Краткая история экономических учений в фокусе теории права

Уподобляя экономическое сообщество простому конгломерату разумных эгоистов, Смит делает весьма щедрую уступку мандевилевскому представлению о безблагодатной природе человека. Проблема в том, что поведение хозяйствующих субъектов не всегда укладывается в прокрустово ложе разумного эгоизма. Тем не менее, экономическая наука, по словам Л. фон Мизеса, вплоть до нашего времени, в сущности, «изучает не живых людей, а т. н. экономического человека, фантом, имеющий мало общего с реальными людьми. Абсурдность этой концепции становится вполне очевидной, как только возникает вопрос о различиях между человеком реальным и экономическим. Последний рассматривается как совершенный эгоист, осведомленный обо всем на свете и сосредоточенный исключительно на накоплении все большего и большего богатства»[79 - Мизес Л. фон. О некоторых распространенных заблуждениях по поводу предмета и метода экономической науки //THESIS. 1994. Т. 2. Вып. 4. – С. 207.].

Невидимая рука — метафора, символизирующая действие неотвратимых экономических законов, на которые экономический человек повлиять никак не может. О невидимой руке Смит упоминает в следующем контексте: каждый отдельный человек «имеет в виду свою собственную выгоду, причем в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем не входила в его намерения»[80 - Smith A. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations… – P. 456.].

Мы видим, что концепция о невидимой руке представляет собой своеобразный аналог теоремы Геделя о неполноте. Согласно этой теореме, невозможно объяснить какую-либо формальную систему, опираясь только на ее внутренние аксиомы. Применительно к доктрине Смита теорема о неполноте означает, что экономический человек находится под внешним управлением со стороны невидимой руки. Ему разумнее и безопаснее думать о собственных потребностях, чем пытаться выйти за пределы круга своих частных интересов. У него все равно это не получится. Для того чтобы правильно идентифицировать и тем более осуществить публичный интерес, экономический человек должен стать сверхчеловеком. Он должен преодолеть свою собственную ограниченность, т. е. в конечном итоге свою человечность. Другими словами, экономический человек реализует публичные задачи лишь бессознательно и в качестве побочного результата своего экономического эгоизма.

Если от метафор мы перейдем к ключевым терминам экономического учения Смита, то здесь повсюду мы будем наталкиваться либо на понятие «труд», либо на понятие «капитал», иногда на понятие «земля». Свое «Исследование природы и причин богатства народов» Смит предваряет следующим замечанием: «Годичный труд каждого народа представляет собою первоначальный фонд, который доставляет ему все необходимые для существования и удобства жизни продукты, потребляемые им в течение года и состоящие всегда или из непосредственных продуктов этого труда, или из того, что приобретается в обмен на эти продукты у других народов»[81 - Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народа… – С. 81.].

Смит приводит две основные причины возрастания национального богатства, которые, в свою очередь, сводимы к понятию «общественно-полезный труд». Так, возрастание общественного богатства зависит от (1) фактора бережливости и (2) фактора производительности труда. В свою очередь, производительность труда Смит связывает с прогрессом разделения труда. Что касается первого фактора, то именно Смиту принадлежит честь – в скрытой полемике с Мандевилем, воспевающим мотовство, – показать важную социальную роль каждого отдельного бережливого человека.

«Своими сбережениями за год бережливый человек не только доставляет средства существования добавочному количеству производительных рабочих на этот или на следующий год, подобно основателю общественной мастерской, (он) как бы учреждает вечный фонд для содержания такого же количества их на все будущие времена. <…> Ни одна доля этого фонда не может быть никогда впоследствии затрачена на что-либо иное, кроме содержания производительных рабочих (курсив мой. – С. К.), без очевидного ущерба для того лица, которое таким образом изменяет его назначение»[82 - Смит А. Указ. соч. – С. 364.].

Другими словами, по меткому выражению Освальда Клэра, «рабочие, нанятые этим капиталом, постоянно воспроизводят то, что они потребляют, и тем самым они снабжают средства для поддержания соответствующего количества людей»[83 - Clair О. St. A Key to Ricardo. N. Y: A. M Kelley, 1965. – Р. 183.]. При этом независимо от перемены в составе этих рабочих однажды капитализированный доход будет давать средства к существованию постоянному количеству работников.

