Оценить:
 Рейтинг: 0

Рыцари былого и грядущего. III том

Год написания книги
2015
Теги
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 15 >>
На страницу:
7 из 15
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

***

Едва влюбившись в тамплиеров, их новый поклонник вскоре уже приступает к поискам основного виновника гибели Ордена. Таков закон тамплиеромании – каждый обязан внести свой вклад в поиски «главного гада», с тем, чтобы заклеймить его позором на веки вечные. Выбор представляется довольно богатый: король Филипп, папа Климент, Гийом де Ногаре, Гийом Парижский в частности и святая инквизиция вообще, Орден святого Доминика, Орден госпитальеров. Мы никого не забыли?

Кто же из них больше всех виновен в разгроме Ордена Храма? Андрей Сиверцев, когда ещё только начинал знакомиться с историей Ордена, как и все неофиты, мучил себя этим вопросом. Потом он понял, что поиски виновных – занятие праздное, не сулящее никакого интересного результата. Искать надо причины, а не виновных, причины же не всегда имеют имя.

И всё-таки вопросы в связи с конкретными именами возникают. Если мы ищем ответ на вопрос, был ли Орден на самом деле виновен, нам должно быть интересно, что по этому поводу думал Филипп Красивый. Сам-то он был уверен в виновности Ордена, или этот вопрос его совершенно не интересовал?

Стало уже общим местом суждение о том, что король, испытывая хроническую нехватку денег, решил отнять их у тамплиеров, что и послужило главной причиной гибели Ордена. Это утверждение кочует из книги в книгу, как нечто само собой понятное и не подлежащее никакому сомнению. Но получается, что он решил запытать и сжечь ни в чём не виновных добрых христиан, только для того, чтобы их ограбить? Кажется, не все понимают, что столь серьёзное обвинение в адрес короля подлежит доказыванию, как и любое другое.

Не раз задавали вопрос: почему король напал на тамплиеров, а не на госпитальеров? И отвечали весьма уверенно: да просто потому что Тампль был гораздо слабее, чем Госпиталь. Не будем сейчас спорить с этим весьма сомнительным утверждением, и обратим внимание на саму постановку вопроса, из которой следует, что король имел логику грабителя с большой дороги – нападал на самого слабого, убивал и грабил. Но если у человека постоянно не хватает денег, это ещё не значит, что ради денег он готов на всё. Даже если он посылает людей на смерть и в результате получает деньги, это ещё не значит, что именно деньги были его главным побудительным мотивом. Конечно, такое подозрение появляется, но подозрение – ещё не есть факт. Короля обвиняют без прямых доказательств. Впрочем, нельзя проходить мимо косвенных доказательств. Король действительно имел склонность к силовому решению финансовых проблем.

В 1291 году были проведены массовые аресты ломбардцев, и в течение ближайшего десятилетия многие из них были подвергнуты конфискации имущества и изгнанию из Франции. В 1311 году все их товары и долговые обязательства были присвоены государством. Но тут нет ничего общего с процессом тамплиеров. Во-первых, ломбардцы были торгашами, то есть существами, презренными в глазах всего средневекового общества. Их едва терпели и не удивительно, что в какой-то момент перестали терпеть. Во-вторых, ломбардцы были иностранцами, и король, исходя из государственных интересов, просто обязан был покончить с их финансовым засильем на территории Франции, даже если бы его не интересовали деньги. Король разгромил сеть иностранной агентуры, да заодно уж и от денег не отказался. Что тут удивительного? Любое государство всегда стремится к присвоению ресурсов другого государства, никто и никогда не понимал национальные интересы иначе. В-третьих, ведь не было же казней ломбардцев, хотя иностранцев всегда легче казнить, чем своих. Тут Филипп как раз доказал, что склонен хоть и к силовому, но бескровному решению финансовых проблем.

