Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

В № 19 по улице Нежинской старика Дузенко уже не было и его четверть хаты населяли теперь две старухи – его вдова и её сестра, приехавшая из села. И в полхате Игната Пилюты осталась лишь его вдова, Пилютиха. Она и носа не показывала из своего логова и ставни окон смотревших на Нежинскую неделями не открывались. Конечно, ей приходилось ходить на Базар, в Нежинский магазин, но мои и её тропы никогда не пересекались…

В феврале Бабу Катю вдруг отвезли в больницу. Наверное, только для меня с моей жизнью разбитой между школой, Клубом, книгами и телеком, это случилось вдруг. Когда стараешься поспеть повсюду, не замечаешь что творится у тебя под носом.

Приходя из школы, я звякал клямкой калитки и взбегал на две ступеньки нашего крылечка, мимо окна Пилютихи, где она стояла в профиль, концы наброшенного на голову, но не завязанного платка свисали чёрным клобуком на черноту остального прикида, рука с угрозой вскинута к стене между её и нашей кухнями. Дома я ронял папку со школьными тетрадями в расселину между раскладным диваном-кроватью и тумбочкой под телевизором и возвращался на кухню пообедать с моими братом-сестрой, если они ещё не ели. Мать и Тётя Люда готовили отдельно для своих семей и Баба Катя ела сготовленное её младшей дочерью вместе со своими младшими внуками, Ирочкой и Валериком, за единственным кухонным столом под стеной между нашей и Дузенкиной частями хаты.

В дневное время по телевизору показывали лишь заставку с застывшим кругом и квадратиками для настройки изображения кручением мелких ручек на задней стенке ящика телевизора. Если круг не кругл, то и лицо диктора сплющится, будто ему Москву долго показывали или наоборот как бы слон на темечко наступил. Поэтому, до начала вещания Всесоюзного Телевидения в пять часов, телевизор не включали и обед протекал под невнятный речитатив Пилютихи за стеной, где временами бубнёж накручивался до воплей, не разобрать о чём.

Потом я уходил в Клуб и, возвращаясь, снова видел Пилютиху, уже в подсветке лампочкой из дальней комнаты, потому что на кухне свет она никогда не включала в своём чёрном противостоянии с ненавистной стеной. Когда все четыре родителя возвращались с работы, Пилютиха добавляла громкости, на что отец обычно морщился и говорил: —«Вот же Геббельс, опять завела свою шарманку!»

Однажды Дядя Толик приставил большую чайную чашку к стене – послушать о чём она там каркает. Я тоже разок прижался ухом к донышку, бубнёж приблизился и звучал уже не за стеной, а внутри белой чашки, но всё так же не поймёшь что. Мать советовала не обращать внимания на полоумную старуху, а Тётя Люда пояснила, что это она нас всех проклинает через стену. Тётка обернулась ко всё той же стене, но с нашей стороны, и раздельно выговорила: —«А чтоб это вот всё тебе же за пазуху».

Не знаю, была ли Пилютиха и впрямь полоумной. Как-то же умудрялась жить одна. В конце войны дочка покинула Конотоп безвозвратно, на всякий, чтоб не прижучили за вольное обращение с офицерами штаба Немецкой роты расквартированными в хате её родителей. Сын Пилютихи, Григорий, получил свои десять лет за какое-то убийство. Муж умер, телевизора нет. Может потому и проклинала, чтобы не ополоуметь…

Баба Катя насчёт Пилютихи ничего не говорила, а только виновато улыбалась. Случались дни, когда она постанывала, но не громче, чем речи Геббельса приглушённые стеной… и вдруг приехала скорая и её увезли в больницу.

Спустя три дня, Бабу Катю привезли обратно и положили на обтянутую дерматином пружинную кушетку, которую отец собрал из остатков прибывшего с Объекта чересчур крупного дивана, и та вписалась под окном кухни, напротив плиты-печки.

Баба Катя никого не узнавала и ни с кем не разговаривала, а только стонала, протяжно и громко. Вечером две наши семьи собрались перед телевизором и закрыли дверь на кухню, чтобы не слышать её стоны и тяжёлый запах. Архипенки перенесли их постели в комнату и она превратилась в спальню на девятерых.