Смитовская идея бережливости подчиняется более фундаментальной идее равновесия, а к последней логически примыкают смежные идеи пропорциональности, замкнутости, самодостаточности и взаимообусловленности экономических процессов. В этом нет ничего принципиально нового: с подобными идеями мы уже встречались в «Экономической таблице» мэтра Кенэ. Однако если физиократы в едином экономическом кругообороте соединяли расходы одних лиц и доходы других, то Смит идет еще дальше. В его концепции бережливость представляет интерес только потому, что она сама подпадает под рубрику расходов.

Другими словами, у Смита бережливость представляет собой лишь один из полюсов в континууме экономического равновесия: на другом полюсе находится понятие «расход». Смит пишет об этом так: «То, что сберегается в течение года, потребляется столь же регулярно, как и то, что ежегодно расходуется и притом в продолжение почти того же времени, но потребляется оно совсем другого рода людьми»[84 - Смит А. Указ. соч. – С. 363–364.].

Смит латентно соглашается с тезисом Мандевиля о том, что мот, расточающий свое наследство, выполняет определенную социальную функцию. Только в отличие от Мандевиля Смит не склонен преувеличивать полезность этой функции: «Доля дохода богатого человека, расходуемая им в течение года, в большинстве случаев потребляется праздными гостями и домашними слугами, которые ничего не отдают взамен своего потребления»[85 - Там же. – С. 364.]. Здесь, правда, весьма дискуссионным является подведение под одну категорию гостей и домашних слуг, а также явно оспоримым представляется тезис о том, что слуги «ничего не отдают взамен».

Это, впрочем, является следствием того, что знаменитый шотландец четко различал две категории труда и даже развил особую теорию т. н. производительного и непроизводительного труда. Деление труда на производительный и непроизводительный в конечном итоге дало аргументы для марксистской конфликтологии и теории классовой борьбы. Однако в современную эпоху принято считать, что «разграничение производительного и непроизводительного труда, введенное Смитом, – это, пожалуй, одна из самых пагубных концепций в истории экономической мысли»[86 - Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М.: Дело, 1994. – С. 48.].

Вместе с тем данная теория, на наш взгляд, весьма успешно выполняла свою функцию в полемике с имморализмом Мандевиля. В рамках этой теории мы видим, что, сберегая часть своего дохода в качестве капитала, состоятельный человек просто переадресует эти средства другой категории людей, но не праздным гостям и слугам, а т. н. производительным работникам. Последние от первых отличаются тем, что «воспроизводят с некоторой прибылью стоимость своего годового потребления»[87 - Смит А. Указ. соч. – С. 364.].

Таким образом, бережливый человек от расточителя отличается не только тем, что поддерживает другую социальную категорию людей, но и тем, что капитал бережливого человека как бы неуничтожим и имеет тенденцию постоянно возрастать. Расходы же расточителя окончательны, невосполнимы и, главное, не участвуют в расширенном материальном воспроизводстве. Таков общий вывод Смита, если его рассматривать в антимандевилевской перспективе. Ниже мы увидим, что подобные доводы Смита совсем не убедили Мальтуса, который в какой-то степени продолжил мандевилевскую традицию в английской политической экономии.

Выше было отмечено, что возрастание общественного богатства зависит не только от фактора бережливости, но и от фактора производительности труда. Здесь Смит опять-таки фактически воспроизводит мандевилевскую логику рассуждений, не замечая, вероятно, явной парадоксальности получаемого результата. Так, один из постулатов Смита гласит: ловкость рабочего как следствие специализации и разделения труда в конечном итоге увеличивает общественное богатство. По контрасту, главный тезис Мандевиля гласит: пороки частных лиц суть блага для общества. Лень, т. е. нежелание работать, бесспорно, считается одним из человеческих пороков, хотя и не самым тяжким.

Как бы то ни было, Смит как теоретик трудовой теории стоимости должен был бы осуждать лень как социальное зло. Но вот какой пример он приводит: «К первым паровым машинам постоянно приставлялся подросток для того, чтобы попеременно открывать и закрывать сообщение между котлом и цилиндром в зависимости от приподнимания и опускания поршня. Один из этих мальчиков, любивший играть со своими товарищами, подметил, что если привязать веревку от рукоятки клапана, открывающего это сообщение, к другой части машины, клапан будет открываться и закрываться без его помощи, и это позволит ему свободно забавляться с товарищами»[88 - Смит А. Указ. соч. – С. 88.].

