тишины нелетная погода.
Где же ты? Куда запропастилась?
Может быть, давно уже простилась
с тем, что быт мой глухо неустроен,
что мой чайник сильно закопчённый,
что проблемы налетели роем —
маленькие жалящие пчёлы?
Где ты? Отзовись! Пусть далеко ты,
может, это Южная Дакота,
или уже мчишься по Вермонту,
там, где не нашла ты мастерскую —
чувств не принимают для ремонта, —
ну а я, как в клетке волк, тоскую.
Я не сплю – я никакой не соня,
вздрагиваю: вроде бы клаксонят.
Нет, не ты. В окне – скопленье пятен,
сцепленных водою дождевою.
Это – призрак. Он, как ночь, невнятен,
лунною кивая головою.
* * *
…И вот мы на Пречистенке
дурачимся с тобой.
В лицо цветка тычинками
дождь тычется слепой.
Мы от него не прячемся
и, в общем-то, правы:
то грустное дурачество
последнее, увы.
Вагоны ждут на станции,
и ждут уже давно.
Мы знаем, что расстаться нам
сегодня суждено.
И вот — вокзал. И лестница.
Прощаемся на ней
не на день, не на месяцы —
на весь остаток дней.
В одном лишь нет сомнения:
сигналят поезда,
увы, не к отправлению —
к разлуке навсегда.
* * *
Казалось, всё это надолго, навечно,
но вот уж не видно совсем очертаний
камней, что пасутся отарой овечьей,
Эльбруса — стоит в белой бурке чабаньей.
И только костер, что свернулся удавом,
глотающий мрак, а с ним вместе и годы.
Нельзя устоять перед этим ударом
судьбы, как не скроешься от непогоды.
Но я о другом… Я о том, что мелели