Четвертый поход

– Кстати, Хтонос напрямую связан с погодой. В Великом Круге считают, что те изменения, которые происходят с климатом в последние годы, связаны с грядущей активностью хтонических тварей, причем активностью небывалой. Они спали, спали долго, пятьдесят с лишним лет, но всему на свете когда-то приходит конец...

– Вадим, ты мне когда-нибудь про Хтонос этот толком все объяснишь, нет? Что за твари, откуда, чем опасны? – крикнул в спину уверенно шагавшему вдоль дороги Заве Илья.

– Расскажу! – крикнул в ответ Вадим, прикрывая лицо от ветра. – А тварей ты сейчас сам увидишь! Давай догоняй!

Вскоре друзья свернули с дороги и углубились в парк. Голые мокрые деревья гнулись на ветру, словно отбивали поклоны невидимым властелинам древесного мира. Рваные низкие тучи неслись по серому небу, и Илье временами казалось, что они сейчас раздерут свои полные стылой влагой брюшины о верхушки мокрых тополей.

По заваленной прелыми листьями и заляпанной снежной кашей дорожке Зава вскоре привел Илью к небольшому, одноэтажному домику за железным зеленым забором. На гнутых воротах косо висела табличка: «Администрация парка имени 50-летия Октября».

Вадим достал из кармана ключ, уверенно отпер калитку.

– Там что, никого нет? – удивился Илья.

– Там никогда никого нет... – уголком рта усмехнулся Зава. Выглядел он сейчас сосредоточенным, серьезным, словно перед трудным экзаменом.

Они вошли в небольшой внутренний дворик. Старый уазик со спущенными колесами, какие-то тачки, груда парковых скамеек, метлы и лопаты, сваленные прямо на землю, словом, мерзость запустения царила здесь повсюду.

Поднявшись на трехступенчатое крылечко, Зава открыл дверь, пропустил Илью вперед, огляделся и скрылся в доме.

Первые неприятные ощущения Илья почувствовал еще в тесном коридорчике, ведущем к подвальной двери. Он словно бы окунулся с головой в затхлую воду давно нечищенного пруда. Грудь сдавило, в висках запульсировала боль, перед глазами поплыли темные пятна.

Зава тем временем открыл дверь в подвал и начал спускаться по каменным ступенькам, подсвечивая себе фонариком.

Лестница оказалась неожиданно длинной. Пролет следовал за пролетом. Спартанская простота угнетала – бурый камень ступеней, серая известняковая бутовка стен. И жуткая тишина, нарушаемая лишь пыхтением Завы да шорохом их собственных шагов.

– Прям как у этого... Вергилий... Овидий... А, вспомнил, – Данте! «Земную жизнь пройдя до половины...» Лестница в адские глубины! – попытался пошутить Илья, но Вадим зашипел на него:

– Вот только не надо сейчас юмора, особенно доморощенного! Помолчи...

Спустившись метров на тридцать, друзья остановились у низкой железной двери.

– Все... – тяжело дыша, прохрипел Вадим, опираясь рукой о стену, – дальше пойдешь один... Мне туда... лучше не соваться... И так... чуть живой...

Внутренне содрогнувшись, Илья ухватился за холодную дверную ручку и потянул на себя. С противным скрипом дверь отворилась, открывая проход в большой темный зал, подсвеченный снизу желто-багровым светом.

В нос ударил странный запах – смесь гнили, подвальной сырости и чего-то горелого.

– Осторожнее там! К краю... к краю близко не подходи! – приглушенно крикнул в спину Илье Зава, – и не задерживайся! Посмотришь – и назад!..

Зал, а точнее, почти круглая пещера с неровным каменистым полом и бугристым, усеянным черными пятнами гари потолком показалась Илье похожей на живое существо, этакую гигантскую амебу. Она втянула в себя, поглотила маленького человечка, дерзнувшего нарушить ее уединенный покой, и теперь Илья двигался в прозрачном чреве амебы, приближаясь к ее ядру.

Ядро это представляло собой большую пологую воронку, расположенную почти в центре. Багровый свет шел из глубины воронки, и запах гари исходил, видимо, оттуда же.

«Кубло, – понял Илья. – Слово-то какое мерзкое! Господи, если москвичи узнают, какая жуть находится у них под ногами...»

Но оказалась, что все увиденное до этого жутью не было. Жуть началась, когда Илья приблизился к краю воронки и заглянул вниз...

Там, в желто-бурой, похожей на сукровицу, светящейся жиже ворочались, переползая с места на место, настолько отвратительные, настолько мерзкие создания, что Илья непроизвольно вскрикнул и попятился, с трудом подавляя рвоту.

Твари Хтоноса были похожи на людей и зверей с содранной кожей. Большие ушастые головы, непропорционально длинные руки у одних, нелепые вытянутые шеи и рахитичные, голые кожистые крылышки у других. Третьи имели свиные копытца вместо ног и шишковатые наросты на спине.

Временами среди этих созданий проглядывали и другие, поднявшиеся, видимо, из глубины кубла. Илья заметил отвратительно толстую женщину с множеством грудей, синюшного ребенка, а точнее – карлика с непомерно большим и извивающимся, словно змея, членом. Мелькнуло какое-то морщинистое, похожее на обезьяну существо с кабаньей мордой...

«Вадим правильно назвал их – твари! – подумал Илья. – Сюда бы огнемет. Или пару противотанковых фугасов...»