Данный пример, который вполне мог быть использован Мандевилем для иллюстрации своей доктрины, Смит изящным образом сублимирует и одним махом превращает «лень и разгильдяйство» в фактор прогресса, который связан с тем, что всякий хозяйствующий субъект желает «сократить свой собственный труд»[89 - Там же. – С. 88.]. Таким образом, трудовая теория стоимости Смита одновременно является теорией сбережения труда.

Разделение труда, по Смиту, не может быть беспредельным. Оно неизбежно ограничивается емкостью рынка. «Когда рынок незначителен, ни у кого не может быть побуждения посвятить себя целиком какому-либо одному занятию ввиду невозможности обменять весь излишек продукта своего труда, превышающий собственное потребление, на нужные ему продукты труда других людей»[90 - Там же. – С. 93.]. Теория разделения труда фактически преодолевает социальную доктрину физиократов, которые воспринимали общество как иерархию, состоящую из поставленных друг на друга классов.

Поразительным образом, Смит не смог сделать из этой теории общедемократических выводов. Более того, в дальнейшем изложении он фактически противопоставил этой теории доктрину о производительном и непроизводительном труде (см. выше). Другими словами, в рамках названной доктрины Смит остается в плену физиократизма и «никак не может разделаться с вопросом о различии между производительными и непроизводительными работниками»[91 - Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 60.].

Влиянием физиократизма объясняется и другой известный дефект политической экономии Смита, а именно особая роль, приписываемая земледелию в вопросе создания общественного богатства. Смит ошибочно полагал, что в мануфактурном производстве все делает человек (как будто нет силы ветра, воды, пара и т. п.). Только в земледелии, по мнению физиократов и Смита, природа помогает человеку. Отсюда, по Смиту, и «разгадка» природы земельной ренты. Теория ренты является наиболее слабым звеном его доктрины. В ренте земли овеществляется «труд природы», который землевладельцу достается даром, но который имеет «ценность такую же, какую имел бы продукт самого дорогого рабочего»[92 - Там же. – С. 61.].

Вообще с темой земледелия связано много дискуссионных постулатов доктрины Смита. Так, он безосновательно считал, что для преумножения богатства предпочтительнее развитие сельского хозяйства, а не промышленности. Менее дискуссионным является его мнение о том, что с развитием народного хозяйства цены на промышленные товары имеют тенденцию снижаться, а на сельскохозяйственные продукты – расти. Далее, он утверждал, что «главной причиной быстрого развития богатства и роста наших американских колоний явилось то обстоятельство, что почти все их капиталы прилагались до сих пор к земледелию»[93 - Смит А. Указ. соч. – С. 388.]. Позднее тема земледелия в трудах Томаса Мальтуса и Давида Рикардо и вовсе приобрела характер особой интеллектуальной паранойи в виде теории земельной ренты (см. ниже).

1.3. Теория располагаемого труда

С методологической точки зрения труд Смита интересен тем, что он представляет собой хронологию того, как методологический монист во многих принципиальных вопросах вынужден делать уступки дуализму. Так, интеллектуальная честность и твердое следование фактам заставили Смита в важнейшем вопросе о причинах общественного богатства встать на позиции дуализма. В самом деле, если мы внимательно проследим главную «трудовую» мысль Смита по всей книге, то мы придем к выводу, что сторонник монистического метода, желающий все многообразие экономических явлений свести к понятию «труд», само это понятие в конечном итоге раздваивает. На наш взгляд, этот парадокс связан не столько с непоследовательностью Смита, как, вероятно, думал Давид Рикардо (см. ниже), сколько с объективной необходимостью различать два аспекта труда.