История с ограблением евреев тоже ни мало не похожа на трагедию тамплиеров. В 1295 году евреев сенешальства Бокер силой заставили сдать свои лихоимные доходы и сообщить властям подробности своих сделок. Начиная с июня 1306 года шли аресты евреев, их собственность экспроприировалась, а сами они высылались из королевства. Об этом любят писать, только мало кто вспоминает о том, что тогда в Париже был публично сожжён целый воз талмудической антихристианской литературы. Итак, евреи были врагами Христа, и вот их-то вина была как раз полностью доказана наличием той самой литературы, изымавшейся в изобилии. Если вся государственность строится на вере христианской, то, наверное, не очень удивительно, что казну пополняют за счёт конфискации имущества врагов христианства? И опять же, заметьте, в Париже сжигали еврейские книги, но не самих евреев, а вот уж кого можно было казнить, ничего не опасаясь.

А тамплиеры, в отличие от ломбардцев и евреев, были свои: во-первых – французы, во-вторых – христиане, в-третьих – аристократы. Не являясь вассалами короля, они тем не менее не раз доказывали свою верность трону, выручая Филиппа деньгами, а в июле 1306 года, во время восстания в Париже, они фактически спасли королю жизнь, предоставив убежище в Тампле. Не случайно ведь король осыпал разнообразными знаками своей милости великого магистра Ордена Жака де Моле.

И вдруг король решил обойтись с тамплиерами гораздо более жестоко, чем с ломбардцами и евреями. Почему? Просто он был уверен в том, что тамплиеры стали христопродавцами! А почему нас не устраивает это объяснение? Да потому что мы привыкли всё измерять деньгами и не верим в то, что религиозные мотивы могут быть сильнее материальных. Мы просто судим по себе. Люди, не имеющие веры, думают, что вера – это только ширма, при помощи которой прикрывают шкурные интересы. Безбожники не пытаются понять логику верующего человека, они даже не догадываются, что у верующего – другая логика. А Филипп был человеком глубоко и искренне верующим. Христианский государь, правящий христианской страной, исходил в своих действиях из мотивов совершенно иных, чем те безбожники, которые 700 лет спустя пытаются объяснить его действия.

Король Филипп писал о себе: «Мы, кого Господь поместил на сторожевую башню королевского величия, дабы мы оттуда имели возможность защищать вероучение Святой Церкви и всеми силами стремились множить ряды истинно верующих».

Замечательные слова. Конечно, это не более, чем слова, которые ничего по существу не доказывают. Но какие у нас есть основания сомневаться в искренности этих слов? Как мы могли бы доказать, что король лукавил? Если бы эти слова принадлежали императору Фридриху II, мы без труда смогли бы доказать, что император говорил неискренне, поскольку сохранилось достаточно доказательств его безбожия. Но король Филипп ни разу и никому не давал повода усомниться в том, что он был ревностным христианином. Как свидетельствуют все современники, Филипп был очень набожным, чрезвычайно преданным защите веры. О нём писали: «Его непримиримость свидетельствует о его ортодоксальности». И неужели этот король стал бы сжигать на кострах таких же, как он, ревностных христиан, только для того, чтобы завладеть их деньгами? Этого не может быть. Король, вне всякого сомнения, был уверен в виновности тамплиеров, и только этим можно объяснить то, что он пошёл на разгром Ордена.

Впрочем, во время процесса король вёл себя так жёстко, как будто его не интересовала истина, и он любыми средствами стремился получить доказательства вины тамплиеров. Но это тоже имеет своё объяснение.

Едва прошли аресты и первые тамплиеры застонали под пытками, как дело приняло необратимый характер. С этого момента короля мог устроить только обвинительный приговор, тамплиеров в принципе уже не могли оправдать. Поэтому, если чаша весов правосудия склонялась в пользу тамплиеров, на правосудие нещадно давили. Король стал заложником собственного величия. Ну не мог он, на всю Францию громогласно возвестив о чудовищных преступлениях тамплиеров, вдруг неожиданно сказать: «Извините, ошибся. Всем спасибо, все свободны». В первые же недели процесса несколько десятков тамплиеров запытали до смерти, и если тамплиеры невиновны, значит король – преступник, а это значит, что Франции больше нет. И все титанические труды короля по укреплению государства пошли бы прахом. Он уже не мог оправдать тамплиеров, даже если покрывался холодным потом от ужаса при мысли, что тамплиеры может быть не виновны. Так не усомнился ли он в виновности тамплиеров по ходу процесса? Это навсегда останется тайной короля.