На следующий день опять вызывали «скорую», но её не увезли, а только сделали укол. Баба Катя ненадолго затихла, но вскоре снова начала метаться лёжа на кушетке с одним и тем же криком «А, божечки! А, пробi!» Через пару лет я догадался, что «пробi» это Украинское сокращение от «прости, Боже».

Умирала Баба Катя трое суток.

Наши семьи ютились по соседям – Архипенки в № 15, а мы в № 21, на половине Ивана Крипака. Пожилые соседи давали родителям невразумительные советы типа как бы сломать порог нашей хаты, или какую-нибудь из половиц внутри. Самое практичное предложение поступило от жены Ивана Крипака, Тёти Тамары. Она сказала, что кушетка с Бабой Катей стоит под полуоткрытой форточкой над головой и свежий воздух продлевает её муки.

В тот же вечер, мать и Тётя Люда заглянули в нашу хату прихватить ещё одеял, потом они выключили свет и вышли на крыльцо. Там Тётя Люда подошла к кухонному окну и плотно придавила форточку. Потом она украдкой ступила вниз, где стояли моя мать и я, с одеялами. На лице тётки плавала улыбка напроказившей девочки или так уж мне показалось в закутке между верандами, куда луна ещё не начала светить… Наутро мать разбудила нас троих спавших на полу гостиной хаты Крипаков известием о смерти Бабы Кати.

Похороны состоялись на следующий день, я не хотел идти, но мать сказала, что я должен. Меня жёг стыд. Мне казалось все знают, что Бабу Катю удушили её же дочери. Поэтому я распустил уши моей кроличьей шапки-ушанки и надвинул её на глаза. Так и шёл всю дорогу от хаты до кладбища, опустив повинную голову и глядя на пятки шагающие впереди. А может никто и не догадался, что это я от стыда такой, а не от резкого ветра, который хлестал меня по щекам ледяной крупой снега.

На кладбище, когда возле невысокой кучи из комков мёрзлой земли и грязного снега трубы взвыли в последний раз, все дети Бабы Кати разрыдались, и мать, и Тётя Люда и даже Дядя Вадя.

(…живя всё дальше и дальше, мы становимся необратимо черствее, придёт день и я обернусь бесчувственным железным сухарём из котомки скиталицы, что бродила, искала, ну где же, где пропал он, Финист Ясный Сокол…)

Новость о смерти Юрия Гагарина потрясла нас, хотя не так пронзительно, как смерть Владимира Комарова за одиннадцать месяцев до него – черствея дальше, мы уже научились, что космонавты тоже смертны.

Диктор Телевидения, опустив глаза на листок с текстом, прочёл, что выполняя тренировочный полёт на реактивном самолёте, Гагарин и его напарник Серёгин разбились при заходе на посадку. Потом он поднял взгляд к толстым линзам своих очков и объявил Всесоюзный траур.

Если человек упорно смотрит вниз на лист бумаги, это ещё не значит, будто он отводит глаза скрывая стыд, просто у него работа такая, иначе откуда бы мы узнавали новости? Конечно, остаются ещё слухи, но они приходят невесть откуда и неизвестно можно ли им верить, ведь у слухов нет ни дат, ни очевидцев.

Незадолго до смерти Гагарина, в разговорах взрослых я слыхал, что в общем-то, не такой уж он и герой, потому что слишком загордился и зазнался, да ещё и жене изменяет. Вон тот широкий шрам у него на брови – сигал с балкона любовницы на втором этаже.

(…но кому нужны сегодня слухи с истёкшим сроком давности? А хоть даже и факты? Для моего сына Ашота, а значит, и для всего его поколения, Гагарин всего лишь имя из учебника истории, как для меня, скажем, Маршал Тухачевский.

Облетел Землю? Ну молодец. – Расстреляли? Да, жалко.

