Картины из лабиринта

—

Дана ждала меня на холме, словно написанная маслом, иссушенная ветром, как осенний лист подо льдом, зимняя принцесса, балерина, персонаж.

Она открыла свою заводь.

«То, что с тобой – это не музыка», – подумала она прямо в меня. Подумала направленно, страшно.

Я сделала шаг в сторону сосредоточенно плетущих сестёр – Аэс и Мо, улыбаясь Дане глазами.

У Даны не было выбора, кроме как последовать за мной. Плавными движениями мы заступили на пост. Когда я прислонилась к ней спиной, её плечи дрогнули. Сегодня я была справа, а значит поэзия была за мной.

Привычным нырком я перенеслась внутрь Крайнего дома. Движениями ума я перевела внутренние задвижки, дверцы и окошки в любопытные положения. Моя комбинация была сложной. Достаточно сложной, чтобы занять левую Дану на несколько мгновений.

Ветер хлынул по открывшимся путям цикадрилью, выдувая мелодию. Пока Дана усмиряла потоки, я осторожно выделила часть своей осознанности, вроде нового глаза, и щупала этим глазом вовне, прислушиваясь к ощущениям. Фрагмент моего внимания всё ещё находился в теле, на Холме, цепляя меня к материи, вроде якоря. Эта маленькая часть меня всегда была там, так естественно, что я не замечала её прежде. Это была защищенная, обутая часть души, обозначающая, что я есть. Чтобы понять как отделиться было достаточно обнаружить её существование. Ни единой мысли против не возникло во мне. Я не собиралась отступать.

Шагнув циркульным шагом вовне, моё сознание объединилось внутри Крайнего Дома, оставляя телесную оболочку совершенно пустой, снимая меня с якоря. Я ощутила себя свечой завёрнутой в теплое полотенце, которую переламывают пополам. Не быстрым, агрессивным рывком, а парафиново, медленно. Затем последовало такое же ощущение, но наоборот, будто переломанная пополам свеча срастается воедино. Я оказалась в Крайнем Доме.

При полном внимании он выглядел совершенно иначе. В комнатах располагалась мрачная графская мебель с подсвечниками, на полках шкафов стояли книги в твёрдых переплетах, с истёртыми корешками неброских цветов. Полы устилали тяжёлые ковры. В этом интерьере я ощущала себя привидением.

Я прошлась вдоль стены и заглянула за угол. Коридор с обоями. Узоры как солнечный удар на той стороне век. Двери в другие комнаты. Залы. Прихожие. Лестницы. Ковры, обои и мебель. Всюду безустанно трепещущие задвижки. Я была здесь множество раз, но никогда не видела ничего, кроме этих задвижек. Я всё ещё продолжала управлять ими частью сознания, совершая свои правые выпады. И Дана была там. Она носилась по комнатам невидимым противовесом, возвращая повёрнутые мной задвижки в исходное положение. Вот как оно на самом деле выглядело. Я по сути играла на флейте. На доме-флейте, нажимая кнопки-задвижки\двери\окошки силой мысли.

Держать фокус в двух положениях одновременно было трудно. В одном положении я продолжала плести музыку, а другое, то, что прежде оставалось в теле, было теперь здесь, внутри Дома. Я ощущала незнакомую энергию, охватившую грудь, вроде морозного бодрого воздуха. И в то же время я смертельно устала. Как перелётная птица.

– Давление в её сознании упало, вместе с частотой вибраций. Она совсем истощилась за эти бесконечные дни, созерцая совиные глаза вместо того, чтобы спать.

Я эмпатично притянулась за её взглядом.

Может, всё обойдется для неё, подумала я с надеждой. Мне очень хотелось, чтобы обошлось —

Я придерживала простую мелодию, ровно перехлопывая задвижки. Параллельно, я замедло шагала по коридору сквозь трудный воздух непривычной осознанности.

– Я шепнула ей в мысли местоположение книги —

Я знала точно куда идти. Чистое, неразведённое чувство влекло меня. Я зашла в маленькую комнату с раскидистой лампой на ножке и выдвинула ящик стола. Там лежал стеклянный шарик, перьевая ручка, красные, синие и чёрные стеклянки с чернилами и книга в ритуальной обложке из кожи древней рептилии, на которой был вытеснен металлом символ – перекрещенные оленьи рога. Я вынула книгу и положила её на стол. Теперь я видела свои руки, книгу на столе и настольную лампу.

На первой странице ничего не было.

На второй был эпиграф:

«Проходящим.»

Далее, крюкавым почерком по линиям, следовало:

~

Я не знаю откуда ты, читающий, и знаком ли ты с понятием времени.

Исходя из своего опыта я полагаю, что в любом мире, где возможно движение, ему (движению) необходимо пространство. Событию нужно место чтобы существовать, также как и предмету.

Чаще всего в роли этого пространства выступают так называемые Обороты.

Обороты – это элементарная структура, которая возвращает мир в начало, как только цикл завершен. Так работает большинство миров, через которые мне довелось пройти, так же работает и мир, в котором ты находишься сейчас. Однако есть места, для которых такой уклад не подходит.

В этих местах вектор движения не замкнут сам на себя, как случается в Оборотах, а устремлён в бесконечность. Там нет завершающегося цикла, после которого всё повторяется. Каждый миг в таком мире уникален и никогда не случался прежде.

Пространство, в котором происходят никогда не повторяющиеся события, называется Время.

