Идеология и государственность: теория и практика

Конструктивизм

Волюнтаризм

Государство–объективно-необходимая форма организации общества, его устройство непроизвольно и соотносится с устройством космоса в целом.

Этатизм

Отношение к индивиду и его интересам

Индивид самодостаточен, он подлинная субстанция социального бытия, его интересы – высшая ценность. Общество, государство, всякий социальный институт, – лишь средство их удовлетворения.

Индивидуализм

Индивид не самодостаточен и не может существовать вне общества, которое является формой реализации его интересов. Индивид и общество – суть взаимополагающие явления.

Общинность

Гражданственность

Отношение к религии

Религия – является искусственным образованием и играет служебную роль. Политика должна быть отделена от религии.

Скептицизм

Атеизм

Религия обеспечивает связь с Высшим, сверхчувственным и есть необходимая основа общественной жизни.

Религиозность

Отношение к социальной иерархии

Люди «по природе» равны, социальная иерархия как таковая несправедлива и должна быть устранена.

Равенство

Люди не равны от природы, социальная иерархия естественна, справедлива и благотворна .

Иерархичность

Отношение к традиции

Традиция условна и, в принципе, играет скорее негативную роль, препятствует новому, прогрессу.

Реформаторство Прогрессизм

Традиция складывается закономерно. Она объективно необходима, и играет благотворную роль в общественной жизни.

Традиционализм

Отношение к морали

Отрицание моральных абсолютов, относительность истины, отождествление добра и пользы, выгоды.

Нравственный релятивизм

Признание абсолютных моральных ценностей, и объективного характера, нравственных норм.

Нравственный объективизм

Отношение к свободе

Свобода присуща индивиду как таковому, и состоит в независимости от внешних факторов. Подчинение противоположно свободе.

Негативная свобода «от»

Свобода индивида вне общества невозможна. Она состоит в возможности самореализации, предполагающей занятие индивидом определённого места в обществе.

Позитивная свобода «для»

Результаты проведённого сопоставления позволяют в систематической форме раскрыть сущностные характеристики обоих подходов (которые, следуя общепринятой терминологии и, в соответствии, с их собственно философскими принципами, можно также назвать реалистическим и номиналистическим) и показать, что принципы, на которых они построены, имеют не только философско-теоретическое, но и общемировоззренческое, и идеологическое содержание и значение, и служат концептуально-теоретической основой для множества различных социальных учений, правовых, политических и идеологических доктрин. Отметим ещё, что предложенная таблица является средством не только сугубо внешней систематизации. Можно видеть также, что все принципы каждого подхода находятся во внутренне закономерной взаимосвязи между собой, и в сущностной противоположности к каждому принципу другого подхода. Так, например, индивидуализм, – необходимое следствие номинализма, сущностно связан не только с волюнтаризмом и/или нравственным релятивизмом, но и, как это не кажется маловероятным на первый взгляд, с равенством, и противоположен не только общинности и гражданственности (которая именно и состоит в исполнении гражданского долга), но и религиозности, этатизму, традиционализму, космизму, – всем принципам реалистического подхода.

Сущностная связь индивидуализма с равенством обусловлена тем, что в своем логическом (и онтологическом) пределе, индивидуализм может опираться только на самодостаточность, и есть не что иное, как ее социальное, точнее, асоциальное проявление. А из самодостаточности индивидов с необходимостью следует их равенство, так как если каждый сам по себе обладает достаточным основанием для себя, то никто не может обладать превосходством. Совершенная самодостаточность (а она, в соответствии с понятием не может быть несовершенной) предполагает совершенное равенство, так как отсутствует основание, по которому можно было бы установить неравенство самодостаточных элементов. Поскольку самодостаточность не имеет степеней, все ею обладающие равно самодостаточны. Весьма показательно в этой связи, безапелляционное заявление «методологического индивидуалиста» и либерального идеолога, пропагандиста «Открытого общества» К. Поппера: «Я требую, чтобы политики защищали принципы эгалитаризма и индивидуализма»[151 - Поппер, К. Открытое общество и его враги. Т. 1. С. 389.]. Заметим, между прочим, что «эгалитаризм», у этого известного своей требовательностью «антитоталитариста», стоит на первом месте. Напомним ещё, что экзистенциально, сущностную связь самодостаточности, равенства и индивидуализма, демонстрировал, пропагандировал идоказывал, живя в бочке, и ни в ком не нуждаясь, знаменитый Диоген-киник, выученик софистов, «законченный» индивидуалист и неутомимый пропагандист всеобщего равенства по совместительству.

