Четвертый поход

На еще негнущихся, плохо слушающихся ногах Сережа доковылял до края шахты и заглянул вниз. Голос противился, Голос кричал ему: «Беги! Беги, дурачок!», но что-то заставило мальчика взглянуть на Серого человека.

Взору его открылся прямой ствол шахты, метров пятнадцать глубиной, на дне которого, освещенном такой же тусклой свечой, что и наверху, по кругу виднелись двери, четыре темных проема.

Цепляясь за вбитые между каменных глыб скобы, медленно карабкался наверх Серый. Он был уже совсем близко, и счастье, что Серый не смотрел наверх. Сережа понял – надо что-то делать, но вот что?

Он заметался у жерла шахты, в какой-то момент ему в голову даже пришла мысль прыгнуть вниз, чтобы этот маньяк ничего не смог с ним сделать. Представив на миг, как он летит вниз, как его тело сбивает с лестницы Серого и как они оба с воплем падают, Сережа всхлипнул. Умирать не хотелось.

И тут Голос, на мгновение замолчав, быстро проговорил: «Надо сбросить ему на голову что-то тяжелое! Не свое тело, дуралей, а что-нибудь другое. Ящик, мешок, камень... Ищи! Быстро – ищи!»

Легко сказать: «Ищи!», а вот сделать...

Серый человек поднимался из шахты медленно, но неумолимо, как поднимается на море во время прилива вода. Времени было в обрез!

Сережа метнулся к одной стене, к другой, хватаясь за все подряд, но мешки рвались под его связанными руками – ткань истлела, и покрытое плесенью зерно, оказавшееся внутри, распространяя тяжелый запах гнили, комками падало в густую пыль. Ящики же, все как один, оказались при ближайшем рассмотрении огромными, тяжеленными сундуками, обитыми металлом, с выпуклыми крышками, с большими коваными ручками, и все – запертые; на многих висели на ржавых цепочках большие свинцовые печати. Ни один сундук сдвинуть с места мальчику не удалось...

А бормотание Серого слышалось все громче и громче – он поднимался! Сережа в отчаянии чуть было не заорал от страха, мечась вдоль стен, связанными руками дергая за все, что попадалось на глаза. Холодный пот, выступивший на лице, смешался с пылью, и его лицо стало серым с дорожками от слез на щеках.

Почему он просто не убежал? Много позже, еще и еще раз вспоминая эти страшные мгновения, Сергей задавал себе этот вопрос и не мог найти на него ответа. Но это – потом, а тогда он вообще ни о чем не думал, просто метался и искал, чем бы ему... «...Чем бы тебе убить Серого человека!» – безжалостно закончил мысль Голос. «Я не хочу убивать! – воспротивился Сережа. – Мне просто нужно его остановить, остановить во что бы то ни стало!»

«Убийство – это лишь слово. Страшное – но слово, – заметил Голос. – Не надо бояться слов. Решил – делай!»

И вот, когда надежда совсем оставила Сережу, возле глыбистого агрегата, при ближайшем рассмотрении оказавшегося дизельным электрогенератором, мальчику под руки попалась деревянная, полусгнившая обрешетка, скорее даже клетка, внутри которой, на куче черной от времени стружки, стояла огромная двадцатилитровая стеклянная бутыль, наполненная под самое горлышко прозрачной жидкостью.

Он не стал раздумывать, что это такое. В конце концов, Голос прав: «Решил – делай!» Сережа наконец-то нашел вещь, которую мог сдвинуть, и схватив бутыль за горлышко, он рванул ее, надеясь довольно легко вырвать емкость из деревянной обрешетки. Рванул – и ахнул! По его разумению, внутри бутыли должна была быть вода, – а что еще прозрачное, бесцветное и жидкое бывает в природе? Но это была не вода, по крайней мере, весила она втрое, а то и вчетверо больше!