С этой точки зрения процесс был совершенно не правовым, потому что не являл собой поиск истины. Приказ об арестах был уже приговором. Но дело тут не в короле, потому что мышление средневекового общества вообще не было правовым. Единожды обвинённых, то есть опозоренных тамплиеров можно было хоть сто раз оправдать, но общество уже никогда не приняло бы их в прежней роли.

Итак, король был твёрдо уверен в виновности тамплиеров, но эта уверенность сложилась ещё до процесса, к моменту подписания приказа об арестах, а потом он при всём желании уже ничего не мог изменить. Понятно, что ещё до процесса собрали кое-какую информацию и предоставили её королю. Не маловато ли её было для обретения твёрдой уверенности в вероотступничестве тамплиеров? Очевидно, что маловато. Почему же король поверил? А средневековье вообще было очень легковерно. Вспомним хотя бы про культ святынь. Сколько тогда продавалось щепок от «креста Христова», гвоздей распятия, пузырьков со «слезами Христа». Можно подумать, кто-то представлял доказательства того, что сии предметы являются именно таковыми святынями. Дед Филиппа, Людовик Святой, собрал целую коллекцию таких реликвий, среди которых, надо полагать, не было ни одной подлинной. А король верил. Средневековому мышлению вообще не было свойственно представление о том, что такое доказательства и зачем они нужны. Римское право ещё только начало возрождаться, не успев впитаться в ментальность средневекового человека. И король Филипп поверил в виновность тамплиеров. Очень уж красочно и живописно ему поведали об их преступлениях.

Но… но… но… Филипп, конечно, не был совсем-то уж простачком, которого можно убедить в чём угодно. Не были ли у него причин, по которым ему очень хотелось поверить в виновность тамплиеров? Да, конечно, были. Если тамплиеры виновны, значит и долги им не надо отдавать, да ещё кое-чем поживиться можно. Эти мысли обязательно должны были вертеться, как минимум, в подсознании Филиппа. Да, он искренне верил, но одной из причин этого было то, что очень уж хотелось поверить.

И не только из-за денег. Ещё были обиды. В 1292-95 годах основная часть королевской казны была перевезена из Тампля в Лувр. Король, конечно, сам хотел рулить казной, финансовая зависимость от тамплиеров никак не могла его радовать, да ведь и правда это не хорошо, когда государственными деньгами управляет негосударственная организация. Но королевские финансисты не справились с задачей, и в 1302 году тамплиеры вновь взяли на себя роль королевских банкиров. Разве не чувствовал тогда себя король побитым псом? И разве можно такое забыть?

А то, что храмовники предоставили королю убежище в Тампле во время восстания 1306 года? Короля потом многие упрекали в неблагодарности. Зря. Король, конечно, был благодарен тамплиерам, но разве в этой связи у него не возникло повода так же и для других чувств? «Вся королевская рать» не смогла защитить своего монарха. А Орден смог. Значит, король в Париже – никто, а Орден – всё. Ещё одно унижение.

Потом Филипп предложил Жаку де Моле объединить тамплиеров с госпитальерами, с тем чтобы он, король, возглавил объединённый Орден. Великий магистр фактически ему отказал. Но король (любой король!) не из тех, кому можно отказывать, особенно в его личных притязаниях. Мог ли Филипп забыть об этом?

Если Филипп ничего не забыл, по-человечески его можно понять. Но его можно понять и как монарха. В лице короля Орден многократно унизил Францию. Но разве Орден во всех этих ситуациях мог поступить иначе? Не мог. Ни у короля ни у Ордена не было других вариантов, кроме тех, которые и воплотились в их действиях. Свершилась трагическая неизбежность.

И вот в этой-то ситуации сразу три Гийома – де Ногаре, де Плезиан и де Пари начинают дуть королю в оба уха: тамплиеры – чудовищные преступники, изверги рода человеческого. Король не был циником. Король не торговал вопросами веры. Но какую нечеловеческую силу духа надо было иметь, чтобы не поверить им? А король был человеком. Железным, но человеком.

