже восхищён.

– Мы уже не в вашем мире, Жан? Это какая-то сказка? – весело спросил Ариэль.

– Думаю, что это по-прежнему наш мир, а никакая не сказка. Похоже на землю русов. Я никогда не был в этой стране, но мне рассказывали, что зимою снег лежит там глубоким покровом по пояс человеку, а то и ещё глубже. Трудно было в это поверить, но вот пришлось самому убедиться. Нам надо быстрее идти к ближайшему дому, а то замёрзнем.

– Да знаю я, что такое снег. На горном перевале я досыта его наелся. Ничего страшного. Хотя идти действительно надо, – всё так же весело сказал Ариэль.

Утопая по колено в снегу, они побрели к ближайшему дому. До него было далековато, но достичь его было не самой сложной задачей. Ариэль чувствовал необычайный прилив сил, его тело просто переполняла энергия, он был даже рад, что ходьба по глубокому снегу требует таких усилий, идти по твёрдой земле сейчас было бы просто скучно. В небе весело светило солнышко, и морозец стоял совсем лёгкий. Судя по всему, здесь была весна – время возрождения и обновления.

И тут он всё вспомнил. Вспомнил так ярко, словно его душа вновь оказалась там – под Хаттином, и его по-прежнему опалял зной пустыни и оглушала невыносимая боль под ножом дервиша. Ошарашенный Ариэль остановился и несколько минут приходил в себя, переживая свою несостоявшуюся смерть. Жан рядом с ним так же стоял и молчал, было понятно, что он так же всё вспомнил.

– Значит, Господь решил, что мы не достойны прекрасной смерти за Него, – наконец сказал Ариэль, печально улыбнувшись.

– Прекрасной смерти за Христа недостоин никто, – спокойно и задумчиво ответил Жан. – Иным Господь дарит такую смерть – не по достоинству, а просто потому, что их души стремятся к Небесам. Наши души, может быть, ещё к этому не готовы. Возможно, у нас ещё есть задачи на земле, мы, наверное, ещё не всё сделали, что должны. Всему своё время. А ты, я смотрю, немного опечален тем, что не умер?

– Божья воля не может меня печалить. Но… понимаешь… я ведь тогда уже умер там, на столбе. Всё было решено, все итоги подведены, все концы подрублены. От окончательной смерти меня отделял, может быть, всего один удар сердца, который уже ничего не мог добавить ни к жизни, ни к боли, ни к вере. Не сомневаюсь, что Бог всё сделал так, как для меня лучше, но жить после смерти… причём всё на той же земле и в том же теле… требуется некоторое время, чтобы к этому привыкнуть.

Жан просто кивнул. Что тут было говорить? Тем временем Ариэль посмотрел на свои руки и увидел давно зажившие шрамы от ножа дервиша. Он покачал головой:

– Судя по шрамам, между Хаттином и этим снегом прошло много лет. Где же мы были всё это время?

– Думаю, что никаких лет не прошло, и мы нигде не были. Мы находились вне времени и пространства. А ты заметил, что на нас новенькие с иголочки плащи? Под Хаттином на нас были грязные окровавленные лохмотья. Видно, ангелы приодели на дорожку.

– Что-то я начинаю уставать от вашего мира, дорогой Жан.

– Да и я начинаю уставать… От твоего присутствия в нашем мире. Без тебя у меня всё было бы, как у людей, а с тобой… вообще не понятно что.

– Видимо, нам надо ещё немного потерпеть. Мне – ваш мир, а тебе – меня. Скоро всё войдёт в свою колею.

– Надеюсь. Проснусь однажды поутру, не увижу твоей рожи и тогда наконец пойму, что такое счастье.

Друзья рассмеялись и продолжили свой путь к ближайшему дому. Через час они до него добрались. Это был небольшой, рубленный из толстых брёвен домишко, крытый соломой, каких раньше ни Ариэлю, ни Жану видеть не доводилось. Они зашли в дверь, но не попали в дом, оказавшись в небольшом замкнутом пространстве, где в темноте не сразу рассмотрели ещё одну дверь, а когда рассмотрели и, взявшись за скобу, открыли её, то увидели седого старика в чёрном подряснике, который сидел у очень странного камина. Это, собственно говоря, вообще был не камин, но назначение имел то же самое, потому что старик подбрасывал в него дрова.

– Здравствуйте, – дружелюбно и почтительно сказал Жан.

– И вам не хворать, – вяло пробурчал старик, едва глянув на гостей. – Крестоносцы?

– Да, – бесхитростно ответил Жан.

– Будете меня крестить? – усмехнулся старик.

– А вы разве не крещённый? – удивился Жан.

– Крещёный, да и получше вашего. Но вам разве есть до этого дело? Мы же для вас хуже язычников.

– Откровенно говоря, я ничего не понимаю.

– Ну раз не понимаешь, тогда я кипяточка согрею. Присаживайтесь, – старик кивнул на грубую лавку рядом с таким же грубым столом, и поставил медный чайник на специальную площадку, которую имело странное подобие камина.

Ариэль обратил внимание на образ Пресвятой Богородицы, висевший в углу, перед которым на почерневших цепочках чуть теплился небольшой масляный светильник. Душу обдало тёплой волной благодати. Жан тем временем напряжённо собирался с мыслями, думая, как начать разговор в ситуации, которая была ему совершенно непонятна. Старик не торопясь протянул им две кружки: «Выпейте-ка отвара. Это наши травы, они полезные». Рыцари с поклонами приняли кружки и сделали по несколько глотков горячего, непривычного, но приятного зелья.

– Мы – рыцари Ордена Храма, Жан и Ариэль, – Жан заметил, что старик удивлённо поднял брови и для надёжности уточнил, – храмовники.

– Храмовники? – старик усмехнулся. – До сих пор в наших лесах такие звери не встречались. С нас и тевтонцев хватало, а теперь, значит храмовники…

– А что за тевтонцы?

– Вы с неба свалились?

– Не совсем, – Жан с трудом пытался вырулить. – Мы только что со Святой Земли, где сражались за Гроб Господень, а потом… попали сюда. Откровенно говоря, мы вообще не понимаем, где находимся и что здесь происходит.

– Так значит, вы бывали в святом храме Гроба Господня? – суровый старик блаженно улыбнулся, и в его глазах загорелся тихий ясный свет.

– Да, конечно, бывали. Мы защищали Гроб Господень не щадя жизни, поверьте. Я же говорю, мы – крестоносцы.

– Вона как… А мы тут знаем других крестоносцев – убийц и грабителей. Тевтонский Орден называется. У них такие же белые плащи, как у вас, только кресты чёрные. И души у них чёрные. Сейчас у нас с этим Тевтонским Орденом большая война.

– Пожалуйста, расскажите, где мы находимся, и что тут у вас происходит?