FNaF: Into the pit

– “Нет, я не видела её”, – сказал Хэйден. – “Дедушка, а почему она такая странная?”

Дедушка усмехнулся: – Ей четырнадцать лет. Ты тоже будешь странным, когда тебе исполнится четырнадцать. А теперь идите помойте руки, прежде чем мы сядем за стол”.

За столом дедушка нарезал большую, вязкую, красивую ветчину. – “Я покрыл эту штуку глазурью из Кока-Колы”, – сказал он. – “Нашёл рецепт в интернете. С тех пор как Милли переехала сюда, я просмотрел множество рецептов, в основном вегетарианских, чтобы она не умерла с голоду. Я купил ей в продуктовом магазине этот странный, фальшивый батон из индейки. Когда она вернётся, она сможет съесть его вместе с запеканкой из зелёной фасоли и сладким картофелем”.

– “Мне всё время кажется, что мы должны пойти и поискать её”, – сказала Шери.

– “О, она появится, когда проголодается или когда почувствует, что добилась своего”, – сказал дедушка. – “Она и её кошка не так уж сильно отличаются друг от друга. Она просто в таком возрасте, знаете ли. А теперь, говоря о проголодавшихся, кто хочет немного ветчины?”

– “У меня нет меча, как у палача из Саудовской Аравии, Глупышка Милли”, – сказал голос, – “но у меня есть острый лист металла, который я мог бы провести через полость. Он может пройти на уровне твоего горла, а может ударить ниже и рассечь тебя пополам. И деление пополам – это тоже верный способ. В любом случае, работа будет выполнена! Я думаю, всё пройдёт гладко, как при использовании Мадам Гильотины, вместо медленного, унылого разрубания, как у испытавшей это Марии, королевы Шотландии, но я не уверен на сто процентов. Это будет моя первая попытка обезглавливания. И твоя тоже, но она будет и твоей последней!”

Пока голос смеялся над своей последней шуткой, Милли толкнула стены полости, в которой она оказалась заперта. Они не сдвинулись с места. Но тут она увидела крошечную щёлочку света, пробивающуюся сквозь боковую сторону дверцы. Может быть, если ей удастся просунуть что-нибудь, например, какой-нибудь инструмент, в эту щель, она сможет как-то открыть дверь. Но что она могла использовать в качестве инструмента?

Она мысленно осмотрела свои украшения. Её серёжки были слишком маленькими и хрупкими, а ожерелье представляло собой бесполезную цепочку бусин из чёрного агата. Но на её запястье был серебряный браслет-манжета. Она сняла его, надавила и согнула, пока он не стал почти таким же прямым, как линейка. Конец казался подходящего размера, чтобы его можно было просунуть в щель в дверце. Но она слишком боялась проверить это, слишком боялась, что её похититель это заметит.

– “Милли?” – сказал голос. – “Ты всё ещё со мной? Решение должно быть принято”.

Милли подумала. Если она опустит голову и свернётся калачиком в маленький комочек, когда лезвие пронзит полость насквозь, оно промахнется мимо неё. Однако ей придется действовать быстро и постараться убрать с пути всю свою голову, иначе с неё снимут скальп. Если лезвие пройдёт ниже, чтобы рассечь её пополам, ей действительно придётся распластаться на дне маленького пространства. – “Есть ли хоть малейший шанс, что ты просто отпустишь меня?” – спросила она. – “Что-нибудь, что я могу дать тебе в обмен на свою жизнь?”

– “Милая, мне от тебя ничего не нужно, кроме твоей жизни”.

Милли глубоко вздохнула. – “Хорошо. Тогда обезглавливание”.

– “Правда?” – голос звучал чрезвычайно довольным. – “Хороший выбор. Это классика. Обещаю, ты не будешь разочарована”. – Низкий, грохочущий смех. – “Ты не будешь разочарована, потому что будешь мертва!”

Милли почувствовала, как к её глазам снова подступают слёзы. Она должна была быть сильной. Но всё ещё можно плакать и быть сильной одновременно. – “Скажи мне, когда ты собираешься это сделать, хорошо? Не надо так просто вываливать это на меня”.

– “Вполне справедливо, я полагаю. Не похоже, что ты куда-то уйдёшь. Дай мне несколько минут, чтобы собраться. Знаешь, как говорится – “«Предварительная подготовка позволяет предотвратить плохие показатели»”.

Полость затряслась и загремела, затем глаза аниматроника повернулись наружу, в сторону от полости.

Милли ждала, её сердце колотилось. Почему она вообще желала смерти? Какой бы тяжёлой ни была жизнь, какой бы удручающей или разочаровывающей она ни была, она хотела жить. Во всяком случае, она хотела получить шанс извиниться перед Диланом за то, что она сказала о Брук, и спросить, могут ли они снова стать друзьями.

Она свернулась в такой крошечный комочек, какой только могла, и спрятала голову под руки. Она надеялась сильнее, чем когда-либо надеялась на что-либо, что она была достаточно низко, чтобы лезвие прошло мимо.

– “Миллисент Фитцсиммонс, тем самым вы приговорены к смерти за Преступления против Человечности”.

– “Постой”, – сказала Милли. – “Что это значит – Преступления против Человечности?”

– “Ты”, – сказал голос, – “была грубой и вспыльчивой. Ты спешила судить других людей. Ты была недостаточно благодарна тем, кто не проявлял к тебе ничего, кроме любви и доброты”.

