Когда факс приходит не вовремя

– Спасибо, но не надо.

– Надо, мой любимый мелкий злодей, надо.

Я постарался не думать о розовом слоне. Абстрагироваться от него, уйти в другой мир, мир без розовых слонов. Но тяжело не думать о маленьком розовом слоненке, который не дает тебе дышать. Он ласковый, топчется очень аккуратно у тебя в гостиной, не бьет посуду, не дебоширит, паинька. Его можно не замечать – настолько он тих и незлобен по характеру. Но как не думать о нем хотя бы секунду, хотя бы только один миг, когда так хочется вздохнуть, так хочется глотнуть пусть не свежего, пусть спертого или даже отравленного воздуха или выхлопных газов или дыма, или копоти. Но и нос твой и рот заняты лобызаниями обыкновенного розового слоненка, котором не возможно выбросить из головы. Я бы давно убил его, если бы мог. Но я слишком короткорукий, я слишком слабый, я не могу причинить вред детенышу розового слона и розовой слонихи (они мне даже браслетики подарили и одели на запястья, и застегнули – заботливая семейка). Уши моего навязчивого глюка как блины, может быть, будь у меня такие уши, я мог бы дышать через них, но уши у меня маленькие, через них много не надышишь. Ноги его – как колонны макета древнегреческого храма, кожа розовая слегка мохнатая, это прозрачные волосы образуют пушок, да, именно пушок, легкий пушок, а совсем не мех, это же не мамонт, а слон, обыкновенный розовый слон. О нем можно не думать, но это никак не получается.

Когда я почти умер, поцелуя несколько ослабли, я смог чуть продохнуть. Как заботливо – теперь я мог отвечать на вопросы.

– Расскажи, как ты жил без меня. Без своего любимого розового слоненка?

– Нормально, как все.

– Не верю, ты особенный, ты уникальный, ты единственный в своем розе. Я так тебя люблю! Но прости, я не верю тебе. Ты самоуничижаешься непонятно почему. Не скрывай ничего от любящего тебя!

– Да я и не скрываю.

– Тогда говори, поделись со мной всем, всем-всем. И мы сольемся в экстазе телесном. А наши души образуют гармонию.

– А, может быть, завтра сольемся? Сегодня что-то я не в настроении, да и вообще…

– Сейчас, прямо сейчас! И всегда! Мы будем вместе всегда! Я буду приходить к тебе во сне.

– Это сон, ты – просто сон. Не бывает розовых слонов!

– Я слоник, я не знаю ничего про слонов. Может быть, их действительно не бывает. Но я-то есть!

– И тебя нет, ничего нет!

– Ням-ням, какой ты вкусненький!

– Прочь, прочь! Уйди прочь! Если ты меня любишь, уйди!

До какого только изуитства не дойдет мелкий злодей, не влюбленный и лишь позволяющий себя любить слонику цвета роз, в своих издевательствах над влюбленным созданием лилейно-розового цвета с пушком на ушках, с желтенькими бивенькушичками.

– Потому что я люблю тебя, я и не уйду. Как ты мог допустить такое, как мог помыслить о таком?! Чтобы я, твой раб, твой верный слоненок бросил тебя? Тем более в трудную минуту! Ведь тебя, героя нашего времени, держат в застенках сатрапы. Да пусть мои бивни станут нецками! пусть хвост мой станет сувениром! пусть череп мой станет пепельницей! но я не брошу тебя!! Особенно сейчас, в такой тяжелый, можно сказать переломный, для тебя период в жизни. Ты же одинок, ты запутался, ты врешь, даже мне, своему одновременно другу-брату-любимому. Но я тебя излечу.

И снова поцелуи, которые не дают вздохнуть. Уж засосы так засосы, специалист, мать-его… впрочем, не надо трогать розовую слониху, она может и затоптать, и почки опустить, и … Но как не трогать розовую слониху, если ее чадо пастельных тонов кислород перекры…

– Хорошо, я всё скажу!

– Давно бы так. Я внимательно тебя слушаю и повинуюсь…

Слоник склоняется в полупоклоне. Бьет бивнями об пол. От грохота я просыпаюсь. Да, приснится же такое!

Следователь, уже наяву:

– Признаетесь, что заказали массовое убийство?

Растет борода протокола, а следователь – чирк-чирк – ее ровняет (чтобы усе волоски ложились в правильную прическу).

– Всё зависит от того, чем вы подкрепите свой вопрос.

– В каком смысле подкрепим? доказательства у нас серьезные.

Судя по жесту, доказательствами моей вины, видимо, были заполнены все окружающие комнаты.

– Я понимаю, но не количество отпечатков пальцев на сантиметр квадратный имею в виду. Если вы меня будете бить по почкам, делать мне ласточку или слоника, то рано или поздно я признаюсь, что главный злодей на Руси совсем не Горыныч, не дороги и дураки, а я собственный персоной. Более того, я в красках распишу, что не просто заказал десяток уважаемых и могущественных людей, а готовил массовый заговор с целью свержения правительства, плюс убийство президента, плюс групповое изнасилование депутатов государственный думы женского пола, плюс мечтал разжечь костер из межрелигиозной розни и ее межнациональной сестренки, и уж, конечно, что я лично стрелял из снайперского пулемета и одновременно сидел за столом рядом с другими мишенями. А если вы просто спрашиваете, без физической подоплеки вышеуказанными действиями, то отвечаю вам честно-пречестно: нет, нет и еще раз нет. И совершенно вежливо, между прочим, прошу свидание с адвокатом. А уж если вы по природе щедрый человек, то можно ли позвонить моей секретарше Машутке и предупредить её о невыходе меня на работу. Пусть не волнуется.