Кое-как, стараясь не расколоть, он уронил бутыль вместе с обрешеткой набок и волоком, упираясь дрожащими ногами в пыльный камень, потащил ее к шахте. Он тащил, тащил, тащил, вцепившись в крепко запечатанное сургучом горлышко... Обрешетка по пути развалилась, гнилые стружки канули где-то в пыли, и теперь тяжеленная бутыль отчетливо скрежетала по каменному полу. Звук был – еще хуже, чем гвоздем по стеклу. Сережа стиснул зубы, надрываясь из последних сил, но тут Голос подсказал ему: «Дурашка! Она же круглая! Перестань надрываться, просто кати ее...»

Заскрипев зубами от злости на собственную глупость, мальчик опустил емкость в пыль, развернул ее боком и начал толкать. Дело пошло на лад – несмотря на толстый слой пыли и встречающийся по дороге мусор, бутыль довольно быстро покатилась к шахте.

И тут, как в замедленном кино, Сережа увидел руку в резиновой перчатке, которая появилась над краем шахты и вцепилась в последнюю скобу. Серый человек уже поднялся, а ему осталось еще около двух метров, чтобы докатить бутыль! Он не успел!

Волна одури, тяжелой одури, возникшей от ужаса, страха, бессилия и обиды, накатила на мальчика. «Толкай!» – завизжал Голос, и Сергей из последних сил толкнул бутыль к шахте!

Оставляя за собой широкий след во взбаламученной пыли, бутыль медленно катилась прямо на поднимающегося Серого. Он еще не знал об опасности, но вот его мокрое от пота и красное от напряжения лицо появилось над краем колодца, он заметил бутыль – и неожиданно тоже завизжал тонким, противным голосом, выставил вперед руку, чтобы оттолкнуть надвигающийся стеклянный бочонок, но резина скользнула по пыльному стеклу, стирая эту саму пыль, и более-менее чистым боком бутыль ударилась о последнюю, торчащую из пола вертикально скобу, над которой возвышался по плечи Серый.

С глухим, совсем не похожим на звон стекла звуком бутыль лопнула, и густая маслянистая жидкость широкой волной хлынула прямо в лицо маньяку! Сережа сжался в комок – все пропало! Сейчас он вылезет и...

Дикий вопль пронесся по каменному коридору! Серый человек вопил, орал, кричал... Нет, человеческих слов не хватит, чтобы описать те, что исторгал он из своей глотки!

«Это серная кислота для заправки аккумуляторов, которые запускают генератор, – спокойно сказал Голос. – Смотри, сейчас она съест его. Словно тысячи малюсеньких жидких крыс...»

И Сережа смотрел. Смотрел, как Серый человек пытается руками, разом отпустив скобу, стереть жидкость с лица, смотрел на выкаченные, странно побелевшие глаза, смотрел на кровь, выступившую из стремительно расползающихся ран на лице и на губах...

Тут, потеряв равновесие, Серый резко, как-то вдруг, откинулся назад и рухнул вниз – в шахту.

Вопль его некоторое время метался в проеме шахтного ствола, потом раздался неприятный, тупой хряск – и тут же наступила оглушающая тишина, только слышно было, как страшная жидкость шипит в пыли и тоненьким ручейком стекает в провал...

Сергей не помнил, сколько он простоял в оцепенении над черным зевом шахты. В себя мальчик пришел от запаха – пахло чем-то удушливым, противным, гниловатым. От лужи у края шахты шел то ли пар, то ли дым – не сильно, но заметно. Двигаясь, как деревянная кукла, он опустился на колени, заглянул вниз – и отшатнулся. Там, в круге мятущегося света свечи, в клубах синеватого кислотного тумана, лежало на спине тело Серого. Сережа отчетливо видел, что лицо маньяка превратилось в сплошное кровавое месиво, сверху похожее на разбитую бутылку с томатным соусом.

«Ты победил! – радостно взвился Голос. – Ты прошел испытание, и отныне мы всегда будем вместе. Это твоя первая настоящая победа, сынок! Гордись!»