Голос был прав. Различные случаи её собственной грубости и неблагодарности прокручивались у неё в голове, как сцены из фильма, который она не хотела видеть. – “Виновна по всем пунктам”, – сказала Милли. – “Но почему я должна умереть за эти преступления? Это преступления, в которых время от времени виновны все”.

– “Верно” – сказал голос. – “Вот почему они также называются Преступлениями Человечества”.

– “Но если в этом виновны все люди, то почему я должна умереть за них?” – Голос не ответил, и Милли почувствовала лёгкий укол надежды. Может, ей не придётся рисковать, свернувшись калачиком на полу полости. Может, ей ещё удастся отговориться от этого.

– “Потому что”, – сказал голос, – “это ты залезла ко мне в брюхо”.

Всхлипывая, Милли сделалась настолько маленькой, насколько это было возможно на дне полости. Если она выберется отсюда, то постарается быть добрее к дедушке. Он действительно был добр к ней, принимал её, мирился с её настроением и учился готовить все эти вегетарианские рецепты.

– “В духе Французской революции”, – сказал голос, – “сейчас я сделаю обратный отсчёт на французском, прежде чем выпустить лезвие! Un, deux, TROIS!”

Быстро, как выстрел, лезвие прошло через полость.

Дедушка принёс тарелку с сахарным печеньем и поставил его на кофейный столик. – “Я сейчас вернусь с горячим шоколадом”, – сказал он. На кухне он наконец не выдержал и набрал мобильный номер Милли. В кармане её куртки, висевшей на вешалке в прихожей, зазвонил телефон.

Ну что ж. Она вернётся, когда почувствует, что доказала свою правоту. Хотя ему было неприятно думать, что она находится на улице без куртки. Там было довольно холодно.

Дедушка налил пять чашек горячего шоколада и положил на каждую щедрую горсть мини-зефира. Он отнёс чашки, из которых шёл пар, на подносе в гостиную. – “Кто готов к подаркам?” позвал он.

– “Я”, – выкрикнул Кэмерон.

– “Я!” – выкрикнул Хэйден ещё громче.

– “Как думаете, нам стоит подождать Милли?” – спросила Шери.

– “Она же не празднует Рождество, помнишь?” – сказал Роб. – “Почему мы должны ждать её, если она решила быть отродьем?”

Дедушке не нравилось, как слово отродье используется по отношению к Милли. Она не была плохим ребёнком. Она просто была в трудном возрасте. Она обязательно придёт в себя. Он присел под рождественской ёлкой и сложил все её подарки в большую кучу, чтобы они были там, когда она вернётся.

ЭПИЛОГ

Поставив ногу на ящик стола, детектив Ларсон откинулся на спинку стула. Характерный скрип звучал необычайно громко во время отсутствия дневной суеты участкового отделения. В КПЗ было двенадцать столов, вдвое больше чем стульев, втрое больше компьютеров, мониторов и принтеров, несколько досок объявлений, шкафов для хранения вещей и рабочих столов, а также одинокая неисправная кофеварка. Она варила отвратительное кофе, но издавала музыкальный шипящий звук, по мнению некоторых детективов звучащий как “Полет Валькирий”. Сейчас кофеварка была на одном из своих самых визгливых крещендо.

Ларсон отрицательно покачал головой. Он только заметил, насколько унылым стало это место, когда все разошлись, как это было в поздний вечер понедельника. Ему тоже следовало уйти, но он не спешил возвращаться в свою пустую квартиру, ведь с тех пор как его жена Анджела ушла от него, подала на развод и взяла на себя миссию как можно реже позволять Ларсону видеться с их семилетним сыном Райаном, он не видел смысла идти домой. Дом – это не дом. Это лестница с двумя спальнями, которая, по словам Райана, пахла солеными огурцами и имела самый уродливый ковер на свете.

Он сказал себе, что задержится допоздна, чтобы наверстать упущенное, но на самом деле просто сидел и жалел себя.

Был ли он ужасным отцом, каким его считала Анджела? Конечно, работа заставила его пропустить большинство матчей и школьных мероприятий Райана. Да, он нарушил много обещаний.

“Я приду вовремя на твой матч, Райан” превратилось в “Извини. У меня новое дело”.

“Мы отправимся в поход в эти выходные” превратилось в “Извини. Шеф вызвал сегодня меня к себе”.

“Он твой сын, Эверетт”, – твердила ему Анджела, прежде чем покинуть его, – ”Он не должен быть второстепенной мыслю. Он должен быть причиной твоего существования, а не тем, кому ты когда-нибудь решишь уделить время’.

Анжела просто ничего не понимала. Конечно, он любил своего сына, но эта работа была не просто работой.

Да, он определенно жалел самого себя. Не самый лучший способ траты времени.

Ларсон переметнулся, тщетно пытаясь найти удобное положение в кресле. Он оглядел место где провёл последние два года. Это действительно комната отдыха. Тусклые бежевые стены, мерцающие люминесцентные лампы, потертый серый линолеум на полу, вся эта мебель в вечном беспорядке…Детективы серьезно настолько смиренные, что оставили такое окружение, или же они просто были слишком заняты, чтобы что-то предпринять?

Ларсон перевел взгляд на ряд узких окон, тянувшихся вдоль внешней стены комнаты. В конце ряда он заметил тощую лозу плюща, растущую в щели между оконной рамой и грязным окном, которое пропускало болезненный желтый свет уличного фона

– А вот и мой любимый сосунок.

Ларсон подавил стон. Вот что он получил за то, что не вернулся домой.