С одной стороны, труд можно рассматривать как затратный масштаб, необходимый для создания определенной суммы жизненных благ. Тем самым затраченный труд обеспечивает выживание определенного человеческого коллектива. Лишь во вторую очередь он определяет возрастание общественного богатства. Рост производительности труда при этом не всегда является первоочередной задачей: затраты человеческого труда могут быть нацелены на производство определенной массы потребительных ценностей. Такова ситуация в нерыночной системе хозяйства (например, в т. н. административно-командной системе). Понятие «затраченного труда» само по себе не является рыночной категорией. Каким-то образом оно является рефлексивным по отношению к понятию «потребительная ценность». Другими словами, если потребительная ценность продукта очень высока, т. е. без него никак нельзя обойтись (например, питьевая вода), то затратным аспектом труда в какой-то степени можно пренебречь: такой продукт все равно будут производить.

Однако в условиях рынка ситуация радикально меняется: потребительная ценность вещи может быть реализована лишь в форме меновой стоимости товара. В условиях рынка «каждый человек живет обменом или становится, в известной мере, торговцем, а само общество превращается, так сказать, в торговый союз»[94 - Смит А. Указ. соч. – С. 97.]. Труд в этих условиях коммерциализируется: он тем более производителен, чем менее затратный и более специальный характер он приобретает. Разделение и специализация труда позволяют поставлять на рынок все более разнообразные и многочисленные товары. В этом случае минимизация затрат при производстве отдельной штуки продукции удешевляет себестоимость этой штуки, так как появляется возможность за прежнее время изготовить уже не одну, а несколько штук (comен, тысяч и т. д.) товара.

Вместе с тем как объем, так и сама возможность меновых операций зависят от того, каким трудом располагает тот или иной хозяйствующий субъект. Здесь Смит вводит новое понятие, а именно «располагаемый труд» (labour commanded). «Каждый человек богат или беден в зависимости от того, в какой степени он может пользоваться предметами необходимости, удобства и удовольствия. <…> Он будет богат или беден в зависимости от количества труда, которым он может распоряжаться или которое он может купить»[95 - Там же. – С. 103.]. Здесь мы опять встречаемся с концепцией сбереженного труда. В этом контексте богатство человека состоит в способности избавить себя от труда и усилий и «возложить (их) на других людей»[96 - Там же. – С. 103.]. Что касается термина «располагаемый труд», то он понадобился Смиту для того, что закрепить отличие материального производства в развитом обществе, где преобладает как раз располагаемый труд, от производства материальных благ в малоразвитом обществе, где господствует затраченный труд.

Далее, Смит, вероятно, первым столь подробно проанализировал эволюцию цены товара, в ходе которой у этой цены появились т. н. составные части (затраты на труд + процент с капитала + земельная рента). Некоторая сложность с этими понятиями заключается в том, что Смит никогда не предупреждает читателя о том, в каком именно смысле он говорит о труде. Так, начало своего трактата он открывает размышлением о «годичном труде каждого народа»[97 - Смит А. Указ. соч. – С. 81.]. По современной терминологии это можно назвать трудом в макроэкономическом смысле. Однако когда Смит впервые вводит понятие располагаемого труда, он имеет в виду труд отдельно взятого индивида. По современной терминологии это можно назвать трудом в микроэкономическом смысле.

«В обществе первобытном и малоразвитом, предшествовавшем накоплению капиталов и обращению земли в частную собственность, соотношение между количествами труда, необходимыми для приобретения разных предметов, было, по-видимому, единственным основанием, которое могло служить руководством для обмена их друг на друга»[98 - Там же. – С. 118.]. Однако ситуация меняется, когда «в руках частных лиц начинают накопляться капиталы, некоторые из них естественно стремятся использовать эти капиталы для того, чтобы занять работой трудолюбивых людей, которых они снабжают материалами и средствами существования в расчете получить выгоду на продаже продуктов их труда или на том, что эти работники прибавили к стоимости обрабатываемых материалов. <…> При таком положении вещей работнику не всегда принадлежит весь продукт его труда… он должен делить его с владельцем капитала (курсив везде мой. – С. К.), который нанимает его»[99 - Там же. – С. 119–120.].

