Реформа головорезов

Реформа головорезов
Слава Ром

Нить, что связывает человека с человечностью, оборвалась острым разрезом шеи. Безголовый герой повести путешествует по закоулкам сознания и пытается выяснить, кем же он и окружающие являются на самом деле. Вместе с читателями он столкнется с трудностями обретения собственного «Я». Память не дает подсказок, а чувства давно исчезли, борись за себя в одиночку или же потеряй голову, прежде чем другие лишат тебя ее.

Слава Ром

Реформа головорезов

Часть 1. Новая жизнь

Утрата

6 002 сегодняшнего дня мне отрубило голову. Это случилось в супермаркете, когда я раскладывал фрукты по ящикам. Я делаю это каждый день, не считая выходных, но и тогда прихожу сюда уже в роли покупателя. Моя основная обязанность как товароведа – следить за свежестью продуктов. Фрукты и овощи портятся довольно быстро, поэтому магазин тщательно проверяет продажи именно испорченных товаров. С какой досадой кассир пробивает груши с упругой кожурой, совсем другое дело – раскисающая мякоть, тут и элементарная брезгливость, и радость избавления от ненужного, с которыми сотрудник отбрасывает пакет. Я выкладывал наверх залежавшиеся фрукты и припасал свежие на потом. Некое соревнование с клиентом в скорости и хитрости. Невнимательные покупатели могут упустить из виду низкопробный товар и положить его к себе в корзину, тогда моя работа сделана. В последние дни потребители становились все хитрее, разгадав уловку, они добирались до самого дна ящика, доставая желанный фрукт, даже красный ценник и яркая упаковка не всегда перенимали внимание. Работы от этого становилось все больше. Ранним утром нужно проверить имеющиеся запасы продуктов, отсортировать по категориям: мусор, продажа и хранение. Я должен все успеть, чтобы не потерять в цене (убытки списывались с меня). Осенью прилавки заполнили овощи и картофель, их приходилось долго отмывать от грязи, чтобы придать привлекательный вид. Яблоки – это совсем другое дело – падают с неба, а потому они гораздо чище, за них я взялся в последнюю очередь. Никто не спешил их разбирать, покупая более дешевые бананы и иногда лимоны для борьбы с простудой. Короб яблок был завален с горкой, сбор урожая в этом году прошел удачно. Я сортировал фрукты, когда треснула деревянная дощечка в одном из ящиков. Почувствовав щель, ведущую к свободе, яблоки ринулись сквозь нее, раздвигая прореху еще шире. Бесконечный поток фруктов скатывался на жесткий пол. Деревяшка трескалась и царапала плоды. Они бились, лопались, катились по полу, оставляли следы от сока и фарша продырявленной мякоти. Я ловил и подбирал яблоки, но стоило положить их в короб, как они выпадали снова и трескались еще сильнее. Если товар потерян, моя зарплата тоже. Я пытался спасти хотя бы десяток, безуспешно бродя по залу и подбирая любой фрукт в надежде на целостность кожуры. Пара яблок закатилась под стеллаж с крупой. Я припал к полу, чтобы вытащить их, но никак не мог дотянуться, фрукты лежали у самой стены. Просунул руку до упора, так пальцы слегка коснулись гладкой кожуры, и попытался подцепить яблоко, но из-за скользкой восковой кожицы оно прокрутилось и выскользнуло к стене. Я подтянулся сильнее, навалившись на шкаф. Рука дрожала от напряжения. В эту секунду над самой моей головой стеллаж хрустнул и обвалился. Последнее, что я слышал, это звон железных стоек и шурупов, бьющихся о кафель.

Полка рухнула под тяжестью товара и пришлась мне прямо по шее.

Резкая боль застлала разум.