Однако для меня Гагарин не учебник, а часть моей собственной жизни, и пока я жив, мне важно знать что же в ней случилось, как и почему, а при таком раскладе попробуй не полюбить поисковые системы Интернета. До него, источниками информации служили радио-голоса глушимые 24/7 треском статики и воем помех либо повествования старых зэков, которым зэки предыдущих поколений передавали услышанные от очевидцев детали смерти Савинкова или поставок секс-рабынь для Берии. Первые оказывались слишком неразборчивыми, как проклятия Пилютихи внутри чашки притиснутой к стене, вторые, из-за отсутствия точной датировки и ссылок на первоисточники, смахивали на мифы. Тем не менее, ещё до расцвета несравненного Netscape, мне удалось установить, что отношение Гагарина к старшим по званию стало недопустимо заносчивым после того, как космонавт Комаров вернулся на Земли в виде обугленной головешки…

Владимир Комаров знал, что из полёта живым он не вернётся, потому что его дублёр, Юрий Гагарин, при проверке технического состояния космического корабля Восход (первый из серии этого типа), обнаружил двести неисправностей, которые изложил в рапорте на десяти страницах. Он подал рапорт старшему командованию для передачи Леониду Брежневу, который являлся тогда главой СССР (официально: Председатель

Политбюро ЦК КПСС—читай: пахан в лагере стран победившего социализма). Командиры рапорту не дали хода, а придержали, зная, что пахан никак не позволит перенести дату запуска, иначе Американцы обгонят нас в освоении космоса.

Комаров мог отказаться идти на явную смерть, но тогда в обречённый корабль загрузили бы его дублёра и личного друга – Юрия Гагарина. В роковое утро Гагарин появился на стартовой площадке одетый в полётный скафандр и потребовал запустить его вместо Комарова, но его не послушали…

После захоронения останков Комарова в Кремлёвской стене рядом с прахом Маршала Малиновского, поведение Гагарина стало крайне вызывающим и бесконтрольным. По неподтверждённым слухам, на каком-то из правительственных банкетов Юрий Гагарин плеснул стакан водки в лицо Брежневу.

Американцы исключают возможность подобного инцидента не из-за отсутствия сообразительности, что простительно смешанной нации берущей корни от простофиль не приспособившихся к выживанию среди населения по месту их рождения, но из-за несхожести грамматик. В Русском языке слова «мать» и «смерть» принадлежат к разряду одного грамматического рода, и для Русского мужика между ними, сознательно или бессознательно, есть нечто общее. Ну как ты переведёшь на Американский язык слово «Смертушка», если у них есть только лишь «Мистер Смерть»? Не всё укладывается в голове, если нутром не чувствуешь… И уже в виде побочного эффекта, суют под ремень противотанковую мину и, с криком «Мама, роди меня обратно!», бросаются под гусеницы наползающего танка… А потом иди, ломай голову над загадкой Русской души. Но психология тут ни при чём: всё дело в грамматике…

Неуправляемого Гагарина не получалось отчислить из Отряда Космонавтов – он уже принадлежал всей Планете. Продолжал посещать занятия, совершал тренировочные вылеты на реактивных самолётах. Понимал ли, что обратный отсчёт к его ликвидации уже тикает? Мне кажется, да, понимал. В космонавты отбирали не только за физическую, но и умственную пригодность. Не знал он лишь когда, и где…

27 марта, 1968 года, Юрий Гагарин был убит в самолёте разбившемся возле деревни Новоселово, Киржачского района, Владимирской области.

Утро было туманное, тренировочный полёт на самолёте МИГ закончен, до аэродрома оставалась пара минут лёту на высоте в пятьсот метров, когда из низких облаков свалился реактивный СУ, который по планам полётов на это утро должен был находиться на высоте четырнадцати километров в совершенно другом квадрате. Управляемый опытным лётчиком-испытателем, огромный, по сравнению с тренировочным МИГом, СУ пронёсся слишком близко к заходившему на посадку самолёту. Захваченный турбулентностью, МИГ завертелся, как щепка в буруне, вошёл в штопор и рухнул в лес. Звук взрыва донёсся до аэродрома.

Имеющий уши, да услышит… Фадеев – Хрущёв, Гагарин – Брежнев.

Имеющий смысл, да уразумеет…

И снова меня занесло, и в историю моей жизни набрели посторонние лица, с которыми я в жизни не встречался и только недавно начал понимать, что они часть её.