***

Короля играет свита. Это относится так же и к великим монархам, обладавшим непреклонной волей и полной самостоятельностью мышления. Ни один самодержец не смог совершенно избежать влияния ближайших советников. А рядом с королём Филиппом ключевую позицию тогда занимал Гийом де Ногаре.

Когда Сиверцев несколько лет назад начал знакомиться с материалами процесса, он недооценил этого человека. Ногаре показался ему тупым быком, шестёркой, рядовым исполнителем, за которым не стояло никакой реальной силы. Постепенно он изменил своё мнение о Ногаре.

Гийом де Ногаре действительно не олицетворял ни одну из сил, претендовавших на доминирование во Франции, он не был лидером какой-либо придворной партии. Он был одиночкой, а таковые редко оказывают существенное влияние на положение дел в государстве. За влияние на трон борются обычно не личности, а силы, личности же являются лишь олицетворением этих сил. Но у Ногаре был свой секрет. По психологическому складу он был очень похож на Филиппа. И это делало его всемогущим.

Попытаемся понять, что это был за человек. Гийом де Ногаре принадлежал к семье катаров из окрестностей Каркассона, его дед был сожжён, как еретик. Пепел Монсегюра ещё висел в воздухе над Лангедоком и Провансом. Эта земля ещё долго не станет «Южной Францией», на французов здесь по-прежнему смотрели, как на чужаков, захватчиков, палачей. Страшная бойня, которую учинил на юге Симон де Монфор ещё не превратилось в легенду, продолжая пульсировать живой болью в сердцах провансальцев. Гийом с пелёнок рос в условиях страшного национального унижения. Одних такие условия превращают в трусливых рабов, других – в непримиримых мстителей, но и первое, и второе – не про Ногаре. Он решил покорить Север, Париж, который ещё так недавно покорил Юг, Каркассон. Внук и сын презираемых изгоев захотел взойти на вершину государственной власти. И взошёл. И костры запылали в Париже. Надо ослепнуть, чтобы не увидеть в тамплиерских кострах отблески костров Монсегюра.

Помните анекдот про Ленина: «У него брата повесили, а он всем отомстил». В этой шутке много правды. Казнь брата покалечила психику Володи Ульянова, а он был сильным человеком. Раны, нанесённые душам сильных людей, оборачиваются кошмаром для всего мира. Гийом де Нагоре тоже был сильным человеком, и пепел Прованса стучал в его сердце всю жизнь. Это был человек великой обиды.

И вот Гийом де Нагоре становится доктором права. И не просто доктором, а блестящим юристом, ведь не каждого вчерашнего катара приглашают в Париж за одни только познания. А для того, чтобы понравиться королю, нужны были уже не познания, а личные качества.

Филипп был человеком жёстким, решительным, способным на такие крайние меры, какие приводили в ужас и смятение его ближайших помощников. Не случайно ведь его назвали «железный король». А советники короля отнюдь не все были «железные», и они далеко не всегда были склонны одобрять радикальные предложения короля. И вот появляется провансалец, у которого на лице написано, что он не остановится ни перед чем, в любых крайних мерах готов будет идти до самых «геркулесовых столпов» и на любые радикальные предложения короля ответит ещё куда более радикальными. Король почувствовал, что обрёл родственную душу, в 1299 году он лично посвятил Гийома де Ногаре в рыцари. И не ошибся в своих ожиданиях.

Процесс против папы Бонифация затеял железный король. Только король и никто другой – автор этого процесса. но не у многих в христианском мире хватило бы смелости арестовать римского понтифика. Католицизм прививал к фигуре папы отношение столь трепетное, что перешагнуть через этот трепет можно было только что-то в себе сломав. А Ногаре не имел необходимости что-то в себе ломать, в нём не было никаких зажимов, вообще никаких ограничений. Он не только арестовал папу, но и нанёс ему во время ареста удар по лицу рукою в стальной рукавице. И тут уж всем стало ясно, что Ногаре не остановится ни перед чем.