Смысл дихотомии: затраченный труд – располагаемый труд, на наш взгляд, заключается в перспективе: в первом случае мы рассматриваем цену произведенного товара с точки зрения непосредственного производителя, т. е. наемного работника; во втором случае мы рассматриваем цену товара в перспективе капиталиста. Здесь, правда, мы сталкиваемся еще с одной неточностью, характерной для всего классического периода политической экономии. Дело в том, что ни Адам Смит, ни Томас Мальтус, ни даже Давид Рикардо, строго говоря, не различали предпринимателя, с одной стороны, и капиталиста, с другой. Последовательное разграничение этих понятий было осуществлено значительно позже и не английскими, а континентальными экономистами.

В частности, значительную часть своего творчества посвятил этой проблематике Йозеф Шумпетер. Классики обычно называли капиталистом того, кто в современной терминологии является предпринимателем, деловым человеком. Капиталист же в современной терминологии – кто угодно, располагающий некоторым избытком капитала, как правило денежного, и предоставляющий этот избыток в пользование другому лицу, как правило коммерческому банку.

Другими словами, мелкий вкладчик – это тоже капиталист, но не о таких капиталистах говорят Смит, Мальтус и Рикардо. Для них понятие «капиталист» означает, прежде всего, собственника основного капитала (см. ниже). Из дихотомии затраченный труд – располагаемый труд возникает нетривиальная проблема, над которой потом будут биться многие экономисты, прежде всего Мальтус, Сисмонди и Сэй. Речь идет о том, что в рамках указанной дихотомии сумма затраченного труда нации всегда будет выше суммы располагаемого труда нации.

Интересно, что данный тезис классической экономии можно рассматривать как своеобразный аналог второго начала термодинамики, т. е. закона о необратимом возрастании энтропии или – в более узком смысле – закона об одностороннем и необратимом перетекании энергии от более горячего предмета к менее горячему. Соответственно, для поддержания постоянной температуры «горячего предмета» необходимо тратить такое количество энергии, которое уже включает массу неизбежной потери энергии, ее бесполезное «растворение» в более холодной окружающей среде.

Таким образом, с учетом рассмотренной термодинамической аналогии можно предположить следующее: для того чтобы поддержать желаемый объем и диверсификацию располагаемого труда нации, необходимо обеспечить (существенно) превышающий объем затраченного труда нации. С развитием производительности и системы разделения труда его затратный характер для нации остается первичным, или базисным. Располагаемый труд нации – это своеобразная надстройка над объемом и характером затратного труда. Субъекты по преимуществу затраченного труда (например, грузчики, дорожные строители самой низкой квалификации и т. п.) находятся в самом низу социально-экономической иерархии. Субъекты по преимуществу располагаемого труда (например, собственники ТНК и глобальных финансовых учреждений) находятся на самом ее верху.

Соответственно, для того чтобы как-то противодействовать восходящей концентрации располагаемого труда нации, его ускользанию из рук носителей затраченного труда, нужно, согласно второму началу термодинамики, «людей затратного труда» демографически производить настолько больше, насколько больше нынешних затратных людей правительство планирует в будущем перевести в разряд людей располагаемого труда.

Говоря почти цинично, для поддержания уровня жизни одного будущего джентльмена (привилегированного бенефициара располагаемого труда) необходимо появление, скажем, десяти будущих пролетариев, объем затраченного труда которых должен существенно превышать объем их возможностей как субъектов располагаемого труда. Это прекрасно понимал Мальтус (см. ниже). Он также понимал, что ресурсы Земли не в состоянии обеспечить нисходящую перекачку бенефиций располагаемого труда нации в сферу носителей затраченного труда нации.

Соответственно, по понятным причинам предприниматель или «капиталист» (в классическом понимании) никогда не выплачивает непосредственным производителям полной стоимости товара. Следовательно, – говорят Мальтус и Сисмонди, – величина общественного продукта растет быстрее, чем сумма доходов. Ведь капиталисты значительную часть своих доходов по разным причинам откладывают, т. е. не возвращают обратно в экономику, по крайней мере в кратко- и среднесрочной перспективе. Отсюда берет свое начало доктрина Мальтуса о третьих лицах (см. ниже).