В глазах промелькнул зал, посетители, два яблока у стены, а затем стемнело. Из пяти чувств сохранилось одно осязание, внутреннее восприятие. Я чувствовал, как пульсировало сердце. Оно бешено билось, и фонтан крови извергался из обрубков шеи, заливая пол и товары. Я инстинктивно зажимал рукой срез в попытке остановить кровотечение.

Зал наполнился людьми, они застыли у входа в продуктовый отдел, особо впечатлительные теряли сознание, но все тихо, не нарушая позитивной мелодии из колонок. Первой из оцепенения вышла кассирша, она вскрикнула и спряталась от меня за колонну. Ее перемещение привело в движение остальных. Работники пришли к коллективному решению – оградить посетителей. Они вытолкнули их, а на входе в продуктовый отдел без лукавства уборщица вывесила табличку «Мокрый пол». Сотрудники вновь встали в ступор: предписаний на такие случаи не выдавалось – никто не рискнул подойти ко мне. Тем временем поток крови из шеи постепенно стихал. В зал вбежал менеджер:

– С какой стати стачка? – полушутливым тоном привлекал он внимание и суровее продолжал, – посетители уходят. Марш по местам!

Он в ярости пронесся сквозь толпу.

– Что вы натворили? – взвыл менеджер. – Сломали такой хороший стеллаж.

Тут он осекся, заметив меня. Оглянулся и без слов вопросительно посмотрел на работников. Не получив ответа, он осмелился приблизиться к разрушенному шкафу, но лужу крови перешагнуть не смог, замер шагах в трех между телом и головой. Так начальник простоял еще с минуту, оглядывая попеременно нас обоих, не зная кому отдать предпочтение. Затем он взял со стенда листовку, свернул ее, и ткнул в голову, которая лежала вниз лицом. Менеджер целился в ухо, чтобы точно уцепиться и перевернуть лицо вверх, но из этого ничего не вышло. Голова проскальзывала на луже свежей крови и, тормозя носом, поворачивалась другой стороной. Менеджер видел лишь бритый затылок. Я наблюдал за этой картиной, не зная, кто из них больше нуждается в помощи. После десяти бесплодных попыток повернуть голову менеджер бросил это дело и сплюнул на пол. Плевок пролетел совсем рядом со мной, и приземлился у ног, едва не испачкав брюки. Хоть и поздновато, но я отдернулся от него и отполз к стене. Все присутствующие обернулись в мою сторону. Только сейчас они заметили, что тело не лежало бездыханной плотью, а продолжало жить. Я сидел, все еще придерживая срез на шее. Начальник, тоже обративший свое внимание на меня, приблизился и спросил неуверенно:

– Ты жив?

Я не нашелся, что ответить, и лишь обернулся в его сторону.

Менеджер вздрогнул, но быстро овладел собой.

– Ну, ты это… подбери ее что ли, – он указал на голову. – Не валяться же ей перед покупателями.

Она не могла двигаться самостоятельно, потому продолжала лежать в том же положении, в каком ее оставили. Я поднялся и начал ловить голову, которая и в мои руки не давалась, скользя по луже крови. Я гонялся за ней по всему залу. Лишь спустя две минуты голову удалось отловить за уши.

– Пошли в подсобку, – скомандовал менеджер.

Он пропустил меня вперед и пошел несколько позади. Мы вышли из продуктового отдела, бросив зевак разбирать завал. Я спиной ощущал их колющие взгляды, пока не скрылся за дверью подсобки. Там менеджер достал из аптечки йод и даже помог обмотать обрубок шеи бинтами.

– Я пойду в зал, надо и там все прибрать, ты пока тут посиди.

Оставшись один, я протер раны на голове и смыл кровь. Через час в подсобку снова заглянул менеджер.

– Как ты?

В ответ я развел руками, в действительности я и не мог сказать «как».

– Тогда иди помогай, перерыв на обед кончился. Нужно починить шкаф, который по твоей вине сломался.

