Диалектика отечественного военного прогресса

Во второй половине XX века возникла проблема выживания человечества в условиях, когда научно-технический прогресс создает все более широкое поле возможностей для принципиально нового развития военной техники и оружия массового уничтожения. Дело в том, что до XX столетия человечество жило и развивалось, осознавая себя бессмертным. В столкновениях, конфликтах и войнах могли исчезнуть государства, погибнуть отдельные народы и культуры, но все же человечество оставалось и продолжало свою историю. Теперь же возникла парадоксальная ситуация: наращивание силы, технологической мощи человечества привело его к такому состоянию, когда оно не только не может реализовать изначальные претензии всестороннего господства над обстоятельствами, а, напротив, окончательно попадает во власть обстоятельств, становится заложником орудий массового уничтожения, которые оно само же изобретает.

Философско-политические и нравственные принципы Канта о вечном мире оказались для человечества в XXI веке вновь недосягаемой мечтой. Более того, после агрессивного, варварского вторжения субъектов глобализации (международной мировой олигархии) силами США и НАТО в Югославию и Ирак произошел своеобразный онтологический переворот – война де-факто стала легитимным состоянием мира, а законы международного права, ООН уже ничего не решают. Отныне агрессия и захват чужих территорий и легитимно избранных президентов именуется «миротворческой акцией», «ати-террористической кампанией» или за неимением аргументов «гуманитарной помощью» ради свобод и прав личности.

Победа в информационной войне достигается, когда деструктивная система ценностей воспринимается целевой аудиторией как путь к свободе, а носители этих ценностей – как освободители. В этом отношении информационная война является главным элементом в современном геополитическом разделе мира, когда военно-политическая и экономическая экспансии с целью захвата важнейших сырьевых ресурсов воспринимаются массовым сознанием как освобождение от тоталитарных режимов (Югославия, Афганистан, Ирак, Ливан, Украина и т. д.). В целом же мы получили свидетельство того, что основанный на морали и порождающий солидарность социальный порядок действительно существует, но он расположен на микроуровне. Таким образом, в определенном смысле социальный порядок первичен, а насилие – вторично. Гоббсовская война всех против всех на самом деле невозможна. Однако на более высоком, макроструктурном уровне, конечно же, возможно принуждение, если не захватывающий всех конфликт[62 - См.: Коллинз Р. Конфликт с применением насилия и социальная организация: некоторые теоретические следствия из социологии войны // Война и геополитика: Альманах «Время мира» Вып. 3 / под ред Н.С. Розова. Новосибирск, НГУ, 2013.].

Режимные (регулярные, рутинные) войны – войны, включенные в режимы жизнеобеспечения и самоорганизации хотя бы одного из воюющих сообществ. Они ведутся либо постоянно, либо возобновляются с постоянными промежутками (обычно как ежегодные летние кампании). Причины таких войн следует искать в структуре режимов сообщества-инициатора, где война является социальным методом, выполняющим значимые для этого сообщества функции (например, добыча рабов, недостающих материальных ресурсов, предоставление земли своим гражданам, подавление политических соперников, повышение легитимности, предоставление возможностей для социального роста, занятие для молодых людей, не имеющих хозяйства, и т. д.). Главными подтипами режимных войн являются регулярные войны-набеги (без захвата территории побежденного) и регулярные войны-завоевания (с захватом территории).

Все остальные войны являются нережимными (разовыми). Среди них выделяются преднамеренные (включающие сознательные невынужденные решения лидеров сообщества-инициатора и специальное заблаговременное планирование) и непреднамеренные (войны, являющиеся результатом не сознательного решения, но складывающихся обстоятельств, иными словами, это войны, «которых никто не хотел»).[63 - См.: Розов Н. Война всегда рядом: сущность и происхождение массового организованного насилие // Война и геополитика. Война и геополитика: Альманах «Время мира» Вып. 3 / под ред. Н.С. Розова. Новосибирск, НГУ, 2003. С. 93–94.] Уметь противостоять агрессивным, экстремистским и другим разрушительным воздействиям как изнутри, так и извне. Быть открытым мировому сообществу, соучаствовать в создании и реализации мировых социокультурных проектов облагораживания жизни людей и планеты в целом[64 - См.: Наливайко Н.В. Глобализация и изменение ценностных ориентиров в российского образования // Философия образования. 2012. №6(45). С. 31–32.].

Гармоничное сочетание рационального и внерационального можно проследить в концепции Н.Я. Данилевского, который показывает, что понятию «созидание» может придаваться только антиэнтропийное значение. Он пишет, что если «устранены элементы смут, могшие в прежние времена волновать русский народ, то, с другой стороны, прошли и те обстоятельства, которые требовали постоянного напряжения всех сил народных в государственное ярмо в трудные времена государственного устроения, борьбы с внешними врагами, при редком еще населении и слабом развитии его сил. Таким образом, и внутренние, и внешние препятствия к усвоению русским народом всех даров свободы потеряли свой смысл, значение и причину существования. «Смуты, против которых направлено созидание, – это единственное направление созидания, которое может оказаться плодотворным, результативным, когда результаты приобретают качества оформлений совершенства, обладающих необходимыми определениями, т. е. функциями, свойствами, качествами, характерными чертами. Созидание облагораживает человека, очеловечивает и возвышает его вместе со всем русским миром, а «государственное устроение» оказывается наиболее плодотворным и победительным, делает осмысленным «заряжение» всех сил народных в «государственное ярмо», и народное подвижничество становится естественной и необходимой частью русской жизни. Тогда становятся очевидными «мнимые опасности», и никому не придет в голову ни создавать эти «опасности», ни преодолевать их, ни выходить из русской модели мира, адекватно которой только созидание[65 - См.: Антипенко Л.Г. Метаправо и социалистическое правосознание (антиэнтропийный спект) // Теория и история. 2006. № 2. С. 19.].