Знаешь ты это или нет, но ничто не происходит само собой и не является из ниоткуда. Даже Обороты, несмотря на свою повторяемость, не вращаются автоматически – ими движет осознанная сила.

Однако для управления временем просто осознанной силы недостаточно. Необходимо ещё и знание.

Время, в отличие от циклов, не исполнено раз и навсегда. Оно нуждается в непрерывном обновлении. Время – это тонкая субстанция, которую необходимо выдумывать, синтезировать из особого сырья, Хроноса, прежде чем запускать в ход. Лишь немногие знают как. Те, кто знают, называют себя Часовщиками.

Хронос – достаточно редкое вещество. В его поисках одинокие Часовщики бродят из одного мира в другой, пока не найдут источник. Вокруг источника Хроноса Часовщик выдумывает мастерскую, запирается внутри и приступает к своим мистическим занятиям. Готовое, синтезированное время он запаивает в Часы – тяжёлую непрозрачную сферу. Внутри сферы время запускается в ход.

Пожалуй, «запускается» – не вполне подходящее слово. Не будь обманут его значением. Время не запускается само. Его запускают. Там, в Часах, возникают существа. Откуда – мне неизвестно. Может, они приходят из другого мира, а может, являются побочным эффектом обработанного Хроноса. Так или иначе, они образуют организованное поселение внутри Часов и следуют строгому графику работ.

Их жизнь продвигается изо дня в день циклично и монотонно. В их мире ничего нового не происходит, что является верным признакам того, что их мир также движется Оборотами. Мне довелось понаблюдать и изучить нехитрые повадки обитателей Часов.

Все они живут в часовой сфере как в одном большом здании, поделённом на ячейки – комнаты. Говоря цветовым языком, всё там стерильное и металлически белое. Ячейки симметрично расположены вокруг бледно-зелёной Линии – спицы, проходящей через всю сферу точно посередине. Линия с обеих сторон упирается в Циферблаты, которые Линия заводит как механические игрушки. Таким образом Линия – это заводной ключ, который заставляет двигаться стрелки на противоположных Циферблатах. На одном из них стрелки идут влево, а на другом – вправо.

От Линии в каждую ячейку-комнату отходит по тончайшему проводку цифрового цвета. Там они подключаются к настенным приборам, точным копиям Циферблатов. Таким образом комнаты соединены с Линией.

Большая часть ячейки\комнаты обитателя Часов устроена как колесо. Его труд заключается в том, чтобы бежать по этому колесу, вращая свою ячейку как шестерёнку. Прибор на стене передает вращение по проводку к Линии, от которой совместная мощность всех ячеек внутри сферы заводит стрелки, чтобы время на Циферблатах продолжало идти. Те, кто живёт по левую сторону от Линии, заводят своим бегом правый Циферблат, а те, кто по правую – левый.

Приземистые, микроскопические, однолицые трудяги в чёрных сюртуках, с длинными носами и уставшими глазами проводят здесь свою жизнь цикл за циклом. По завершении рабочего дня они ложатся спать и набираются сил, чтобы завтра всё повторилось снова. Пока левая сторона сферы спит, правая работает и таким образом ход времени никогда не прерывается.

Всё же я долго не мог понять – если здесь, в деревне, времени нет, и там, в Часах, времени тоже нет, то откуда же оно появляется в тех мирах, где оно есть? Что является переходной ступенью между Оборотами и временем? Цикл оборотов должен быть нарушен, разве нет? Но как? И какую роль в этом играет Хронос?

Вскоре ответ обнаружил себя сам – ключом были сны угрюмых работяг.

Оказалось, что каждый из них ведёт вторую, невероятную жизнь по ту сторону бодрствования. Они встречаются друг с другом во снах и отправляются в путешествия по сияющим долинам. Вместе они спускаются в мрачные глубины, покоряют вершины, взмывают птицами в далёкие небеса. Там они свободны – раскинуто и незамутненно. Их воспоминания искрятся героическими подвигами и подобны древним сказаниям.

Однако каждый раз пробуждаясь в часовой сфере, они не помнят абсолютно ничего. Для памяти сновидений в их рабочем сознании попросту нет места, поэтому их память хранится вне этого мира, удалённо. Так что, отходя ко сну, часовые рабочие подключаются к этой удалённой памяти и продолжают свою сагу неразрывно, как если бы дневной жизни и не было совсем.

Сновиденная память этих существ настолько весома, что выражается физически. Из-за своей хрупкости, чувствительности к свету и природной неприязни к любого рода сферам она склонна скапливаться под землёй – там, где воздух, давление и лучи не достают. Она похожа на клейкую массу и образовывает катышки, которые, плотнея, формируют ядра. Эти ядра памяти – мощные энергетические образования, настоящий клад для тех, кто знает, как ими пользоваться.

Они находятся здесь, в этом мире, глубоко под снегом.

Дальше следовала страница с вытесненным чернилами символом оленей, таким же, как на обложке, и слова «История Часовой Деревни».

– [_] —

Прежде, всё небо было тяжелым, а Сознание – невозможным. Было сумрачно, и снег падал на монотонный белый ландшафт. Снежные дюны покрывали безликий Мир.

Так было до того, как в Мир явились Олени.

Эти исполинские создания питаются снами других существ и в поисках пищи путешествуют по вселенным. В их копытах прячутся длинные языки\пуповины, которые они могут ввинчивать в почву. Эти языки способны уходить на большую глубину и исследовать недра на предмет заплутавших сновидений. Олени буравят материю любопытными шнурками этих пуповин, пока не наткнутся на лакомство.