Музей шкур

– Это ещё почему?

– Вот, жалуетесь, что всё вокруг не так, не по правилам, а ведь сами такой же.

Михаил от удивления приподнялся на каталке.

– Да, да. Сами посудите. Вот вы умерли. Но вместо того, чтобы как должно лежать себе тихоничко до погребения, вскочили, начали требовать, спорить… И ведь кроме вас никто себя так не ведёт. А я уверена, – глаза медсестры снова заволокло романтической пеленой, – что вы здесь такой не один. Но все лежат себе тихонечко, не пискнут…

Михаил раздосадовано откинулся на каталку и подтянул простыню к подбородку.

– А ведь вы правы… – он нахмурился и закрыл глаза.

Медсестра потрясла его за плечо. Труп не реагировал.

– А всё-таки, ответственный человек! – с восхищением она поцеловала тело в лоб, вернула стул на место и пошла к выходу.

Щёлкнул выключатель, и морг снова наполнило бело-голубое свечение из окна. Девушка немного ещё постояла в дверях, глядя на Михаила, вздохнула и заперла дверь морга на ключ.

Лес

роман

Растение – посредник между небом и землёю.

Оно истинный Прометей, похитивший огонь с неба.

Похищенный им луч солнца горит и в мерцающей

лучине, и в ослепительной искре электричества.

Луч солнца приводит в движение и чудовищный

маховик гигантской паровой машины,

и кисть художника, и перо поэта.

К.А. Тимирязев

Часть первая

Ретроспектива

Задребезжал телефон. Никишин сполз с дивана и уткнулся лицом в пол. Ковролин, в пятнах, вонял ногами и всем когда-то упавшим и пролитым на него. Было бы здорово оставшись дежурным хоть раз проснуться от бьющего в окно солнечного света и нежелания спать дальше. Но это значило бы, что ничего не случилось, а это само по себе неплохая новость. Он представил себе этот сюжет: «Спешу сообщить, что ничего не случилось». И размеренное течение улицы за спиной. Было бы забавно выдать такое в эфир. Телефон продолжал звонить. В корреспондентской он был один и кроме него трубку было снять некому.  Все современные технологии не могли сделать этот трезвон приятным. Точнее, какую мелодию не поставь, на третий раз она начнет раздражать. Странно, что с мобильными всё иначе. Никишин покатался по полу, корчась, словно в припадке, резко растянулся и несколько раз ударил затылком о пол. Последнее, видимо, окончательно привело его в чувство, он поднялся и снял трубку.

– Спал? – без особого интереса осведомилась Катя и не дожидаясь ответа затараторила. – У тебя выезд. Группа уже ждёт.

– Кто?

– Володя и Миша.

Хоть здесь повезло. Миша был одним из немногих операторов, с которым можно было без лишней нервотрёпки и длинных подробных объяснений снять что угодно и именно так, как нужно.

– Куда едем?

– Лесозёрск. Там эпидемия какая-то! Может даже помер кто! Если подснимешь – вообще шик! Постарайся, – восторженно проговорила она. Никишина передёрнуло. Чем сочнее материал, тем лучше. Аналитика осталась в прошлом. Теперь они мотаются по городам и весям в поисках историй, которые выжмут из зрителя побольше эмоций. Стало противно.

– Какая-то мутная история. Туда приехали московские врачи, всех местных отправили по домам. В общем, сам там разберёшься. Тебя ждёт главврач тамошней больницы. Он всё расскажет. Эксклюзив – все дела. Так что дуйте пулей. Контакты в выездном.

– Лесозёрск…Это же чёрт знает где!

– Ну, извини, – Катя повесила трубку.

«Оттрахать бы тебя разок хорошенько. Может, повежливее станешь».

Никишин поплёлся в туалет умываться.

Миша разулся, сунул под голову кофр со светом и проводами, и растянулся на заднем сидении. В такие моменты Никишин завидовал его месту – на переднем так не разляжешься: ремень острым краем вечно  впивается в шею, и солнце жарит как сумасшедшее. Но ездить впереди было престижнее. Это было место старшего группы. К тому же, Никишину нравилось ездить на машине – всю жизнь для него это было роскошью. У родителей едва хватало денег на то, чтобы прокормить их с сестрой – о покупке авто никто даже и не думал. А когда Никишин повзрослел, стал самостоятельным, он быстренько обзавёлся собственным безденежьем. Фактически машина была служебной, но стоило репортёрской заднице Никишина коснуться сидения, как авто становилось его собственностью, пусть только на несколько часов. Личный водитель только усиливал эффект этой уютной иллюзии. Спал в пути он редко. Каждый раз в дороге он жадно таращился в окно на быстро сменяющиеся пейзажи и виды, на бесконечное полотно асфальта, поедаемое колёсами и бампером. Поначалу он любил высунуться навстречу ветру, как теперь делают разве только собаки, но от этой привычки пришлось отказаться – гул и сквозняк будили Мишу и раздражали водителей. Но это нисколько не умаляло впечатлений от каждой, даже недлинной поездки. Пилить до Лесозёрска было порядочно. Высказанное Кате неудовольствие было необходимостью: нельзя давать понять, что работа тебе в радость, иначе будут заставлять работать больше. Так что Никишин был чертовски рад убить сутки, не меньше!, на эту поездку.

