* * *
Он выметен тщательно, здесь не торгуют бодяжной
водярой в кафе и пивнушках, и даже в мотелях.
По улицам сытые голуби шествуют важно,
слегка косолапя, как знойные фотомодели.
Он так изменился с тех пор, как слинял я отсюда,
когда мы любили друг друга – в ту раннюю осень,
но всё это так позабыто и так неподсудно,
что память на чистую воду не вывести вовсе.
Но что из того, что всё это давно позабыто?
Всё это живёт в подсознанье, всплывая не реже,
чем раньше… И этот посёлок, как камера пыток,
где вздёрнут на дыбе я тот — непростительно прежний.
Пусть всё здесь обрыдло – и дождь, и цветенье акаций,
и тёплое море, поющее песню акына, —
мне с этим посёлком уже невозможно расстаться,
как с другом, который меня незатейливо кинул.
* * *
Я вспоминаю, грешен, – кольнуло, как иглою, —
тот сад, что занавешен черёмуховой мглою.
Цвела сирень левее, дождём тропу размыло…
И тихо ветер веял – как из другого мира.
И всё так странно было в неверном этом свете:
наверное, любила ты не меня, а ветер.
Он вновь летит из мрака, что всё плотней и гуще, —
беспечный, как гуляка,
сам от себя бегущий.
* * *
Увезу тебя в лето, но это сосем не блицкриг.
Время – опытный лекарь, оно тебя вылечит вмиг.
Здесь колючие ости беды, что махрово цвела,
здесь январь расчехвостил остатки былого тепла.
Здесь коростою лепры покрыты сугробы души…
Увезу тебя в лето от лютых морозов-душил.
Здесь противно и тошно и вольная жизнь на кону.
Увезу тебя в то, что не снилось еще никому.
Я хвалиться не стану, и ты не одобришь меня:
тут звучит беспрестанно мелодия летнего дня.
Это вовсе не лишне, не сон это вовсе, а явь…
Ну, а если не слышно,
в наушниках громкость прибавь.
* * *
Ночь, как агат, черна,
нет ни огня.
Ты у меня одна,
ты у меня.
Сколько прощала мне
горьких обид…
Вижу, как ты в окне
плачешь навзрыд.