Отмеченное концептуальное единство фундаментальных оснований каждого из проанализированных подходов, позволяет осуществлять логически последовательную дальнейшую конкретизацию, «разворачивание» их принципиального содержания в его мировоззренческом и идейно-политическом значении. Так, например, очевидна и общепризнана закономерная связь между принципом равенства и демократией, как формой государственного устройства, или связь между гражданственностью и патриотизмом. Но далеко не общепризнана и, может быть, не всегда очевидна необходимая логическая связь между демократией и нравственным релятивизмом, или, например, ее принципиальная рассогласованность с патриотизмом. В качестве доказательства этой рассогласованности, можно, конечно, вспомнить Платона и его рассуждения о том, что при демократии никому нет дела до общегосударственных задач, даже во время войны. Но, тому же Попперу, эти рассуждения, как известно, не показались убедительными и наглядная демонстрация логической стороны вопроса, наверное, не будет лишней. Воспроизведение всей логической «цепочки» в обоснование этого утверждения является задачей, главным образом, логического навыка и мы не будем прослеживать все ее звенья, укажем лишь на достаточно явное противоречие между патриотизмом и нравственным релятивизмом (который сущностно связан с равенством). Сказанное, заметим во избежание недоразумений, не означает, конечно, что в т.н. демократических странах невозможен патриотизм и другие проявления гражданственности. Речь идет о логической стороне дела, об «идеальных типах», а в реальной жизни люди, очевидно, далеко не всегда руководствуются логически выверенными и последовательными соображениями. Нам же важно показать практическое эвристическое значение проведенного в этой части работы концептуального сопоставления двух основных традиций социально-философской мысли для сравнительного анализа различных мировоззренческих позиций и идеологических представлений. Впрочем, если говорить о практических примерах, то неслучайно, наверное, памятный многим процесс «демократизации» в СССР, своей оборотной стороной, имел «шельмование» патриотизма. Да и в других странах, и на «международной арене», пресловутая «мантра», – «патриотизм – последнее прибежище негодяев» является, как известно, частью credo именно «либерально-демократических сил».

В свете полученных результатов, появляется возможность сформулировать новое, отличное от преобладающего в современной социальной науке видение проблемы «идеологического плюрализма», имеющей, очевидно, немалый теоретический и практический интерес. В современном мире существует, как принято считать, значительное число различных идеологий. Разными авторами, как в сфере научного, так и в сфере общественно-политического «дискурса», они по-разному характеризуются, классифицируются и оцениваются. В наши задачи ни в коей мере не входит описание всего этого многообразия, не говоря уже об участии в идеологической полемике. Напротив, поскольку речь идет о философском анализе, наличное эмпирическое многообразие должно быть, очевидно, сведено (или выведено) к неким общим закономерностям-принципам. В данном случае, из приведенной выше таблицы следует, что все существующие и, в принципе, могущие существовать виды идеологических учений, являются не чем иным, как разновидностями, различными спецификациями двух действительно принципиально отличных, более того, противоположных мировоззренческих позиций. Эти позиции можно охарактеризовать, как Богоцентричную и человекоцентричную. Ибо, очевидно, что мерой сущего, может являться либо Бог, либо человек. Третьего не дано. И в данном случае, это не только логическая, но также и онтологическая и экзистенциальная истина. В философии, об этом, со всей определенностью было сказано уже Платоном при разработке полисной идеологии в «Законах». Могут существовать и существуют, таким образом, два основных типа мировоззрения: теистическое (религиозное) и а-теистическое, гуманистическое.