От кубла шел ощутимый жар. Населявшие его создания двигались неторопливо, словно кипящие на медленном огне куски мяса в котле, помешиваемые невидимым половником. При этом глаза всех без исключения тварей были закрыты. Они спали или находились в странном оцепенении, словно их одурманили или зачаровали.

Но несмотря на отвращение и чувство гадливости, было, было в кубле что-то притягивающее, манящее. Илья всмотрелся в завораживающее кипение удивительных существ, и тут на него, что называется, «накатило»...

В ушах возник странный, мелодичный и приятный звон, ноги ослабли, и перед опустившимся на теплые камни Ильей начали разворачиваться нереальные, фантастические образы и целые ожившие картины. Он видел:

...огромная птица с разноцветными перьями и белыми лебедиными крыльями. Птица сидит на узловатом суку неохватного дуба, шелестящего густо-зелеными листьями. Вот она повернула точеную, в короне ярко-синих перьев голову, и Илья вздрогнул – на него смотрело женское полное неземной красоты лицо. Вздрогнули мягкие пушистые ресницы и пронзительно-голубые глаза заглянули, казалось, в самую душу...

...ночной лес. По густо-синему, усыпанному мириадами звезд, небу медленно плывет пылающая луна. Зеленоватые светлячки перемигиваются меж темных стволов, шелестит листва под ночным ветерком. На поляне, у старого поросшего мхом и коричневыми опятами пня замер человек. Нагое тело его было разрисовано загадочными знаками, голову венчает венок из колючих ветвей шиповника, а в руке человек сжимает короткий нож с вороненым лезвием.

Тук! – нож воткнулся в пень, человек чудно, боком перелетел через него, и на густую траву опустилось уже совсем другое существо – зубастая пасть, серый жесткий мех, торчащие чуткие уши. Спустя мгновение волк, коротко взрыкнув, исчез между деревьев...

...изумрудный луг ранним летним утром. В низинках еще лежат островки жемчужного, мягко светящегося тумана, а из-за дальнего леса разгорается огромное, в полнеба малиновое зарево рассвета. Тихо журчит река, огибающая луг. Замер на опушке леса сохатый, внимательно огляделся. Большие ноздри его с шумом втянули воздух, уши зашевелились, под покрытой коричневой остяной шерстью шкурой напряглись могучие мышцы.

Фыркнув, лось присел – и вдруг бросил себя в частую, быструю рысь. Затрещали ветки, зашумели кусты, и лесной исполин скрылся в чаще.

А на луг, словно соткавшись из утреннего тумана, с протяжной песней выходили тоненькие, русокудрые девушки. Мягкие, плавные движения, удивительная грация и нечеловеческое совершенство их возбуждали, манили, вели за собой.

Девичий хоровод медленно кружился, приближаясь к одинокому стожку у реки. Тихая песня все плыла, все не кончалась, все звала куда-то...

Вдруг хоровод рассыпался. Золотыми облачками взметнулись волосы. Грянула над лугом бесовская, дурная музыка, и в такт ей девушки ударились в бесстыдный пляс, задергались, высоко подкидывая точеные ножки, тряся налитыми грудями, прихлопывая себя по животам и бедрам.

Спящий в стожке парень на четвереньках выбрался наружу, ошалело огляделся. Вокруг него тут же завертелась срамная карусель из девичьих тел. Хором пропели бесстыдницы:

А скажи-ка, дружка,
Полынь или петрушка?

Парень пробормотал что-то, но, видимо, ошибся, и торжествующий многоголосый вопль поглотил его слова. Танцующие накинулись на него со всех сторон, подхватили и потащили к реке, в исступлении хохоча и подпрыгивая...

...Илья очнулся резко, рывком. Бешено колотилось сердце, во рту стоял мерзкий привкус рвоты. Пошевелившись, он попробовал встать и тут понял – на него кто-то смотрит. С трудом приоткрыв налитые свинцом веки, Илья глянул в сторону кубла – и обмер.

На краю багряной воронки сидело жуткое, кошмарное существо. Большая ушастая голова, безгубая пасть, усеянная множеством мелких, игольчатых зубов, короткое мускулистое тело, кривые маленькие лапы и длинный голый хвост, по тигриному хлещущий по бокам монстра.

Но самым ужасным были глаза. Из-под кожистых век на Илью со странным интересом взирали янтарно-желтые огромные буркала, и черные вертикальные зрачки казались трещинами, сквозь которые проглядывала космическая бездна...

Охваченный ужасом, Илья принялся ползти в сторону двери, отталкиваясь ногами. В голове скакали дикие мысли: «Вот и все! Твари проснулись... Сейчас они меня...»

– Пригнись! – Голос Завы гулко раскатился по подземелью. Илья как полз боком, так и припал к земле и некстати вспомнил, что когда-то, на войне, ему тоже не раз приходилось вжиматься, врастать в чужую каменистую землю и молить Бога, чтобы визжащая смерть, что носилась в воздухе, не заметила его...

Зава перепрыгнул через Илью, выхватил из кармана знакомую табакерку и принялся щепотка за щепоткой бросать в сторону выползшего из кубла существа белый порошок.

– М-и-и-а-у! – оглушительно взвыл хвостатый монстр и медленно, неохотно принялся пятиться, отступая от белой завесы, вставшей в воздухе. Вскоре он скрылся за краем воронки и канул в кубло.

– У-ф-ф-ф! – Зава убрал табакерку с нейтрализующим энергетические поля порошком, схватил лежащего Илью за руку. – Уходим отсюда, быстро! Давай, Илюха! Как это ни банально звучит, но промедление смерти подобно!