Высшая историческая миссия традиционного менталитета заключена в жизненной необходимости замкнуть эволюционный круг социального развития, возвратив содержание социального миропорядка в родовое лоно тысячелетних устоев. Данный процесс призван практически подтвердить реальность этнонациональной ментальности, ведь ее геополитическая будущность может окончательно утвердить истинность идеально-этнической объективности или, напротив, установить субъективную надуманность ее утопичности[66 - См.: Юнацкевич П.И., В.А.Чгирев, Е.Ф.Матвейчук и др. Декларация нравственного социализма / под ред. В.А.Чигирева. СПб.: Институт нравственности, 2006. С. 12.]. «Социальная энергетика, носителем которой является труд-творчество, осмысливаемая с позиции «реального гуманизма» Маркса, подкрепленного концепцией ноосферы Вернадского, качественно меняет представления о мотивации человеческой деятельности и об энергетике общества в целом. На этом направлении нас ждут новые обретения, которые существенно предопределяют и облик нас самих, и облик нашего будущего»[67 - Интервью с Сергеем Борисовичем Переслегиным // Credo new. 2006. №3 (47). С. 9–11.].

Высшим духовно-практическим достижением цивилизации во всех ее локальных формах является выработанный и развиваемый человечеством со всех сторон кодекс нравственных норм поведения людей в разные эпохи, ведь не может быть справедливым общество, где люди взаимодействуют на основе безнравственной, неправедной, убийственной жизни. Теоретическая проработка термина «хорошее общество», появившегося в западной литературе в конце 30-х годов ХХ века, достойно освещается в книге В.Г. Федотовой с позиций научной философии. То, что считается в разрозненном эмпирическом опыте условно ценным в разных аспектах, после теоретического обоснования может быть признано действительно ценным. «Требование справедливости как честности практически ведет всего лишь к максимизации минимума. Только полагающийся на свое самосовершенствование человек может обеспечить себе большие возможности. Только общество, позволяющее людям достойно жить в зависимости от труда и усилий, но защищающее их от падения на социальное дно, можно предъявить такие требования»[68 - Семенков В.Е. Философия как идеология: о возможных модусах идеологической проекции философского знания // Credo new. 2006. №3(47). С. 56].

Проведя анализ особенностей развития российской духовности и исторического опыта социально-политического развития России, ученые-новаторы выдвинули научную гипотезу о пути социального творчества на основе осмысления конкретного исторического опыта. «А этот опыт свидетельствует, что никуда нам не деться от признания идеи совмещения личных интересов с общественными как основы основ всей нравственной проблематики. Никуда нам не деться от признания этой же идеи как основы основ проблемы социального строительства. И никуда нам не деться от необходимости и неизбежности синтеза нравственной проблематики с социальной»[69 - Семенков В.Е. Философия как идеология: о возможных модусах идеологической проекции философского знания // Credo new. 2006. №3(47). С. 56–57.]. Таким образом, смысл массовых протестов трудящихся против безнравственных явлений современной жизни в России в том, чтобы эмпирическим путем утвердить новые нравственные устои бытия русского и других народов.

Диалектика рационального и внерационального военного прогресса разрабатывалась отечественынми философами, которые доказывали, что совершенная общественная форма – это жизнь не по лжи, распределение всех благ по доле трудового участия и по нравственным заслугам в сочетании личных интересов с общественными. В понятие «социальное творчество» мы включаем и интеллектуальное творчество[70 - Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство. М.: ЭКСМО, 20007. С. 384.]. Социальный интеллект есть управленческая интенция общественного разума. И если мы примем, что мораль есть главная гуманистическая ценность, а универсальное научное знание – главный рычаг реализации такой ценности, то естественным будет вывод: единство эпистемологического и нравственного движений есть путь к нравственному обществу. Все эти факторы принципиально влияют на особенности как рациональных, так и внерациональных проявлений военного прогресса. Все это означает необходимость смены мировоззренческой парадигмы на таком пути. Перспективным является цельное научное миросозерцание, в котором достижения естественных, технических и социально-гуманитарных наук будут синтезированы с новыми принципами нравственного развития человеческого поведения.

Возникает насущная необходимость выработки таких организационных форм диалога между представителями власти и общественности, которые эффективно совмещают в себе юридическую, практическую и нравственную компоненты. Основой этих новых технологий являются экспертные сообщества, рассматривающие все существующие проблемы с нравственных позиций, а примером их практической реализации могут служить государственно-общественные научно-экспертные советы. Принципиально важные особенности подобного подхода проявляются в следующем.

Содержание книги «Россия и мир»[71 - См.: Чуринов Н.М. Идеология государственного мышления // Тория и история. 2007. № 2. С. 14.] – сценарии будущего всего мира, но с российским уклоном. В своих наблюдениях авторы стараются исходить прежде всего из представлений о России как о государстве, активно влияющем на ход мирового развития, а не уповающем на сверхъестественные силы и чудесные превращения. В деяниях великих личностей русской истории, их народном осмыслении переплетались религиозные, национальные, патриотические и социальные чувства и настроения. Выдающиеся полководцы – Суворов, Кутузов, Скобелев – в глазах народа были избранниками Божьими, которым известна Планида небесная.