И от всего содеянного и увиденного, и от вот этих страшноватых слов, прозвеневших вдруг в голове, от этого пугающего «сынок» Сергей хрипло вскрикнул и бросился прочь от страшной шахты. Он бежал по подземному коридору, по пылевой дорожке, протоптанной Серым, и напряжение и ужас, скрутившие все его тело, постепенно отступали, отступали, отступали, чтобы на их место пришел страх, слабость, усталость...

Где и как он выбрался из пыльных подземелий, Сергей не помнил. Просто в очередной раз навалившись на очередную тяжеленную ржавую дверь в конце очередного темного коридора, он вдруг шагнул навстречу неяркому свету осеннего неба, который больно резанул по его глазам, привыкшим к темноте.

С полуприкрытыми веками, стараясь смотреть только под ноги, Сережа побежал вперед, прочь от ужасных катакомб. Пару раз он падал, натыкался на деревья, пока наконец глаза его не привыкли к свету.

Он стоял в каком-то небольшом распадке среди все тех же бугров. Вокруг шумели голые деревья, ветер тоненько свистел в ветках, справа от Сергея сквозь лес свинцово серела необъятная гладь Волги, а впереди возвышалась голая вершина Лысого холма, прямо посредине которой сидели у дымящего костра три человека.

Черная кепка Дрозда и оранжевые полоски на куртке Фарида, рыжий вихор на затылке Буратино – верные друзья пекли картошку и ждали его, время от времени оглядываясь по сторонам.

Сергей ничего не стал им рассказывать – ни про Серого, ни про бетонные коридоры под буграми. Он вообще никогда и никому об этом не рассказывал...

И вход в те жуткие казематы, сколько потом ни искал, найти так и не смог. Кто, когда и зачем создал их, что хранилось в сундуках, куда вели двери на дне шахты, чьи несчастные останки покоились без погребения в каменных нишах, Сергей так никогда и не узнал...

Пацаны распутали ему руки и засыпали вопросами, и вот тут-то Сережу окончательно «отпустило» – и разум отказался повиноваться.

Он полгода болел, впав в то состояние, которое специалисты называют ступором, и честь и хвала его замечательной маме, которая отбила сына у «самых прогрессивных в мире» психиатров и своим вниманием и лаской растопила-таки тот кусок льда, который вдруг сковал его мозг около пяти вечера одним сентябрьским днем на буграх у Волги...

* * *

Из он-лайн дневника Мити Филиппова:

Запись от 10.11.

Кто придумал школу? Нашу и вообще...

Кто придумал учителей, и самое главное – кто придумал школьную программу? Устал я с ними бороться. Может, как советует Т., и правда, попробовать сдать экстерном?

Третий день подряд клонит в сон. Вывод – сегодня среда.

Загадка: слабое, беззащитное существо, от которого невозможно ни отбиться, ни спрятаться. Отгадка – это Самойка. У меня дела в лаборатории, а ей обязательно надо в кино.

Не люблю эти модные фильмы. Я после «Персидской защиты» еще не отошел. Там главный герой сидит на дереве и стреляет из ружья. В Персии сидит. Понимаете, да? А дерево – липа.

И весь фильм получается – липа...

Самойка теперь обижается. Придется мириться. Тяжело быть мужчиной – за все в ответе. И обижаешь сам, и миришься сам.

Философ Розанов как-то сказал: «Живи каждый день так, как если бы ты всю жизнь жил для этого дня». Ну, на один день меня хватит. А дальше как?

Глава вторая

Чвяк-чвяк, хлюп-хлюп... Чвяк-хлюп, хлюп-чвяк... Под ногами – каша, причем отнюдь не манная. Над головой – тоже дрянь, то ли дождь, то ли снег. Нет в Москве более мерзкого времени года, чем осеннее межсезонье...

Весной еще терпимо – все же временами светит солнышко, воробьи чирикают и в душе распускает лепестки пока еще скрытая, но весьма твердая убежденность – скоро все растает, скоро наступит лето...

А вот поздней осенью – тоска смертная. За городом уже зима, сугробы лежат, а в самом городе, иллюстрируя некогда популярную песенку, тепло и сыро. И слякотно.