– Так собака – домашнее животное, она с человеком живет, в его делах как-то участвует, а дикие звери – совсем другое.
Марфа Оковна задумалась, аргументы, видимо, не стазу пришли в голову. Наконец нашла ответ:
– Домашняя скотина живет за хозяином, и ей много знать не надо. А дикий зверь сам себе голова, ему без ума погибель. Ему и от хищника надо спастись, и от человека, опять же, прокормиться, деток вырастить. Он конечно про твой песенник, – она кивнула на транзистор «Пионер», – не поймет, или как огород сажать, а про лес много понимает.
– Погодите, – остановил я ее, – что у них ум есть, инстинкты – это понятно, никто не спорит… Мне неясно, на каком языке вы с ними говорите, – на русском?
– Я один язык знаю, наш. На нем и говорю.
– А лось с вами на каком языке говорит?
Кажется, Марфа Оковна все больше удивлялась моей тупости.
– На каком он может говорить? На лосином… А волк – на волчьем.
– И вы их понимаете?
– А что там понимать? Конечно, понимаю.
– Это все какая-то фантастика!
– Чего все это? – переспросила она, не поняв иностранного слова.
– Чудо, говорю.
– Какое ж это чудо. Зверь и птица лесная, особливо которые долго живут, такое знают, чего тебе и не привиделось…
– Ладно, пусть так, – прервал я спор, – вы лучше расскажите, что вам лось сказал.
– Разное сказал. Сказал, что медведь мой знакомец в наши места вернулся…
– К нам надеюсь, в гости зайдет? – не без иронии поинтересовался я.
– Почему не зайдет, зайдет, он всегда заходит.
– А как вы с медведем-то познакомились?
– Да, как ты со мной, – улыбнулась Марфа Оковна. – Охотники его из берлоги подняли и подранили. Он одного подмял, да в чащобу ушел. Собаки его брать забоялись. Охотника мятого ко мне принесли. Отсюда его никак нельзя было вынести. Дороги накатанной нет, одна лыжная. Рассказали, как дело было. Я мятого лечить взялась. А как он все в забытьи был, сбегала в лес и медведя сыскала. Он совсем плох был, помирать собрался. Помогла и ему, чем смогла, он чуть отошел, и сюда заявился. Скотину мне до полусмерти напугал. Поселила я его в сарае. Так обоих и лечила.
Я с удивлением понял, что скоро вообще перестану чему-нибудь удивляться.
– Марфа Оковна, а люди про ваши способности когда-нибудь догадывались?
– Ты, что, окстись, да меня бы как ведьму в избе спалили. Это тебе знать можно, человек ты пришлый и выбранный… Про тебя, одним словом, указ был…
– Чей указ? – опять обескуражился я.
– Указ, он не чей, – терпеливо разъяснила хозяйка,. – Указ – он указ.
– Голос что ли? – опять я пристал с разъяснениями.
– Может, и голос, – согласилась Марфа Оковна. – Во сне пришел и сказал. А как и что, не ведаю, видать, заспала. Потом по книге проверила и там тож…
– Где проверили? В тех книгах? – Я посмотрел в сторону ее фолиантов.
Она неохотно кивнула.
– А мне можно почитать?
– Я тебе уже говорила, что нельзя, – сердито ответила она.
– Да вы вслух почитайте, а я послушаю. Так-то, поди, можно. Я в сторонке посижу, и глядеть на вас не буду.
Хозяйка надолго задумалась, видимо, осмысливая мои резоны. Потом обречено махнула рукой, встала и перенесла одну из книг на стол.
Я демонстративно пересел в дальний угол и даже отвернулся от нее. Довольно долго были слышны только горестные вздохи и шуршание перелистываемых страниц. Наконец она, видимо, добралась до нужной и начала по слогам произносить непонятные слова. Я вслушивался, пытаясь хотя бы догадаться, на каком языке она говорит. Часть слов была явно славянского происхождения, некоторые напоминали латинские. Об остальных, гортанно-восточных, я не мог ничего даже предположить. Похоже, зря я нервировал добрую женщину.
– Это какой язык? – не утерпел я.
– Книжный, – удивленно ответила она.
– А как все это переводится?
– Что переводится?
– По-русски как будет то, что вы читали?
Похоже было, что мы говорим на разных языках, или о разных вещах. Марфа Оковна смотрела на меня, не понимая.
– Этого мне не ведомо.
– Вы же сказали, что в книге написано, что я должен прийти к вам?
– Ну, написано.
– Так вы можете сказать, что там написано?
– Могу. Говорится, что ты придешь. Что же еще?
– Ладно, проехали. Что там еще говорится, кроме того, что я должен вылечить вас?
– Сам же все знаешь, зачем спрашиваешь.
– А чего я не знаю, что я еще должен сделать?
– Помочь.
– Чем помочь? – начал злиться я.