Ну и хватит скорбеть о запоздалой мудрости, вернусь-ка в двадцатый век, год 68-й, когда мне четырнадцать лет и…)

…и попробуй тут не разозлиться на этих Чехов – клюнули, блин, на подрывную пропаганду ЦРУ и начали раздувать контрреволюцию в лагере братских стран социализма! А до чего бесчеловечно они загородили дорогу нашему танку детскими колясками! Конечно же, водитель свернул на полном ходу, на всякий – вдруг внутри дети, танк упал с моста и наш солдат погиб. Распространила Программа «Время» Центрального Телевидения СССР.

Потом, конечно, коммунистическая партия Чехословакии навела порядок в своей стране при помощи военных контингентов из братских стран, и мы снова стали жить дальше, в хорошо сплочённом лагере социализма…

Между прочим, Конотоп в то время намного превосходил большие города в области телевидения, потому что в наших телевизорах работали два канала. Первый показывал Центральное Телевидение, которое транслировало программу «Время» и главную развлекательную новогоднюю передачу Голубой Огонёк, а также поединки команд в Клубе Весёлых и Находчивых, он же КВН, не говоря уж про хоккей. На втором канале работала Конотопская Телестудия, которая включалась лишь по вечерам, когда люди придут с работы, зато показывала больше фильмов, чем Центральное Телевидение.

Телеприёмники в те годы были чёрно-белые, а цветные лишь эпизодически промелькивали в цветных кинофильмах из-за рубежа, так что на экран нашего отец натянул лист слюды – прозрачная, но с оттенками, чтобы придавала небу голубизны, траве зеленоватости и так далее. Поговаривали, будто через эту слюду в лицах дикторов появлялось больше телесного цвета, чем без неё. Я таких тонкостей различить не мог, хоть вроде и не дальтоник.

Слюда эта вошла в моду по всему Конотопу и Дядя Толик привёз один лист для нашего телека из Ремонтной Базы, она же РемБаза, где работал фрезеровщиком. РемБаза занималась ремонтом вертолётов, так что там должны разбираться в передовых технологиях насчёт слюды и всякое такое…

Для переключения каналов приходилось проворачивать, по направлению часовой стрелки или в обратную сторону, это без разницы, самую крупную из ручек под экраном, она в ответ громко щёлкала и перескакивала на следующий из четырнадцати каналов. Однако днём, как Центральное Телевидение, так и Конотопская Телестудия показывали один и тот же немой и неподвижный круг для настройки, а на перещёлк за пределы этих двух каналов телеприёмник реагировал невыносимо шипящим шумом и скачками нестерпимо белых полос по крупнозернистому серому «снегу».

И (опять-таки возвращаясь к доступным двум каналам) каждый день, ровно в 3 часа, кто-то из технических работников Конотопской Телестудии включал музыку минут на тридцать – Ноктюрн Таривердиева, песни в исполнении Ободзинского и Ларисы Мондрус на фоне всё того же неизменного круга настройки. Мы—Саша, Наташа и я—непременно включали телек в это время, чтобы в хате звучала музыка, хотя магнитофонная запись почти не менялась и мы уже на память знали кто за кем и что будет петь…

Плюс к тому, Конотоп наводнили независимые радиостанции, что выходили в эфир в диапазоне средних волн. Тут тебе и «Король Кладбища», и «Каравелла» или как там ещё вздумает назваться продвинутый хлопец. Общим недостатком всех независимых была их нерегулярность. Ты понятия не имел, когда нужно включать радиоприёмник, чтоб услышать: —«Привет всем, в эфире радиостанция „Шкет“. Кто меня слышит, подтвердите…» И дальше он врубал хриплоголосого Высоцкого про Стрельца, который Царя опозорил, и что мы прём на звездолёте, а у дельфина вспорото брюхо винтом…

В какой-то момент, в трансляцию ввяжется станция «Нинуля» и начнёт доказывать «Шкету», что тот сел на чужой кусок волны и что «Нинуля» уже целую неделю выходит именно в этом отрезке диапазона. Мало-помалу они начнут переходить на личности:

– Шо ты ото возбухаешь? Я ж тебя в Городе заловлю, пилюлей навешаю.

– Шмакодявка! На кого бочку катишь? Давно в чужих руках не усцыкался?

– Поварнякай ото, так допросишься.

– Закрой поддувало!

Но всё это корректно, без употребления ненормативной лексики, потому что тогда и слов таких не знали, а просто крыли матом, но не по радио, а вживую.