Сэй с ними не соглашается и противопоставляет взглядам Мальтуса и Сисмонди теорию экономического баланса, или т. н. закон рынков сбыта: «Всякий продукт с момента своего создания открывает рынок сбыта для других продуктов на всю величину своей стоимости»[100 - Цит. по: Rimal. Development of Economic Analysis. L.: Routledge, 1996.– P. 130.]. Отсюда следовал и главный вывод Сэя о невозможности общего кризиса перепроизводства: «общий спрос на продукты всегда равен сумме имеющихся продуктов. <…> Нельзя представить, чтобы продукты труда всей нации стали когда-либо избыточными, если один товар дает средства для покупки другого»[101 - Цит. no: Baumol W. Say’s (at Least) Eight Laws, or What Say and James Mill May Really Have Meant // Economica. 1977. 44 (May). – P. 156.].

Понятие «располагаемый труд», в свою очередь, открывает для капиталиста двоякую перспективу. С одной стороны, его собственные товары, выставленные на рынок, представляют собой сумму сэкономленных трудовых затрат, т. е. сбереженного труда, ведь капиталист сам непосредственно товары не производит. С другой стороны, они представляют сумму присвоенного труда, затраченного другими товаропроизводителями.

При этом труд других товаропроизводителей включает как присвоенный ими затраченный труд наемных работников, так и присвоенный ими располагаемый труд других капиталистов. Чем больше капиталист сберегает труд, затрачиваемый на производство собственных товаров (например, посредством т. н. железного закона заработной платы), тем больше объем его располагаемого труда, тем больше своих товаров он может обменять на другие товары. Напомним, что разница между затраченным и располагаемым трудом, по мысли Риккардо, сводится к тому, что располагаемый труд – это «не количество труда, затраченное на производство того или иного предмета, а то количество его, какое можно купить за этот предмет на рынке»[102 - Рикардо Д. Начала политической экономии // Антология экономической классики. Т. 1. – С. 404.].

Однако не всегда уменьшение затрат на производство определенного товара влечет за собой автоматическое увеличение располагаемого труда. Как убедительно доказал Кондильяк (см. выше), излишек товара, например вин в урожайный год, может для винодела означать убыток, т. е. уменьшение, а не увеличение количества располагаемого труда. Таким образом, понятие «располагаемый труд» тесно связано с понятием «меновая стоимость», а реальное количество располагаемого труда всегда зависит от емкости рынка.

При оценке величины меновой стоимости Смит учитывает только ее естественную норму (т. н. естественную цену), которая противопоставлялась фактическим ценам, подверженным искажениям под влиянием спроса и предложения. Естественная цена товара является трехсоставной и включает, во-первых, заработную плату наемных работников, во-вторых, прибыль предпринимателя, «рискующего своим капиталом»[103 - Смит А. Указ. соч. – С. 119.], и, в-третьих, земельную ренту. Смит особо подчеркивает, что «действительная стоимость всех различных составных частей цены [товара] определяется количеством труда, которое может купить или получить в свое распоряжение каждая из них»[104 - Там же. – С. 120.].

Наиболее ошибочной в этой концепции является теория земельной ренты. В частности, Смит полагает, что «случайные и временные колебания рыночной цены товара приходятся, главным образом, на те части его цены, которые сводятся к заработной плате и прибыли и меньше отражаются на той части, которая приходится на ренту»[105 - Там же. – С. 128.]. Другими словами, Смит исходит из ложной аксиомы, развенчанной позднее Генрихом Тюненом, который убедительно доказал, что как раз рента представляет собой наименее устойчивый элемент меновой стоимости товара. Смит вообще исходит из ошибочного предположения о постоянстве стоимости труда, т. е. он игнорирует то обстоятельство, что в зависимости от объема производства удельные издержки изменяются: «они падают при увеличении объемов производства и растут при уменьшении этих объемов»[106 - Ядгаров Я. С. Указ. соч. – С. 111.].

Особое значение для развития классической политической экономии имела смитовская теория приспособления предложения к спросу. Ее можно сформулировать и как теорию приоритета потребителя над производителем. Последим была важна как наиболее ценный аргумент Смита в борьбе против меркантилизма (см. выше). Вместе с тем другой классический постулат Смита гласит, что капитал ограничивает промышленность. Следовательно, производитель в конечном итоге ограничивает потребителя. Возникает явное противоречие. Смит решает его весьма остроумно, введя в научный оборот пару понятий «абсолютный спрос» и «действительный спрос».