Нуль эффект, то ли я никудышный актер, то ли публика собралась деревянная, без сердец… зачем они только розового слоника привели в зал?

– Закончили спектакль?

– Да.

– Можете сказать определенно, чтобы эту определенность можно было занести в протокол. Вы заказали групповое убийство… – и он перечислил фамилии людей, которых уже не было.

– Нет.

– Так и запишем. А теперь вами займутся… (я внутренне готов был к слову "палачи", но прозвучала совсем другое – "психологи")

Как волны моря, накатывая раз за разом на камень, после подобной тысячелетней обработки сглаживают его острые грани, так и меня укатали специально обученные сивки… причем гораздо быстрее. Все самое страшное, что только может с вами случится, вы можете себе представить. А что вы можете себе представить, то знают эскулапы из службы травли подчерепных тараканчиков. Интересно, откуда они узнали, что я ненавижу, когда из крана каплет? Вроде, не писал в автобиографиях ничего даже отдаленно похожего на каплефобию (или как там она по латыни зовется). Не писал…

Держали меня не в камере, а в однокомнатной квартирке низшей степени паршивости. И там протекал кран. И я не мог его ни плотно закрыть ни насовсем свернуть. Точнее, свернуть мог, и свернул, но поставили точно такой же кап-капистый. Это час или два, или сутки-двое можно стерпеть. А изо дня в день, неизвестно сколько.. кап-кап… которые, никак нельзя приглушить – тут котелок сорвет. Нет музыки, даже дуроскопа нет, нет книг и собеседника. Кроме психологов, меняющихся как в калейдоскопе, один проникновеннее другого. И вечное кап-кап. Звук именно такой силы, чтобы бьющаяся о раковину кухни вода слышалась в спальне. Кап-кап. Как ни погружайся в собственные мысли от этого кап-капа не избавиться. Пробовал подкладывать мягкое под капель. Мягкое забирали, били линейкой по рукам непослушного мелкого злодея. Пробовал мастерить беруши из подручных средств. Зоркие птицы клесты-клещи прилетали тут же и вытаскивали из ушей неположенное, с их клювами это было сделать просто. Пробовал прятаться в дебрях собственного разума. Но в мысли сильно погружаться нельзя, враз вычислят о каком именно заказном убийстве ты навязчиво думаешь. Кап-кап. Можно ломать пальцы и этим звуком заглушать кап-капель. Только вот сколько у человека пальцев, а сколько секунд в сутках? Кап-кап. С одной стороны душат, когда оставляют в покое, покой мелкому злодею только снится. Потому что кап-кап. С другой стороны, душат на задушевных беседах. Потому что души нет, и посему всё видно, всё прозрачно. Кап-кап. Я не сошел с ума только в следствии отсутствия такового органа.

Одним из главных второстепенных вопросов, которым меня пытали был: "а чего это ты сидел за столом как Будда спокойный, а? Знал, небось, что тебя не грохнут. Потому что ты смертоубийство и организовал". Пришлось им рассказать историю одну из своей бурной и беспутной молодости. Как-то раз мы накурились травы. Занятие никчемное, но тогда мы были молоды и глупы, хотелось в жизни попробовать всё. И вот группа молодых балбесов стоит и дебильно ржет над любой самой тупой шуткой. Движения замедленные, глаза прищуренные, жесты ленивые. И через час или два времени субъективного к нам неспешно приближается молодой чемодан в черном плаще. И один из нас (неважно кто) произносит с оттягом: "Пацаны, это киллер, он сейчас достанет ствол и начнет нас валить", мы хи-хи-ха-хакаем, соглашаемся бессвязными междометиями, мол, точно киллер! гы-гы, дальше ржем – прикольно ведь, киллер. А парниша достает ствол и действительно начинает нас валить одного за другим. Как вы, психоэскулапы, понимаете, я остался в живых. Вот тогда у меня был подспудный шок, не измена или истерика, а именно тихий – размытый канабисом – шок. Да, давно это было. А касаемо недавних событий. Что, люди, которые бежали или кричали, избегли участи им уготованной? По-моему, нет. А я сидел и спокойно глядел как смерть проявляет себя. Так-то вот.

Но мозго-сантехники не сдавались и много-много раз спрашивали и повторяли вопрос и переповторяли и засаживали его как занозу в шерсть обыкновенного разговора о ни-о-чем-погоде. И когда я успокаивался сзади у самого уха вдруг раздавался шепоток:

– Ты нанял киллера? – или мимикрически на него похожее предложение с загогулиной вопросительного знака на конце. Один и тот же смысл скрыть можно под разной формой.

Мои попытки перевести стрелки на Лику – она же тоже жива осталась, к тому же у нее мотив был – не увенчались успехом. Также в пустоту канули мои упоры на логику: ну зачем мне их убивать? Я же на них работал, деньги должен был получить. А теперь с кого получу? Эффект нуль. Ну ясно, они же жалование у государства получают, что им заботы коммерсантские?

И снова – неожиданно! – раскаленные щипцы почему-то не зацепили эпидерму мелкого злодея. Даже наоборот, ко мне допустили посетителя.

– Привет! – улыбается.

– Привет, коли не шутишь.

– Можно с тобой посидеть? – умоляющий взгляд.

– Посиди, раз пришел.

– Мне холодно, – гусиная кожа, клацанье зубами, дрожь подтверждают данное утверждение.

– Понимаю.

Какой никакой а все-таки диалог. Средство избавится от кап-капа. Пусть говорить и приходится не с душевным человечищем Дедом морозом, а с кровавым мальчиком.

– Не узнаешь?