Папа Бонифаций называл Ногаре «катаром и сыном катара». Можно представить себе, какую жуткую усмешку породили эти слова в душе беспредельного Гийома. «Катар? Вот как? Ну так получите же, ваше святейшество, привет из Монсегюра». Говорят, что Ногаре выдвинул обвинение против папы без малейших доказательств и даже не беспокоясь о них. А иначе и быть не могло. Для Ногаре папа был виновен уже тем, что он папа. Король, желая затиранить папу, вряд ли мог бы найти лучшего исполнителя. Хотя мотивы у них были, конечно, разные.

Король отстаивал свой суверенитет, стараясь лишить римского понтифика претензий на светскую власть. Король не боролся с Церковью, он сам был одним из первых сыновей Церкви. А Ногаре в лице папы наносил удар всему тому миру, для которого он ещё недавно был изгоем и еретиком. Он был не из тех, кого можно напугать отлучением от Церкви. Это отлучение он впитал вместе с молоком матери. Ему угрожало судебное разбирательство по обвинению в ереси. А он не угрожал. Он бил железом по лицу.

Ногаре стал «alter ego» Филиппа. Король смотрелся в него, как в зеркало, находя в Гийоме свои черты в ещё более развитом варианте. Ногаре стал для короля и оправданием, и тем фоном, на котором Филипп сам себе казался политиком достаточно умеренным и осторожным. А Ногаре чувствовал себя, как рыба в воде, в роли организатора любых гонений, всё равно против кого. Надо раздавить ломбардцев? Давно пора. Евреев? Очень хорошо. Папу Бонифация? Сделаю в лучшем виде. Ногаре был не только организатором, но и катализатором этих процессов, подхлёстывая королевскую волю своей беспредельностью. Ногаре всегда играл роль той капли, которая помогала переполниться чаше королевского терпения.

Вот вам и ответ на вопрос, как это король решился на такую беспрецедентную меру, как уничтожение Ордена тамплиеров. Это ведь не ломбардцы и не евреи. Это цвет французской аристократии. Это даже не папа Бонифаций, потому что папа – не более, чем один-единственный человек, ведь не посягал же Филипп на упразднение папского престола. А тут предстояло посягнуть не просто на личность великого магистра, что тоже было бы немалым скандалом, но на такой скандал у короля вполне хватило бы личной решительности. Совсем другое дело – уничтожить Орден, овеянный двухсотлетней славой христианских героев, ставший едва ли не сердцем Франции, игравший в судьбе королевства огромную положительную роль.

Король мог вполне самостоятельно подойти к мысли о том, что тамплиеры больше не есть благо, но чтобы принять такое решение, надо было переступить через очень болезненную грань. Если бы рядом с королём был советник, день и ночь повторявший: «Сир, не трогайте тамплиеров», король не решился бы переступить эту грань, не поверил бы ни в какие доказательства вины, не дал бы волю своим личным обидам и для решения финансовых проблем сожрал бы кого-нибудь другого. Но рядом с королём был Ногаре.

Едва были составлены приказы об арестах тамплиеров, как Ногаре (22 сентября 1307 года) принял должность хранителя королевской печати, то есть достиг пика своего могущества. Из одного только этого следует, что именно он склонил волю короля к разгрому Ордена, помог сделать последний шаг на пути к этому решению.

Ногаре было всё равно, кого уничтожать, лишь бы уничтожать. Он это любил. Будучи хорошим юристом, он мог доказать чью угодно вину, для начала – королю, а дальше уже процесс принимал необратимый характер. Будучи невероятно, изощрённо красноречив, он мог и без доказательств что угодно доказать – умел быть убедительным. Даже инициатором процесса в данном случае был именно Ногаре, принявший донос и давший ход этому доносу.

Значит, главным виновником гибели Ордена был Гийом де Нагаре? Нет. Он был лишь катализатором. Воли одного человека, какой бы беспредельной она не была, никогда не может быть достаточно для уничтожения огромной разветвлённой структуры. Ногаре мощно толкнул Орден в спину, но если от этого толчка Орден полетел в пропасть, значит он уже стоял на краю пропасти.