Стало жарко. Через прозрачное лобовое стекло солнце свободно проникало в салон. Ноги и живот порядочно взмокли. Ровный асфальт быстро кончился, и тихоокеанским лайнером их автомобиль закачался на волнах колеи и залатанных выбоин. Володя завёл привычную песню про всё разворовавших чиновников: «Скоро и тот, что есть снимут – на даче дорожки отсыпать. Пидарасы». Всё это приятной колыбельной бережно опускало Никишина в вязкий омут дремоты. Голова безвольно упала на натянутое гамаком полотно ремня безопасности, и Никишин заснул.

Машина остановилась. Никишин, разбитый от второго за день пробуждения, решил не открывать глаза сразу. Он изнывал от жары. Пока он спал солнце старательно выжигало его через слишком прозрачные стекла. Во время длинных поездок репортёр проклинал запрет на тонировку. Он несколько секунд осваивался в пропотевшем горячем теле, свыкался с липкой одеждой и взглядом изнутри проводил полную диагностику мякиша, в которое за часы сна превратилось тело. Изо рта определенно натекло слюны на плечо. Мочевой пузырь раздулся и готов был разорваться под давлением двух ремней – брючного и поясной части ремня безопасности. Зад, ноги, спина, шея и даже затылок – все затекло, онемело. Стоит ему сейчас двинуться, по всему телу огоньками гирлянды запляшут колкие электрические разряды. Кроме того, разрушится барьер, термический купол, накрывший его, и станет холодно. Никишин как никогда понимал сейчас детей, капризничающих со сна. Просыпаться дерьмово. Но обмочиться в машине не хотелось. Кроме того, после многочасовой сауны хотелось попить и покурить. Он нехотя открыл глаза.

– Приехали, – констатировал Володя очевидное. Подобное раздражало Никишина, но водитель деликатно дождался, пока Никишин проснется. Поэтому он промолчал.

– Дай выездной.

Никишин вылез из машины. Они стояли в асфальтированном лесном коридоре, запертом чёрными с редкими прутьями воротами и пристроенной к ним будкой пропускного пункта. Ворота были словно набраны из копьев, по центру каждой створки блестел гербовой щит – эмблема каких-то там войск. Никишин сделал гимнастику и побежал в кусты. Закончив со срочным, он спокойно закурил и заглянул в машину.

– Подъём, – безжалостно крикнул он всё ещё спящему оператору.

Деликатничать не было смысла – Миша просыпался легко и сразу. Это Никишину в нём тоже нравилось.

Выездной дожидался его на сидении. Никишин нашёл номер главврача и позвонил.

– Андрей Витальевич? Добрый день. Меня зовут Алексей. Да, верно. Стоим перед воротами. Отлично! Спасибо.

С обоих концов сквозного коридора КПП синхронно вышли боец – открывать ворота, и крупный невысокий мужчина – навстречу телевизионщикам. На Седове была жилетка; из-за неё он больше напоминал заядлого бильярдиста, чем главврача даже уездной больницы. В такую жару только строгий дресс-код может заставить нормального человека ходить не в шортах и футболке, а в брюках, рубашке, да ещё и жилете сверху. Но когда Седов подошёл ближе, Никишин понял, что дело не только в одежде – цепкий взгляд, вроде блуждающий, но сосредоточенный, слишком широко распахнутые глаза, легкая полнота, походка – во всём этом не хватало наглецы и вальяжности руководителя.

Вертикальный шпингалет ворот протяжно царапал по асфальт. Никишин вдруг разом понял, что за тема его ждёт. Внутри него что-то лопнуло и расплескало неясное ожидание тоски и чужой непонятной боли. В такие моменты он мечтал работать в программе про природу и животных, где всё вокруг – идиллия. Задвижка ворот звонко встала в свой паз. Путь был открыт.

Подошёл Седов. Они пожали руки. Никишин кивнул на машину.

– Садитесь. По пути введёте в курс дела. А то я немного не в теме, – извинился Никишин.

– Не могу, – покачал головой Седов. – Сейчас должны ещё подъехать.

Никишин разочарованно посмотрел на Седова.

– Вы же обещали нам эксклюзив.