Внерациональность связана с универсальностью русскости, которая мировоззренчески рассматривалась как «вселенскость», ее гражданский, а не этнический статус. Это та особенность русского национального самосознания, которая сказывалась в течение всей российской истории: наличие в государстве жесткого политического режима, ставящего в зависимость от официальной идеологической доктрины настроения подавляющей части общества[72 - См.: Комаров В.Д. Актуализация нравственного смысла // Тория и история. 2007. № 2. С. 21]. Современная генерация россиян – это альтернатива не только либеральным, но и консервативным ценностям. Идет процесс формирования устойчивого порядка в обществе, где традиционные ценности и институты уже не могут быть жизнеспособными. Например, серия высказываний В.В.Путина о национальной проблеме представляет важность и с точки зрения методики исследования военного прогресса, ведь в них отмечаются как неприемлемые либеральные подходы гражданского общества (космополитизм и отказ от всякой коллективной идентичности). Неприемлемы, по мысли Путина, и все формы этнического национализма (и со стороны русского, и со стороны других этносов страны).

Действительно, в системе диалектики рационального и внерационального находит взаимопонимание все жизнеутверждающее в России, в том или ином плане следующее этой диалектике, и потому основанное на ней институциальное единство страны – это предмет особого идеологического самоутверждения по концепции государственного мышления. От этой идеологии и происходит слово «государственник». Оно не означает, что тот, кто определяется как государственник, следует либеральной или консервативной точке зрения. Это означает, что государственник следует требованиям институционального оформления, идеологии государственного мышления, согласно которой жизнеутверждающие социальные институты не призваны враждовать друг с другом, отнимать друг у друга первенство или, как говорится, продавать друг другу свое первородство, поскольку такое соотношение социальных институтов, борьба за место под солнцем – это удел жизни западных обществ. И идеология государственного мышления запрещает брать дурные примеры, когда институт науки самонадеянно конфликтует с церковью, законодательная власть воюет с исполнительной властью, суд – с прокуратурой, город – с деревней, конкуренция знаменует войну одних экономических структур с другими и т. д. Идеология государственного мышления доказывает необходимость гармоничного единства жизнеутверждающих социальных институтов общества[73 - См.: Колмаков В.Ю. Духовно-информационная тектология культуры // Теория и история. 2004. № 3. С. 135.].

Многовековая традиция симфонии духовной и светской властей востребовала военный прогресс как институт собирания русских земель, как институт формирования национальной духовности, возмещения, восстановления и закрепления положений светской власти в тех случаях, когда она подвергается дискредитации, разрушению и разложению. И именно в симфонии духовной и светской властей православная духовность задает стандарты естественности российского общества, фундаментально отличающиеся от западных стандартов естественности.

Внерациональные формы военного прогресса используют те, кто доблестным служением обществу, мудростью и добродетелью доказывают правомерность своего общественного статуса. Данные качества характеризуют лучших людей как совершенные личности, вносящие стройность своего личностного облика, опыта и мудрости в процессы нестроения общественной жизни, т. е. производящие отрицательные вклады в социальную энтропию. Лучшие люди способны активизировать в обществе коллективистские качества, позволяющие творчески решать актуальные задачи общественной жизни. Данный тезис многократно доказан самой российской историей, когда представители социального авангарда поднимали народ на борьбу с захватчиками.

Внерациональный подход обусловлен также цивилизационными концепциями. С позиции сторонников данного подхода Н. Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, П. Сорокина и др. общечеловеческой культуры и цивилизации никогда не было. Вся история человечества – это история отдельных народов, а следовательно, история сменяемых друг друга локальных культурно-исторических типов общественной жизнедеятельности людей. Так, известный английский философ и историк А. Тойнби обосновывает теорию круговорота локальных цивилизаций в истории человечества. Согласно А. Тойнби, каждая локальная цивилизация проходит стадии возникновения, роста, надлома и разложения, после чего гибнет, уступая место другой. По Тойнби, цивилизация – это умопостигаемая единица истории, целостность, которая может включать в себя несколько соответствующих друг другу и влияющих друг на друга стран. При этом отдельные части этой целостности (блока) могут исчезнуть, но цивилизация тем не менее сохранится. Скажем, западная цивилизация как некая единица истории сохранила свое существование несмотря на ряд изменений, которые в ней происходили (исчезали одни государственные образования и появлялись другие).

Внерациональность проявляется в том, что приверженцы цивилизационного подхода обычно никак не определяют ключевое для них понятие цивилизации. Но, если присмотреться к тому, в каком контексте оно ими употребляется, нетрудно заметить, что под цивилизацией понимается либо – что реже – тот или иной социально-исторический организм со всей присущей ему культурой (египетская, китайская цивилизации), либо – что гораздо чаще – та или иная региональная система социоисторических организмов, обладающая, по мнению людей, ее выделивших, общей культурой (шумерская, эллинская, античная, западная цивилизации и т. п.). Один из классиков цивилизационного подхода – А. Дж. Тойнби в своем основном труде «Постижение истории» прямо ставил знак равенства между понятиями цивилизации и общества. В составленном им перечне цивилизаций значатся шумерское, древнекитайское, хеттское, западное и еще семнадцать обществ. А. Тойнби вычленяет несколько десятков таких цивилизаций. Среди них расцветшие (Египет), застывшие (Спарта), неразвившиеся (город-государство в средневековой Западной Европе) цивилизации и др.[74 - Тойнби А.Дж. Постижение истории. М. 1991.] Движущей силой развития цивилизации выступает творческая элита. Именно элита (творческое меньшинство) удачно отвечая на вызовы истории увлекает за собой инертное большинство населения. Оригинальность вызовов и ответов составляет своеобразие данной цивилизации. При этом он считал, что развитие истории человечества состоит в его духовном совершенствовании, в переходе к единой синкретической религии будущего.