И всё таки понять роковую роль Ногаре в судьбе Ордена очень важно. Дело в том, что его совершенно не интересовало, виноваты ли тамплиеры на самом деле, и это его безразличие к правде во многом определило стилистику процесса. Анализируя эту стилистику часто делают вывод, что и королю Филиппу, и папе Клименту было наплевать на то, виновны ли тамплиеры на самом деле. А это не так. И для короля, и для папы правда была очень важна.

***

К виновникам гибели Ордена причисляют папу Климента V. Дескать, папа предал тамплиеров. Совсем нелепое утверждение. Если мы проведём свой маленький «процесс над папой» с той же беспристрастностью, с какой он отнёсся к делу тамплиеров, то неизбежно придём к выводу: папу, по большому счёту, трудно в чём-либо упрекнуть.

Уже 27 октября 1307 года Климент писал королю: «Вы грубо нарушили все правила, покусившись на членов Ордена и его имущество… ваши поспешные действия по праву расцениваются всеми, как пренебрежение нами и Римской Церковью». Вряд ли возможно было более решительно встать на защиту тамплиеров. Про Климента часто говорили, что он был марионеткой короля Франции. Как видим, он проявил достаточно самостоятельности и заставил с собой считаться, хотя действительно находился в жёсткой зависимости от короля, но с учётом этого его решительный протест тем более надо считать поступком мужественным.

В феврале 1308 года папа Климент приостановил полномочия инквизиции по делу тамплиеров. Это максимум того, что он мог сделать для них на тот момент. Вообще прекратить процесс было не в его власти, да и не было, откровенно говоря, для этого оснований. Раз уж обвинения прозвучали, надо было с ними разбираться. Папа, понимая, что инквизиция находится де-факто в руках короля, приостанавливая её полномочия, ослаблял влияние короля на процесс и пытался сделать его максимально объективным и беспристрастным.

Папа поставил короля в положение крайне неловкое, фактически похоронив «блиц-криг» в деле разгрома тамплиеров. Если бы не упёртость Климента, от Ордена ничего не осталось бы уже в течение 1308 года. А дальше начинается перетягивание каната – год за годом папа не отдаёт тамплиеров на съедение королю.

Надо так же понимать, что папа не мог совершенно игнорировать большое количество признательных показаний тамплиеров, значительная часть которых была позднее подтверждена – без применения пытки. Если Жак де Моле раз за разом говорил, что виновен, так что ему должен был сказать Климент: «Ошибаешься, ты ни в чём не виновен»? Конечно, папа понимал, что следствие обязано своими успехами в основном применению пыток. Но что он мог тут поделать? Инквизиция уже сказала своё слово, вчерашний день было заново не прожить. И если на папской комиссии обвиняемым говорили: «Говорите правду, вам ничто не угрожает», то что ещё-то надо было к этому добавить?

Кроме того, с определённого момента папа явно усомнился в чистоте орденских одежд, то есть его действия утратили пафос защиты невиновных. Он уже не был уверен в невиновности тамплиеров, и основания к тому были достаточные. Мы так и не узнаем, счёл ли папа в конечном итоге тамплиеров виновными или нет. Вероятнее всего, он ни в чём не был уверен до самой своей судьбоносной буллы от 22 марта 1312 года.

И эта булла являла собой максимум того, что папа мог сделать для тамплиеров на тот момент. Основательный, продуманный, сбалансированный текст. Процитируем из него больше, чем обычно принято.

Папа отдаёт дань заслуженной славе Ордена Храма: «Эти люди были отправлены в Святую Землю для защиты наследства нашего Повелителя Иисуса Христа, и эти воины католической веры несли главное бремя защиты Святой Земли. По этой причине, Святая Римская Церковь удостоила их орден своей высокой поддержкой, вооружила их крестным знамением против врагов Христа, оплатила им самую высокую дань уважения и усилила их различными свободами и привилегиями».

Когда ошельмованные тамплиеры превратились в людей всеми презираемых, надо было иметь достаточно твёрдости для того, чтобы напомнить всему христианскому миру, каково на самом деле высокое значение слова «тамплиер». Потому и следующие слова папы звучат вполне искренне:
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 15 >>
На страницу:
7 из 15