Я пошел за ним. Голову на время оставил в подсобке, чтобы не мешалась. Да и чувствовала она себя не важно: лежала и водила глазами по сторонам, рот ее поминутно открывался и заглатывал воздух. Впрочем, делала она все это беззвучно, никому не мешала, потому-то я и не побоялся оставить голову. Мне выдали новое задание, вместо сортировки продуктов. Я протирал полки от крови, с которой уборщица не хотела возиться, а другой работник собирал шкаф заново. Один из болтов, вывалившихся при падении, мы так и не нашли, поэтому находчивый товарищ залепил дыру жвачкой. Пока мы провозились со стеллажом, магазин закрылся. Вечером менеджер снова подошел ко мне. Он начал разговор издалека, как это умеют только начальники.

– Сегодня выдался сложный день, ну и перепугал же ты нас.

Я смутился, со мной ни разу так вкрадчиво не разговаривали. Нужно было как-то поддержать беседу, а в моем нынешнем положении это никак не удавалось. За неимением голоса, я качнулся вперед всем телом в знак согласия. Менеджеру этот жест понравился, голос его слегка смягчился.

– Раз сегодня такой день … отпускаем тебя пораньше. Бери пакет, клади туда свою голову и уходи.

Я повернулся к выходу, но менеджер задержал меня.

– Директор велела, чтоб ты выплатил штраф за порчу имущества. Вон сколько мороки вышло из-за тебя. Нужно покрыть расходы на чистку и за товар тоже, яблоки битые выбросили. За все про все с тебя рублей 800.

Заметив, как я помрачнел при упоминании денег, менеджер стал успокаивать меня. Обычно он ни с кем, кроме директора не разговаривал, и только давал распоряжения работникам, но сегодня оказался дружелюбнее обычного.

– Это я еще договорился, чтобы поменьше было, ты же как малой пришел сюда, так ничего не ломал ни разу. По правде сказать, попортилось куда больше фруктов, а уж выручку мы потеряли… но я что мог отмыл и положил назад. – Менеджер подмигнул мне. Казалось, в молчаливом состоянии я ему куда больше нравлюсь. – А вот и хорошая новость – тебя переводят. Будешь работать на складе, там тихо, спокойно и посетителей нет.

Я всегда работал на этом месте, и к другой службе не привык. От волнения кровь разогналась по моему телу, притекла она, в том числе и к шее. Я закачался от тяжести, и склонился вниз.

– Не стоит меня так благодарить, – засмущался менеджер.

Кассирша подала пакет, в который, как и сказал начальник, положили голову. Она уже не смотрела кругом, а мирно лежала на дне целлофана. Чтобы голова могла спокойно дышать, я не стал завязывать пакет, а понес его раскрытым. Когда я уходил, некоторые сотрудники жаловались менеджеру, что им придется работать за двоих. Но он только отмахивался.

Я шел по темной улице, не разбирая дороги, редкие фонари совершенно не помогали ориентироваться. К счастью, за десять лет работы, путь до дома был мне детально знаком, и ослабшие ноги сами несли меня туда. Трудности заключались лишь в поддержании равновесия. Если пакет держать в левой руке, то его непременно зацепят машины, а если в правой, то порвут придорожные кусты. Нужно нести его бережно, попеременно меняя позицию.