Цивилизационный подход, будучи обращенным к диалектике цивилизации и культуры, объекта и субъекта, чувственного и рационального, к законам развития, обнаруживает одну из важнейших сторон своей продуктивности, позволяет рассматривать единство цивилизации и культуры двояко: с позиций метафизической и диалектической концепций раскрывать единство цивилизации и культуры на основе полученных результатов и предсказывать возможные пути дальнейшего развития общества. Характерно, что определенное завершение развертывания цивилизационного исследовательского подхода происходило совместно с формированием представления о двух типах общества. Намечалось различение основных версий цивилизационного исследовательского подхода и соответствующих им методов.

В коллективистской версии цивилизационный исследовательский подход базируется на действии законов общественного развития, так что сама диалектика цивилизации и культуры предстает как закон развития общества. В плане методологии коллективистская версия цивилизационного исследовательского подхода выступает как определенная конкретизация диалектического метода (объективная диалектика цивилизации и культуры).

Как считает Ходжсон, институциональное исследование и сравнение цивилизационных традиций является вполне релевантным только в рамках некоторого периода (между появлением цивилизации и современными трансформациями), когда представляемый ими тип института был в своей основе непрерывным; значит, если такое и возможно в современной обстановке, то лишь в ограниченной степени. Что касается цивилизаций, то для большинства такого рода задач необходимо будет рассматривать несколько исторических цивилизаций (включая Запад) как прекративших свое существование с приходом великой западной, или современной, трансформации. Они были вытеснены новым типом исторического комплекса, имеющим мировой масштаб и необязательно сравнимым с какой-либо из старых цивилизаций. Его нужно сравнивать как исторический комплекс с любыми другими комплексами, которые могут оказаться полезными в соответствии с конкретными вопросами. Как отмечает М. Ходжсон, одержимость ораторов темой западного человека и т. п. по большей части является опасным следствием неверной формулировки![75 - Ходжсон М. Условия исторического сравнения эпох и регионов: пределы обоснованности условий // Время мира: альманах. Вып. 2. Структуры истории. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. С. 99.]

Внерациональность военного прогресса во многом связана с менталитетом. России свойственны следующие параметры: ориентация на свободу, но не личность и массу, а на малую группу, то, что называют доменом, ориентация на материальное, но, похоже, на иррациональное. Цивилизация такого типа уже была в природе, она встречалась дважды… Правда, оба раза довольно неудачно. Это Ахейская Греция перед дарийским завоеванием и кельтская культура Ирландии и Уэльса в начале Средних веков. Мы, похоже, третья попытка создать этот тип отношений с миром, этот тип познания. Государство как соборная личность предполагает не только политическое устройство, но имеет отношение ко всему общественному строю. Западная же философия и политология характеризуются членением общества на части, отделением политических функций от всех иных функций жизни общества и тем самым они принципиально отличаются от русской философии и политологии. Понятно, что и методология исследования военного прогресса в этом случае приобретает особые черты. Нынешнее состояние ментальности является последствием нескольких цивилизационных катастроф, наложившихся одна на другую. Дело в том, что в России череда революций и катастроф срыла старые культурные нормы, но институтов не породила. Общество, чтобы как-то функционировать, начинает самоорганизовываться на примитивном уровне. Культурный слой, как грибница, прораставший веками, оказывается срыт. Для такого примитивизированного социума законы являются слишком сложным институтом, чтобы работать.

Субъектом, способным объединить частные интересы вокруг общих, может быть в современных условиях только нация, однако она остается расколотой на две нервные группы. Большая, но относительно возрастная и пассивная, остается носителем частично советской, частично традиционалистской ментальности. Численно меньшая, но более молодая, витальная, оказалась носителем новой, уже посттрадиционной и постсоветской ментальности.

Наиболее удачной попыткой гармоничного синтеза рационального и внерационального в социальном прогрессе, по нашему мнению, является евразийская идея. В разрезе военного прогресса наиболее четкую позицию занял Н.А.Савицкий, который заложил основы геополитической школы евразийства в своих концептуальных работах «Европа и Евразия» (1921), «Географический обзор России-Евразии» (1926), «Континент-океан (Россия и мировой рынок)» (1921), «Евразийство как научный замысел» (1933), «Географические и геополитические основы евразийства» (1933), «Евразийская концепция русской истории» (1933) и др. Его обращение к геополитике не случайно. Причина заключалась в самой политической сущности евразийского движения, «наиболее стойким идеологом» которого, по выражению Н.А. Сетницкого, являлся Н.А. Савицкий[76 - Савицкий Н.А. Евразийцы и пореволюционники // Из истории философско-этической мысли 1920–1930-х годов. Вып. I. Н.А. Сетницкий. М., 2003. С. 271.]. Построение евразийцами «синтезом науки, дающей цельное понимание мира», т. е. геополитики или геософии (сам Савицкий употреблял оба термина), происходило в русле выработанной ими идеологической программы.

Рассмотрим соотношение рационального и внерационального на конкретных исторических примерах. Например, неоднократно Советский Союз заявлял о готовности участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранить усиливающуюся опасность новой мировой бойни. Не ограничиваясь разоблачением агрессоров и их пособников, Советское правительство выдвигало конкретные предложения, осуществление которых являлось бы важным шагом, способствующим обузданию агрессоров и мобилизации широких общественных сил всего мира на борьбу против угрозы новой мировой войны. Советское правительство выразило согласие немедленно приступить к обсуждению с другими державами в Лиге наций или на специальной конференции практических мер, диктуемых создавшимися обстоятельствами. Заявление заканчивалось предупреждением, значение которого было в полной мере подтверждено последующими трагическими для народов событиями Второй мировой войны. «Завтра может быть уже поздно, – говорилось в документе, – но сегодня время для этого еще не прошло, если все государства, в особенности великие державы, займут твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира»[77 - См.: Овсяный И.Д. Тайна, в которой война рождалась. М.: Изд-во полит. лит-ры., 1986. С. 197.].