Эта констатация, собственно, вполне отвечает традиционным представлениям, что называется лишний раз, подтверждая их бытийную укоренённость, закономерность. В истории социальной мысли эта закономерность проявляется в существовании двух основных идеологических направлениий, в концептуально-теоретическом плане опирающихся на философские традиции обозначенные нами как платоновская или реалистическая и софистическая или номиналистическая. Как было показано софистическое полагание человека в качестве меры неизбежно приводит к «индивидуалистической дедукции» не только государства и общества, но и морали, религии, права. Именно это обстоятельство, а не поверхностные политические лозунги и партийные программы оказывается решающим для существа дела в идейном отношении. В этой связи, стоит, очевидно, отметить сущностное, принципиальное единство таких, внешним образом, весьма отличных и, зачастую, даже противоборствующих на «политическом фронте» идеологий, как либерализм, социализм и национализм.

«Национализм», в современном общественно-политическом лексиконе, широко употребляемое, и, вообще говоря, очень «расплывчатое» понятие, обозначающее, часто, весьма различные идеологические концепции. Само понятие «Нация», о чём не всегда вспоминают, рождено Революцией[152 - Которая склонна, как говорят, «пожирать своих детей», что и происходит сегодня с «национализмом».]. Его отцы, её деятели, – выученики Руссо, хотели заменить религиозно-подданическую «идентичность» национально-политической, и, объявив себя Национальнымсобранием, противопоставили «Нацию» – «королю и церкви». Национализм, в принципе, не обязательно а-теистичен. Ясно, однако, что если «Нация» объявляется высшей ценностью, а Бог – не является «национальным достоянием», то мерой оказывается она, а не Он. С другой стороны, поскольку нация может пониматься, а национализмом, как правило, и понимается, в том числе и как природное явление, натуралистически, «метафизическим сущностям», трансцендентному в реальной политической практике национализма практически не остается места. То же касается и сугубо формальной, политико-правовой «национальной (само)идентификации». И, самое главное: поскольку речь идёт об «интересах нации», её общей воле, закономерным образом появляются выразители этой последней, глашатаи «Разума и совести нации», наиболее передовая, сознательная её часть, ведущая за собой (если надо, то и с помощью силы), всех остальных, со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть воспроизводится концептуальная схема Руссо, построенная, как было показано, на индивидуалистических и а-теистических предпосылках.

Если говорить о таких «антагонистах», как либерализм и социализм, то идеологические различия между ними также носят внешний, технический характер. Это, как уже отмечалось, различие не целей, а средств. Либерализм, в отличие от социализма не богоборствует открыто, но для обоих учений, человек есть высшая ценность. Социализм, в отличие от либерализма, любит поговорить об «интересах общества», но в действительности, эти интересы оказываются интересами сознательной части последнего, то есть все той же «общей волей» Ж.-Ж. Руссо.

Принципиальное единство либеральной и социалистической идеологий отмечали многие крупнейшие мыслители и учёные, начиная от Ф. Ницще и, заканчивая, И. Валлерстайном. Ницше, этот infant terrible западной философии, часто, однако, «зрящий в корень», – сказал в «Воле к власти»: «Социализм есть всего лишь агитационное средство индивидуализма. Анархизм, опять-таки, – всего лишь агитационное средство социализма», – указав, таким образом, на общее генетическое начало либерализма, социализма и анархизма. То, что индивидуализм, причем именно «эгалитарный» индивидуализм «посредственности», выступает под разными псевдонимами, по Ницше – «одна из обычнейших подтасовок девятнадцатого столетия»[153 - Ницше, Ф. Воля к власти. М.,2005. С.424.]. Ницше, конечно, не самый большой авторитет для «учёных», да и его экспрессивная манера не характерна для научного стиля аргументации. Однако вот уже в двадцатом веке, человек другой эпохи, адепт другой философии, – Ф. Хайек, говорит, по сути, то же самое и, практически, теми же словами: «американские социалисты сознательно совершили подлог, когда присвоили себе звание либералов»[154 - Хайек, Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. СПб, 1998. С. 191.]. И далее, тот же автор отмечает имеющее место на деле, «практическое единство» действий либералов и социалистов, указывая на «европейские политические партии, которые либо именуют себя либеральными (как в Великобритании), либо претендуют на то, чтобы их таковыми считали (как в Западной Германии) и при этом, без колебаний входят в коалиции, с откровенно социалистическими партиями[155 - Там же.]. Обращает внимание Хайек и на то, что такое «практическое единство» проистекает из концептуальных «совпадений» либерализма и социализма, не без юмора замечая, что «Это отнюдь не ново. Еще в 1911 году Л. Т. Хобхаус опубликовал книгу под названием «Либерализм», которую вернее было бы назвать «Социализм»[156 - Там же.].

