никто и слова не промолвит.
Но ты встречаешь без боязни
сверканье яростное молний.
И так порой грохочет с неба,
как бьют кувалдою с размаха,
и нету чувства, кроме гнева,
и только в сердце нету страха.
Не ждешь, что сверху рухнет швеллер, взметнув пургу бетонной крошки, —
тебе всегда куда страшнее
пустое кресло у окошка.
* * *
Воскресенье — самый чёрный,
самый тусклый день недели,
потому что вновь с печалью
ты своей наедине.
Ты вздыхаешь обречённо,
хоть терпенье на пределе,
наливаешь чашку чая —
и всё это, как во сне.
Дверь заклинило от снега,
завалило двор по пояс,
облака – как оригами,
птичий не слыхать галдёж…
Здесь, на станции Онега,
ждешь давно ты скорый поезд —
занесло его снегами,
только ты, как прежде, ждёшь.
И когда лежишь на койке,
когда ждёшь безликих буден,
когда кот глядит с укором —
молока желает зверь, —
не считай на пальцах, сколько
было бед и сколько будет,
верь, что скоро, очень скоро
и к тебе придёт апрель.
* * *
Вот повернёшь ты голову,
помолодев лет на…
Серебряное олово
на плечи льёт луна.
Деревья и кустарники
и вечер голубой.
Я вовсе не состарился,
когда опять с тобой.
Я все забыл неладное,
все горестные дни,
опять вокруг гирляндами
развешаны огни.
И музыка на катере,
не знаю, для чего,