«Директива (декабрь 1940 г. – С. М.) дышит оптимизмом, который следует объяснять впечатлением от побед над Польшей и Францией. Поэтому она приписывает противнику такую же пассивную роль, к которой Германия уже привыкла в двух прошедших войнах. Опять надеялись навязанной противнику молниеносной войной обойти положение Мольтке о том, что ни один оперативный план не может оставаться неизменным после первой встречи с главными силами противника. Если оценка противника и на этот раз была правильной, командование могло с полным основанием вновь применять эту уже дважды оправдавшую себя тактику, в противном случае тяжелые разочарования и осложнения были неизбежны[78 - См.: Типпельскирх К. История Второй мировой войны. Том 1. 1939–1943. С.-Пб.: Полигон, 1994. С. 168..].

«Первоначальным замыслом Гитлера было создать с помощью Англии так называемое евро-африканское пространство, которое должно было превратиться в центр сопротивления Востоку. Наконец в 1940 году, убедившись в отказе Англии достигнуть компромисса, он переиначил это понятие в так называемое евразийское пространство. Полагаясь только на свою собственную силу, он хотел подчинить себе Европу и сплотить все побежденные им народы в этом великом начинании. Он хотел завоевать Восток как новое колониальное пространство для этой объединенной Европы, из которой Англия была бы исключена»[79 - См.: Шеленберг В. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. М.: СП «Дом Бируни», 1991. С. 105.].

Для оптимального соединения рациональных и внерациональных форм военного прогресса важен геополитический подход. Принцип связи географии и истории, характерный для евразийской геософии, был присущ геополитике, которая для обоснования своих целей апеллировала к историческому прошлому. Так, например, немецкие геополитики утверждали, что в силу своего положения в центре Европы Германия должна объединить под своим началом другие «периферийные» государства в Orbis Romanus[80 - См.:Хаусхофер К. Панидеи в геополитике // О геополитике. Работы разных лет. М., 2001. С. 324–327.]. Как верно отметил Т.А. Михайлов: «В парадигме геополитического мышления геополитический статус нации превращается в ее миссию. Статус нации отделяется от институтов, а институты рассматриваются в аспекте того, насколько они способны обслужить этот статус»[81 - Михайлов Т.А. Эволюция геополитической идеи. Рига, 1998. С. 9.]. Поэтому геополитика была взята на вооружение идеологами практически всех западных стран в качестве научной апологетики и идеологического обоснования экспансионистских целей обслуживаемого ими класса. В соответствии со своей концепцией Савицкий выделил два вида цивилизаций: 1) воинствующего экономизма, утверждающие круг экономических явлений как нечто самодовлеющее; они бездуховные, скрывающие свою атеистическую сущность в историческом материализме; 2) придерживающиеся философии подчиненной экономики, согласно которой удовлетворение экономических потребностей общества связано с общими началами религии. По мнению Савицкого, идеи воинствующего экономизма и философия подчиненной экономики находятся в состоянии постоянной борьбы за право преобладания в цивилизациях.

Исследовав военный прогресс, надо подчеркнуть, что у евразийцев не было недостатка в оппонентах как в прошлом, так и в настоящем. Анализируя в целом их взгляды, немецкий историк Л. Люкс подчеркивал, пожалуй, одну из самых сильных сторон их доктрины: «В разработке концепции евразийства приняли участие этнологи, географы, языковеды, историки, правоведы и пр. Это разительно отличает евразийство от большинства идеологий, возникших в Европе между двумя войнами. Тут за дело взялись не дилетанты и политические доктринеры, а люди, прошедшие научную школу, владевшие искусством изощренного анализа. Вот почему воздвигнутое евразийцами построение не так просто повалить, хотя большинство русских эмигрантов было изрядно шокировано их откровениями[82 - Люкс Л. Евразийство и консервативная революция. Соблазн антизападничества в России и Германии // Вопросы философии. 1996. № 3. С. 59.]. Это отличие евразийского движения, отмеченное Люксом, во многом отвечает на вопрос о том, почему евразийские идеи в начале XXI столетия не потеряли своей актуальности не только с исторической, но и с политической точки зрения. О своей готовности осуществить новый поворот к Востоку не раз заявляли современные российские политические деятели. Свидетельством этому являются создание и деятельность Шанхайской организации сотрудничества, участие России в работе Организации исламских государств, проведение совместных военных маневров с крупнейшими странами Азиатско-Тихоокеанского региона и т. п. Сформулированный Савицким принцип обращенности к Востоку и Западу также находит своеобразное отражение в современной политике России. В частности, это хорошо видно на примере поставок российских энергоресурсов. Как только на Западе заговорили о том, что Россия ставит Европу под контроль российским газом, из Москвы прозвучала альтернатива о готовности ориентировать свои поставки голубого топлива динамично развивающемуся Китаю. В этом случае на Западе взяла верх разумная целесообразность.