Концептуально-теоретическое обоснование принципиального единства либеральной и социалистической идеологии было дано одним из крупнейших современных социологов И. Валлерстайном. Это обоснование специально разработано им в знаменитой работе «После либерализма», главным образом, в разделе с говорящим названием «Три идеологии или одна? Псевдобаталии современности». Там, в частности, говорится: «По сути дела, тем, что особенно отличало социализм от либерализма … была уверенность в необходимости серьезно помочь прогрессу … Коротко говоря, суть социалистической программы состояла в ускорении исторического развития. Вот почему слово «революция» им больше импонировало, чем «реформа»[157 - Валлерстайн, Ф. После либерализма. М, 2003, С. 79.]. И далее очень любопытные и не лишенные глубины наблюдения, проистекающие, кстати, из «встроенности» валлерстайновского понимания сущности идеологии в его концепцию «мир-системы»: «За фасадом яростной оппозиции либерализму в качестве ключевого требования всех этих режимов (тоталитарных – С. Г.) мы видим ту же веру в прогресс, через производство, которая была евангелием (подчёркнуто нами, – С. Г.) либералов»[158 - Там же. С. 90.]. И ещё одна, более чем красноречивая в контексте анализа взаимосвязи либерализма и социализма характеристика: «Хотя ленинизм претендовал на роль идеологии отчаянно противостоявшей либерализму, по сути дела, он являлся лишь одним из его проявлений»[159 - Там же.]. Нам остаётся только солидаризироваться с этой оценкой и подчеркнуть, что дана она не «походя» и принадлежит отнюдь не Ницше, а одному из самых значительных социальных теоретиков нашего времени.

Приведем и другое, может быть, даже более авторитетное свидетельство принципиального совпадения либеральной и социалистической мысли. Это хорошо известные слова из работы классика социологической науки и либерального мыслителя М. Вебера. В «Политике как призвании и профессии» он пишет: «Всякое государство основано на насилии, говорил в своё время Троцкий в Брест-Литовске. И это действительно так»[160 - Вебер, М. Избранные произведения. М., 1990, С. 645.]. То есть, как видим, по проблеме происхождения и сущности государства, – ключевому вопросу политической идеологии, – имеет место полное единодушие знаменитого либерального социолога и еще более знаменитого «перманентного» революционера, – всё та же «индивидуалистическая дедукция» государства, притом с киническим акцентом на насилие. В качестве комментария, мы отметим еще, что адепт строгой научности Вебер, в данном случае, вполне в стиле идеолога Троцкого не утруждает себя аргументацией. «Доказательством» служит лапидарное «это действительно так». Слова же о «социологическом определении» и т.п., вряд ли могут быть приняты всерьез, ибо всякое действительно научное социологическое исследование должно быть основано на изучении эмпирических фактов, а высказывание «Всякое государство основано на насилии» является априорным. И не просто априорным, а, наверное, даже «априорно-аналитическим», (что в случае Троцкого вряд ли возможно отрицать) когда определение понятия «государство» подменяется «извлечением-раскрытием» предварительно встроенного в него идеологического содержания, очевидным образом присутствующего в концептах, вроде пресловутого «насилия». Добавим еще, что, в свете только что сказанного, особенно красноречивой представляется и оценка одного из крупнейших консервативных мыслителей ХХ века К. Шмитта, отмечавшего согласие «либералов» с «большевиками-марксистами» по вопросу о сущности государства: «Западные либеральные демократы согласны с большевиками-марксистами в том, что считают государство аппаратом, нейтральным техническим инструментом»[161 - Шмитт, К. Левиафан. С. 164.].