По Смиту, задача промышленности заключается вовсе не в том, чтобы удовлетворить всякие потребности, или, как он говорит, «абсолютный спрос», а лишь в том, чтобы удовлетворить действительный спрос[107 - Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 68.]. Разграничивая действительный

и абсолютный спрос, Смит ограничивается лишь указанием на то, что абсолютный спрос существует, но отказывается его подробно анализировать по аналогии с действительным спросом. Последний он определяет как спрос, достаточный для того, чтобы «вызвать доставку товара на рынок»[108 - Смит А. Указ. соч. – С. 126.]. Вместе с тем идею абсолютного спроса впоследствии подхватят Мальтус и Сисмонди. Затем социалисты сделают эту идею едва ли не главным лозунгом своей экономической программы.

Как видим, уже в силу своих мировоззренческих установок Смит не мог воспринимать политику государственного вмешательства иначе как со знаком минус: «Политика вмешательства действует следующими тремя способами: во-первых, ограничивая конкуренцию в некоторых промыслах меньшим числом людей, чем сколько обратилось бы к ним без такого вмешательства; во-вторых, усиливая конкуренцию в других промыслах сравнительно с тем, что было бы при естественных условиях; в-третьих, стесняя свободный переход труда и капитала от одного промысла к другому и с одного места в другое»[109 - Смит А. Указ, соч. —С. 182.].

Трудно отрицать порочные эффекты указанных видов государственного вмешательства в экономику. При этом Смит, вероятно, склоняется к выводу, что указанные три способа вмешательства действуют, как правило, кумулятивно, т. е. взаимно усиливая негативный эффект друг друга. Например, по логике Смита, тотальный контроль бывшего московского правительства Ю. М. Лужкова над рынком строительства жилья в Москве, в первую очередь, искусственно ограничивает количество строительных компаний на этом рынке. Слабая конкуренция является одной из основных причин роста цен на недвижимость в Москве. Далее, это же обстоятельство, блокируя доступ в этот сектор экономики добавочному капиталу, заставляет его искать применение в других секторах, что ведет к снижению рентабельности этих отраслей. Тем самым, строительная олигополия, контролируемая московским правительством, препятствует свободному переходу капитала из одного сектора народного хозяйства в другой.

Недоверие к государству часто оправдано, но Смит не мог знать реалий XX и XXI вв. Теперь выживание (не говоря уже о развитии) наукоемких отраслей экономики напрямую зависит от государственной поддержки, что предполагает создание олигополий под государственным патронажем (например, в самолетостроении и космической промышленности). Как бы то ни было, во многих других отраслях народного хозяйства функции государственной интервенции, по мнению Смита, сводятся не столько к положительным акциям, сколько к мерам полицейского характера против всех, кто осмеливается посягать на свободу предпринимательства. Ведь «представители одного и того же вида торговли или ремесла редко собираются вместе даже для развлечений и веселья без того, чтобы их разговор не кончился заговором против публики или каким-либо соглашением о повышении цен»[110 - Смит А. Указ. соч. – С. 191.].

Правда, недоверие Смита к государству проскальзывает и здесь, поскольку он не верит в эффективность законодательных мер. «Действительно, невозможно воспретить такие собрания изданием закона, который можно было бы проводить в жизнь или который был бы совместим со свободой и справедливостью. Но хотя закон не может препятствовать представителям какой-либо отрасли торговли или ремесла собираться вместе, он, во всяком случае, не должен ничего делать для облегчения таких собраний и еще меньше для того, чтобы делать их необходимыми»[111 - Тамже. – С. 191.].

Местами при определении универсального масштаба хозяйствования Адам Смит колебался между потребительной ценностью и меновой стоимостью, но в целом делал выбор в пользу меновой стоимости. С тех пор единственным критерием любой экономической теории является категория «меновой стоимости». Последняя же, как мы видели, в принципе сводима к понятию «чужестоимость». Другими словами, рынок, определяя меновую стоимость товара, наделяет товаровладельца правом притязать на большее или меньшее количество результата чужого труда. Вновь мы убеждаемся в том, что вовсе неслучайно политическая экономия получила у Карлейля образное наименование “dismal science ” (англ, «мрачная наука»).

1.4. Теория капитала