Евразийцам принадлежит одно из ярких противопоставлений концепции соборной личности и концепции личности свободной. Основному понятию старого миросозерцания, понятию отъединенного и замкнутого в себе социального атома, мы противопоставляем понятие личности как живого и органического единства многообразия, мы признаем реальностью не только индивидуальную личность (которая по существу-то своему вовсе не только индивидуальная), но и социальную группу и народ, и субъект культуры, и человечество. Заменяя понятие внешней связи понятием связи органической или личной, мы считаем и называем их личностями, но и в отличие от индивидуумов – личностями соборными. Соборность не просто принадлежит личности коллективистского общества, определяющей ее проявления – развертывание и раскрытие органической целостности. При этом целостность – это такая полнота, которая не нуждается уже ни в каких дополнениях, т. е. целостность соборной личности является мерой ее совершенств[83 - См.: Григоренко Д.Е. Русский социализм как антиэнтропийная концепция управления российским обществом // Теория и история, 2007. № 2. С. 32.].

Проведя анализ особенностей развития российской духовности и исторического опыта социально-политического развития России, ученые-новаторы выдвинули научную гипотезу о пути социального творчества на основе осмысления конкретного исторического опыта. «А этот опыт свидетельствует, что никуда нам не деться от признания идеи совмещения личных интересов с общественными как основы основ всей нравственной проблематики. Никуда нам не деться от признания этой же идеи как основы основ проблемы социального строительства. И никуда нам не деться от необходимости и неизбежности синтеза нравственной проблематики с социальной»[84 - См.: Вершков А.В. Социальная энтропия // Теория и история. 2007. № 2. С. 193.].

Есть много желающих эксплуатировать склонность российского общества к самобичеванию, превращая трагедию в повод поиздеваться над его проблемами. Из трагедии сталинских репрессий хотят вывести эсхатологический порок российской ментальности, сформировать универсальный комплекс вины для всех последующих поколений российского общества. К примеру, «срединность» России, для Савицкого, является основой ее исторической идентичности – она не часть Европы и не продолжение Азии. Она самостоятельный мир, самостоятельная и особая духовно-историческая геополитическая реальность, которую Савицкий называет Евразией.

Опасность для коллективистского типа социальности исходит, прежде всего, от постепенной утраты заботы о совершенствовании общественных отношений, поскольку провоцирует не только социально-экономический хаос, но и глубокий духовный кризис. Об этом предупреждали великие античные мыслители (Сократ, Платон, Аристотель), критикуя афинскую демократию. Также это иллюстрируется яркими признаками хаотизации демократического европейского мира, особо проявляющиеся в последние годы. Автор доказывает, что разрушение коллективистского образа жизни, который формировался веками, влечёт за собой деградацию общества, утрату созидательных качеств, дезориентацию общественной жизни и т. д.

Для военного прогресса важны не только конкретные рациональные шаги по укреплению боеспособности страны. Необходимо снять с русской традиции соборности (коллективизма) возводимые на нее западными философами и политиками обвинения в тоталитаризме. Д. Григоренко доказывает, что определение тоталитаризма в качестве вырожденного состояния является характеристикой именно индивидуалистического общества. Тоталитаризм означает подавление индивидуализма и свободы и характерен для кризисного этапа развития обществ западного типа, который не раз наступал в истории Европы. Жизнь российского общества в ее историческом контексте свидетельствует о том, что стратегия внесения стройности в рамках управления «по правде» имела воплощение в актуальной практике России. Поэтому данные стратегии и практики выступают в качестве неотъемлемой части объективной диалектики жизни российского общества. Теория и концепция управления обществом в данном случае могут быть существенным для жизни России только в их субъективном диалектическом применении, т. е. в качестве образов действительности жизни российского общества, отражающих традиции управления обществом «по правде» (т. е. традиции, основанные на отрицательных вкладах в социальную энтропию).

С древних времен военный прогресс в России предполагает особое управление обществом в соответствии с отечественными принципами. Многозначность категории «правда» очевидна, и ее значение в истории отечественного теоретизирования велико. Правда выступает как характеристика всего того, что вносит, сообразуясь с понятиями XXI века, отрицательный вклад в социальную энтропию, т. е. в социальное нестроение. Управление обществом «по правде»… рассчитано на формирование… адекватных социальных институтов, самореализация которых приводит к успеху, к достижению цели управления…, когда …принятие решения выступает как отрицательный вклад в социальную энтропию[85 - См.: Чуринов Н.М. Правда и совершенство слова // Теория история. 2007. № 1. С. 170. 82]. Правда является характеристикой стройности духовной сферы общества, противостоящей силам нестроения (т. е. «неправде» как социальной несправедливости и нравственному упадку). Поскольку духовная сфера общества встраивается в другие сферы общества согласно принципу всеобщей связи, постольку жить «по правде» выступает как принцип, характеризующий антиэнтропийный вектор развития общества в целом (вектор развития всех его сфер), а «правда» – как понятие, обобщающее различные оформления совершенства общественной жизни – упорядоченности, красоты, организации и т. д. в данной связи предстает как фундаментальная категория, отражающая антиэнтропийные процессы, имеющие место во всех сферах общества. И управление обществом «по правде» есть не что иное, как внесение субъектом управления своей стройности в процессы роста социальной энтропии, происходящие в жизни общества. Человек обогащает (восполняет, совершенствует) своей стройностью совершенство социального мира, имеющего в своей сути диалектическое противоречие социальной стройности и нестроения.

Обычно от сюжетов, связанных с совершенствованием человека, осуществляется выход в социальную проблематику (вторая линия футурологических построений) – возникает модель новой расы, новой цивилизации и пр. Конечный интерес появляется не к тому, как будет изменяться человек, а как будет изменяться общество, поскольку вариации с обществом более принципиальны по сравнению с вариациями с телом и интеллектом человека.

С усилением материально-технической оснащенности человеческой деятельности связывается уверенность в росте общественного богатства и возможности массового потребления, т. е. всеобщего благополучия. Однако сущностное понимание общественной жизни заключается в понимании техносоциальной формулы общества, с учетом действия которой прогнозы материально-технического развития будут хоть как-то обоснованы.