О сущностном принципиальном родстве либерализма и социализма говорила и русская философская мысль. Прежде всего, в лице К. Н. Леонтьева, много критиковавшего либерализм, особенно в его культурных основаниях и первым, наверное, (не только в русской мысли) указавшим на генетическую связь этой «передовой» идеологии с тогда еще только набиравшим силу социализмом. Специальные работы, анализу либеральных корней социалистических учений и революционной практики, посвятил русский политический философ и религиозный мыслитель Л. А. Тихомиров.

В одной из них с недвусмысленным названием «Начала и концы. Либералы и террористы» он показывает, что именно либеральные писатели и деятели создают духовные предпосылки для появления революционного террора. «Терроризм, – чётко формулирует Тихомиров, – это не доктрина, а тактика» и, соответственно, необходимо «задаться вопросом», – «как могла появиться такая тактика, какие для этого требовались нравственные понятия»[162 - Тихомиров, Л. А. Критика демократии. М., 1997. С. 88.]. Сам Тихомиров дает такой ответ на этот вопрос: «Революционные крайности вытекают из общего миросозерцания… наши, «передовые», создают революционеров не своими ничтожными либеральными программами, а пропагандой своего общего миросозерцания»[163 - Там же. С. 78.].

Генетическую, «родственную» связь социалистического революционаризма с либеральным реформизмом Л. А. Тихомиров, в образной форме, раскрывает в работе «Демократия либеральная и социальная». Отмечая, что сторонники либеральных и социалистических идей, как правило, считают их принципиально различающимися, он пишет: «До известных пределов они правы. Лягушка очень отлична от головастика. Но, тем не менее, – это все-таки дети одной матери, это различные фазы одной и той же эволюции. При появлении и торжестве либерального демократизма, социализм, немного раньше, или немного позже, должен был явиться на свет»[164 - Там же. С. 132.].

В завершение наших «генеалогическо-идеологических» разысканий скажем несколько слов о двух концептах, весьма распространенных в современном научно-философском и общественно-политическом дискурсах: о «христианском гуманизме» и «христианском социализме». О первом много говорят и много заботятся либерально мыслящие писатели и деятели. Второй, пропагандируется значительной частью социалистов, особенно, в периоды падения популярности социалистической идеологии. Что касается «христианского гуманизма», то сколь угодно частое употребление этого словосочетания не способно наполнить его смыслом, превратить, выражаясь языком Гегеля, в понятие. Оно, все равно, останется неразумным и недействительным, потому что утверждение человека в качестве высшей ценности, «человекоразмерность» гуманизма, в принципе, не сочетается с христианской верой. Гуманизм и проповедуемая им гуманность – это отнюдь не синоним человеколюбия вообще, и уж, во всяком случае, в христианском его понимании[165 - «Любовь к человечеству – словесный блуд»,– сказал об одной из главных гуманистических ценностей христианский подвижник о. Иоанн Крестьянкин.]. Христианство не нуждается в заемных «терминах», оно всегда находит свои слова, и учило милосердию за полторы тысячи лет до появления «гуманизма», этой идеологии, не столько даже «человеколюбия», сколько «человекобожия», своего рода, «воинствующего индивидуализма». Идеологии, возникшей в качестве «реабилитирующей» телесность и чувственность гуманистической антитезы христианской морали, и, в своем развитии, едва ли не превратившейся в одну из форм идолопоклонства, когда человек, отказываясь от Бога, замещает пустоту святого места тем, что делает идола из самого себя и называет это «гуманностью и свободой».