Медленный ад

– Что тебе, Сабина?

– Анна Карповна, можно выйти?

Саби смущённо разгладила юбку. Она не любит врать и не смотрит в глаза учителю.

– А до конца урока не потерпишь?

Кровь прилила к щекам, в классе смешки и хмыканья. Её не любят, она красивая, но чужая. Тихая, зажатая, отстранённая. Она редко смотрит кому-то в глаза. Может, даже никогда. Сабина, жмущаяся под туалетом – это очень смешно.

– Нет, – еле слышно отвечает девочка.

Карпуша вздохнула, взвалив на себя все грехи человечества:

– Ладно, иди.

***

Саби проскользнула мимо охранника, выскочила на залитый солнцем плац. По стенке юркнула за угол. Лисичкой в подлеске прыснула к толстым трубам с торчащими кусками изоляции. Маратик-лис дёрнул за руку, втянул в узкое пространство за ними. Обвился вокруг неё, вцепился в губы. Жар от его худого тела был сильнее майской жары. Саби плавилась, текла под его пальцами под белый шум в ушах, под лихорадочное биение сердца.

– Са-аби, – шептал он ей, – я с ума схожу, когда ты со мной.

“Я тоже”, сказала бы она, но говорить не могла. Она забыла русский, а в голове возник тихий голос. Он говорил на пушту, и слова были не про любовь. Бешенно вращающийся мир замедлился, за головой Марата из сплошного марева проступили детали: трубы, школа, физрук, лениво чеканящий мяч в остутствии учеников. Голос исчез. Он был слишком тихим, чтобы узнать, Саби показалось… только показалось, что он был похож на голос отца.

Она отстранилась, выпуталась из его крепких рук. Марат вздохнул, грустно улыбнулся:

– Помню-помню. Мне трудно сдержаться. Я слишком тебя люблю.

Саби обхватила его шею, уткнулась носом в плечо:

– Я знаю… Я тоже…

Сейчас не было ни шума, ни голосов. Только нежность.

– Хочешь латте? с зефирками?

– Ла?тте, – шепнула Саби, – очень.

Они скользили между деревьями скверика, избегая дорожек. Её рука в его руке. Он возникал внезапно на её пути, и она врезалась в его грудь, смеясь и умирая от счастья. Нельзя спокойно идти по дорожке, когда любовь горит в тебе бенгальским огнём, только успевай искры гасить. Возраст такой. Пройдёт время – погаснет.

***

– 10:45: Начинаю подготовку к трансферу.

***

В узком переулке, в густой тени старого дома они сели за столик кафе перед стеклянной витриной. Молодой паренёк в расшитой золотыми узорами жилетке положил перед ними меню. На кожаной папке – надпись “Кафе Атбани”, стилизованная под арабскую вязь. Марат сдвинул её в сторону.

– У вас есть латте с зефирками?

– С маршмэллоу? – улыбнулся официант. – Да, есть, конечно. Два? Что-то ещё? Пару минут.

Он кивнул и исчез. Марат потянулся к Саби, провёл пальцами по щеке. Накрыл её руку своей, сухой и горячей. Она смотрела ему в глаза, не отрываясь. Только ему одному во всей школе она могла смотреть в глаза.

Из кафе вышла полная женщина с подносом, расставила перед ними узорчатые чашки с кофе. По центру стола поставила вазочку с конфетами.

– Мы не заказывали… – начал было Марат, но женщина улыбнулась:

– Это подарок от нашего кафе. Вы таких точно не пробовали, я привожу их со своей Родины. – Она наклонилась, добавила доверительно: – Контрабандой.

Марат рассмеялся:

– Если подарок, и контрабанда, спасибо.

– Кушайте, ребята, – её глаза подозрительно блеснули, – вы такие красивые, – в голосе дикий мёд с лёгкой горчинкой, – кушайте. Не буду мешать.

Марат взял конфету в чёрной обёртке с золотой арабской вязью, потянулся к Саби. Она вонзила зубы в шоколад, коснулась губами его пальцев.

– М-м-м как вкусно, – чёрные зрачки Саби закатились к небу. – Не пойму, из чего начинка.

– Дай, – Марат закинул вторую половину себе в рот. – Корица, мускат и чёрт его знает что ещё… Перец?.. Вкусно, скажи?

Когда дети ушли, из кафе вышла женщина. На одиноком столике стоял остывший кофе и вазочка, полная обёрток с надписью на арабском, золотом по-чёрному, “Иди за мной”. Женщина составила посуду на поднос, протёрла столик. Её чёрные глаза заблестели. На стол упала крупная капля, потом вторая. Женщина посмотрела на небо, заслонясь рукой от палящего солнца. Покачав головой, она ушла внутрь. Пустой столик в густой тени ждал следующих гостей. Через пару минут от капель остались только белые кристаллики соли.

***

– 11:12: Стимуляция прошла штатно, завершаю подготовку к трансферу.

***

Странное будоражащее послевкусие от конфет осталось на их языках. Они бежали по пустым переулкам и делились им друг с другом, не останавливаясь, на ходу. И каждый поцелуй взрывался новым вкусом.

– По-моему, в них какой-то наркотик, – сказал невнятно Марат. Он говорил, целовал и улыбался одновременно. У Саби кружилась голова, а сердце колотилось не в ритм, чуть не разрывая тонкие рёбра.

– Не знаю, – отвечала Саби, целуясь и улыбаясь. Он прижал её к стене дома, сквозь тонкую ткань в спину вонзилась каменная крошка. Она прильнула к Марату, Марат крепко обнял её. Левая рука не глядя тыкала в кнопки домофона.

– Нельзя, – прошептала она ему в полутёмном подъезде.

Он подхватил её невесомое тело на руки и побежал по лестнице

– Нельзя, – шептала она ему в ухо и прятала мокрые глаза в его волосы. – Любимый, пожалуйста, – и ещё крепче прижималась к нему.

Марат распахнул высокую дверь, увидел двуспальную кровать в проёме. Старомодную, антикварную, с парчовым балдахином и золотыми шнурами. Он бережно положил Саби на покрывало. Из её глаз текли слёзы, но она не могла сопротивляться. Мужской голос в её голове говорил на пушту, читал молитву, но звук рвался, пропадал, его сносило ветром. А потом и вовсе затих. Марат стянул футболку, лёг рядом.

– Саби… – позвал он её.

Она повернула голову. Он пальцем стёр слёзы.

– Любимая…