Раскрытие, развитие и всемерная организация коллективистских форм жизни выступают в качестве объективной диалектики жизни общества России. Коллективизм, в основе которого лежит диалектическое противоречие единого и многого, характеризуется в рамках понятийного аппарата, связанного с фундаментальной категорией совершенства (совершенство общественных отношений, усовершенствование общественной жизни и т. д.). В данной связи естественное состояние коллективистского общества России раскрывается в таких космических оформлениях социального совершенства, как организация, стройность, упорядоченность, диалектическое противоречие (единого и многого – общества и личности; культуры и цивилизации; смуты и порядка и т. д.). Система управленческих решений, направленных на совершенствование форм коллективистской организованности общества России, предстает как основной антиэнтропийный вклад в его социальные нестроения.

Для понимания сущности военного прогресса важно учитывать, что существует несколько направлений данных вкладов, основанных на антиэнтропийном принципе организации жизни общества России и управлении им «по правде». Данные направления имели место в исторической действительности российского общества и получили фактическое обоснование своей актуальности и эффективности для него. Первое из них связано с повсеместной организации в России власти советов лучших людей – аристократии духа и света (духовного и светского авангарда общества). Второе заключается в раскрытии, развитии и всемерной организации коллективистских форм жизни, выступающих в качестве объективной диалектики жизни общества России. Третье направление связано с развитием института духовной власти, т. е. власти духовной ветви социального авангарда общества, выступающей в качестве нравственного ориентира власти светской. Четвертое направление раскрывается в практике гармонизации деятельности духовной и светской властей. Наконец, пятое направление основано на практике гармонизации деятельности всех актуальных жизнеутверждающих социальных институтов российского общества (институтов государства, церкви, различных творческих и других союзов, организаций и т. д.) в процессе организации общественного прогресса и соборного управления по принципу «всем миром». Все данные направления управленческой практики, будучи причастными к объективной диалектике жизни общества России, отражены в концепции русского социализма, выступающей в качестве субъективной диалектики управления российским обществом и организации его жизни. Вот почему развитию подлежат все сферы жизни общества, находящиеся в гармоничной взаимосвязи, а не преувеличивается значение отдельно взятой сферы потребления.

Понятия единоумия, единодушия и единомыслия выступали характеристиками общественного единства и социальной устойчивости, раскрывающих русское общество как соборную личность. По словам Н.М.Чуринова, одним из принципиально важных концептов со времен Древней Руси стал русский концепт о единомыслии, единоумии и единодушии. В этом концепте нашла свое освещение проблема устойчивости русской общественной жизни, общественной стабильности социального прогресса и т. д., что запечатлено, в частности, в трудах таких русских ученых, философов и богословов XI века, как Илларион Киевский, Феодосий Печерский и Иоанн Грешный… Этот концепт был воспринят из трудов досократиков, Платона, Аристотеля, а также первоисточников греческой философии I тысячелетия новой эры…[86 - Чуринов, Н.М. Индивидуализм и коллективизм: трансцендентный и соборный субъекты // Теория и история. 2004. № 2. С. 188–189.]. Теорети-зация понятий единоумия, единодушия и единомыслия в исследованиях древнерусских мыслителей предстает в качестве продолжения аристотелевской традиции исследования основ жизни коллективистского общества.

Мы можем наблюдать диалектический подход к рациональным и внерациональным проявлениям военного прогресса в процессе противодействия энтропии. Процессы роста социальной энтропии могут «вклиниваться» в жизнь общества, нейтрализуя ее антиэнтропийное содержание. Это происходит, например, в процессе насаждения в российском обществе чуждых ему норм социальности, западных норм личностного бытия, основанных на, как правило, принявшей только нормы права свободной личности. Происходит деструктивное для жизни коллективистского общества завышение норм права по сравнению с другими социальными нормами, навязывается неадекватная данному обществу универсалистская модель мира. Тем самым, по словам Н.А. Умо-ва, человек «спутывает сеть» всеобщей связи, причиняя страдания себе, другим людям, обществу и природной среде. Данный процесс может приобрести массовое значение, и в этом случае он неизбежно влечет за собой тяжелейшие последствия для жизни коллективистского общества.

Управление обществом должно происходить на концептуальной основе диалектики личности и общества, предполагающей необходимость осуществления отрицательных вкладов в социальную энтропию. Установление в рамках управления обществом России правильного вектора данных вкладов возможно только с учетом диалектики единомыслия как одного из оформлений социального совершенства (совершенство общественных отношений). Субъект управления должен осознавать, что для жизни коллективистского общества существенна гармония между личностью и обществом, обусловленная их обоюдным усовершенствованием, и создавать условия для данного усовершенствования. «В индивидуальной конкретно развивающейся душе полнее и яснее вскрывается строение всеединства… удается установить понятие всеединства, стяженности, завершенности и совершенства.. И только на основе этого анализа можно до конца понять и объяснить, что такое историческая коллективная индивидуальность, субъект исторического развития»[87 - См.: Карсавин Л.П. Философия истории. СПб.: Комплект, 1993. С. 87.].

Сегодня становится очевидным, что теории модернизации и догоняющего развития не только игнорируют культурологические предупреждения по поводу невозможности механического переноса западных эталонов на почву других культур или экологические предупреждения по поводу бесперспективности сложившейся техноцивилизационной модели, но и оскорбляют достоинство незападных народов. Сегодня человечество столкнулось с более разительной и шокирующей формой социального неравенства, чем все до сих пор известные: неравенство перед лицом Истории. Получается так, что западные народы живут в истории собственной жизнью, кроят ее по себе, тогда как незападные вынуждены жить чужой историей, лишающей их права быть самыми собой, права на собственную культуру, собственное будущее. Чужая история, в отличие от прежних форм отчуждения, отчуждает не только нашу способность к труду, нашу социальную и экономическую перспективу, но самое нашу жизнь, наш способ бытия в мире, даже наших детей, обреченных либо на статус маргиналов и париев прогресса, либо на статус западников, с расистским презрением не принимающих во внимание «туземную» мораль, историю и культуру.

В условиях же коллективистского общества господствует диалектическое единство рационального и внерационального. Логика адаптации и выживания в различных социоприродных средах также различна: в индивидуалистическом обществе – это логика выживания и адаптации в условиях свободы выбора морали, религии, идеологии, модели поведения, т. е. в неблагоприятной социальной среде, требующей гарантированной защищенности человека со стороны государства; в коллективистском же обществе – это логика выживания и адаптации в тяжелой природной, геополитической среде, где нормами и стандартами, гарантирующими жизнеспособность общества, являются гармоничное единство социальных норм. Устойчивость и социальный иммунитет по отношению к другим рациональностям в индивидуалистическом обществе – это прежде всего устойчивость и социальный иммунитет, обеспечивающий «неприкосновенность» свободы личности, свободы его воли (рациональность раскрывает действительность прав и свобод человека, свободы выбора, экономической свободы и т. д.); в коллективистском же обществе функции устойчивости и социального иммунитета определяют и защищают совершенство общественных отношений с точки зрения взаимной добродетели людей. Трансляция и преемственность рациональности от поколения к поколению в индивидуалистическом обществе осуществляется в основном посредством институтов общественной элиты, а в коллективистском обществе – посредством институтов социального авангарда и т. д.

Рациональная критика ведется и в отношении униформистской концепции исторического развития, выдвинутой в 60–70-х годах нашего века видными западными социологами У. Ростоу, Р. Ароном, Д. Беллом, А. Тоффлером, З. Бжезинским и др. С позиции этих ученых, исторический процесс всецело детерминируется развитием техники. Уровень развития техники на производстве, в быту обусловливает соответственно тот или иной тип, стадию общественного прогресса. В этой связи считается, что вся история человечества – это переход от изначально существующего традиционного, или аграрного общества с его натуральным хозяйством и сословной иерархией, к индустриальному типу, в котором господствует рыночное хозяйство и сложился демократический строй общежития людей. Согласно мнению сторонников этой концепции, уже кое-где (в США, Канаде, некоторых странах Западной Европы, Японии) произошел переход (в других странах этот период еще грядет) к постиндустриальной (технотронной) стадии развития общества, которую отличает наивысший уровень информатизированности общества, развитие науки, образования, преобладание сферы услуг и досуга над собственно производством материальных благ. Нельзя не видеть, что данная концепция представляет в основном лишь западную модель общественного развития и соответственно она также подчеркивает лишь однолинейность исторического развития, не учитывая уникальности развития различных стран и народов.

Рациональные и внерациональные формы военного прогресса взаимодействуют. Исторические формы всего этого меняются, действует тенденция перехода от непосредственного насилия к опосредованному, когда оно обеспечивается самой организацией общественной жизни и принимается всеми. Это означает, что естественный процесс сообщественного существования человечества, использующий в качестве главного параметра искусственной системы управления биологический параметр – нравственность, должен быть запущен искусственно. Кажущаяся парадоксальность этого вывода – свидетельство сложности практического разрушения этой «вековой» проблемы обеспечения достойного существования человека в составе общества. В этом и будет заключаться процесс самоорганизации[88 - См.: Андреев А.Л. Историческое время как категория исторического самосознания // Теория и история. 2003. № 2. С. 25.].

Научное исследование различных сторон сложных и комплексных проблем военного прогресса позволяет выработать необходимые и обоснованные рекомендации для решения их важных конкретных аспектов. Что же касается философского рассмотрения проблем, то оно в соответствии с назначением философской науки обращается прежде всего к их общему, глобальному аспекту, к проблеме дальнейшего социального прогресса человечества. В этом отношении военный прогресс проявляет себя двояко.

Таким образом, рациональная версия военного прогресса в значительной степени обусловлена биполярной моделью будущего мира, которая представляется оптимальной с точки зрения поддержания стабильности. Внерациональная сторона военного прогресса частично связана с тем фактом, что многополярная модель в наибольшей степени отвечает интересам нашего государства, но усложняет задачу поддержания стабильности на планете. Военный прогресс зависит от национальных, религиозных, ментальных особенностей.

1.3. Военный прогресс как стратегия

Военный прогресс как стратегия детерминирован обострением современных глобальных кризисов, которые все больше свидетельствуют о том, что техногенная цивилизация исчерпала резервы своего роста. Выход из этих кризисов, скорее всего, потребует радикального пересмотра базовых ценностей техногенной цивилизации, а это, в свою очередь, будет означать переход к новому, третьему (по отношению к традиционалистскому и техногенному) типу цивилизационного развития. С учетом возможных сценариев будущего сегодня начинают конкурировать и два понимания постиндустриального общества, которые рассматриваются в качестве наиболее вероятного пути развития современной цивилизации. В первом варианте оно понимается прежде всего как новый этап технологического развития и как своеобразная пролонгация ценностей техногенной культуры. Во втором – как радикальный переворот в системе ценностей, соотнесенный с изменением стратегий технологического развития[89 - См.: Страда В. Россия и Европа // / Вторая навигация: альманах. Запорожье: Дикое поле. 2006. № 6. С. 94.].