У дома я столкнулся с новой проблемой: дверца не открывалась. Она не поддавалась давлению ни в одном направлении. Я толкал ее от себя и тащил на себя, пока в изнеможении не навалился на ручку, которая согнулась и открыла проход. Внутри зияла кромешная тьма. Лампочка в тамбуре перегорела еще до моего заселения. Сейчас ее покрывал абажур из пыли и паутины. Слои утрамбовались настолько плотно, что загорись она внезапно, свет не прошел бы сквозь грязь, и никто ничего бы не увидел. Но и тут я прекрасно помнил дорогу и с легкостью поднимался по ступеням. Я безошибочно нашел свою квартиру и ключ от нее, по привычке, в кармане брюк. Двери с ключами открываются проще, поэтому в коридоре я провозился недолго. В квартире меня одолела усталость, хотелось сразу же завалиться спать, но оставлять голову в пакете было нельзя – она могла и задохнуться. До сих пор мне не приходилось искать сидение для головы, поэтому в качестве временного пристанища я умудрился приспособить под нее тарелку – размер подходящий, да и кровь не растечется по квартире, удерживаясь краев. Голова лежала на широком блюде, даже оставалось немного свободного места у каемки. Чтобы ей жилось комфортнее, я подложил полотенце, которое сорвал с ручки духовки. Я никогда не готовил выпечку, поэтому оно сохранило изначальную белизну. Голова по-прежнему оставалась без сознания, поэтому нельзя сказать о том, насколько она прочувствовала комфорт. Она продолжала мирно лежать. Я оставил голову на кухне, а сам завалился спать на диван.

Жизнь с головой

Ночь пролетела в одно мгновение, снов я не видел, зато проснулся быстро. Как оказалось, раньше сон долго сидел у меня в голове и мешал жить. С утра я чувствовал себя на удивление бодро: встал по первому звонку будильника, позавтракал, умылся и обнаружил, что до начала рабочего дня еще полно времени. Тут я смог как следует осмотреть квартиру. Так вышло, что с потерей головы чувства мои изменились. Мне не составляло труда отыскать соль, которая оказалась запрятана на третьей полке в банке из-под кофе. Но то, как она там оказалась, или зачем хранится в ржавой жестянке, я не помнил. На четвертом десятке лет я узнавал себя заново. В первый день моей раздельной жизни я сделал два наблюдения и впоследствии убедился, что они верны. Первое – с головой я куда медлительнее, раз собирался настолько долго, что будильник заводил на полчаса раньше необходимого, второе – в еде более привередливый (в холодильнике хранилось мясо, и хоть это был куриный фарш, он все равно выходил мне очевидно не по карману). Теперь же я мог есть что угодно. Вкуса у заплесневевшего ломтя хлеба нет, кусочек мяса – пресный, чай – пустой, крупа – просто жесткая, но с водой пройдет. Можно есть остывшую и несъедобную пищу и не тратиться на костный фарш, который к тому же и приготовить надо. Так впредь сэкономлю на продуктах и времени. Я переставил будильник на тридцать минут позже, безголовому мне они не нужны. Сегодня эти тридцать придется просидеть, ничего не делая. Я примостился на край дивана и уставился в циферблат.

Минутная стрелка с трудом волочилась за часовой, но никак не могла ее догнать. Солнцу пора было уже встать, но его лучи не озаряли окно, и в комнате горела желтая электрическая лампочка. Наш город хоть и близок к столице, никакими льготами не владеет. Производств, плодородных земель и достопримечательностей в нем никогда не имелось, поэтому Глава дал ему другое предназначение. Рядом вместо деревеньки Леснова, население которой последние годы состояло из десятка старушек, неблагоразумно переживших своих дедушек, воздвигли мусорный полигон. Его сделали небольшим, чтобы не нарушать экологии и привычного уклада жизни тех бабушек. Через год площадка уже переполнилась. Для укомплектовки свалку подожгли. С тех пор с порывами северного ветра на наш город налетал смердящий смог. Сегодня как раз один из таких дней.

Солнце так и не пробилось сквозь туман, но минутная стрелка догнала часовую. Настала пора выдвигаться на работу. Я уже подходил к выходу, когда услышал тяжелое дыхание и стоны с кухни. Голова моя пришла в сознание и пыталась дозваться кого-нибудь. За ночь на тарелку натекла лужица крови и свернулась по краям шеи. При этом белое полотенце ничуть не окрасилось. Цвет лица пожелтел, щеки впали. Шея потеряла свою прежнюю форму, расплывшись по дну тарелки. Заметив меня, она завертела глазами и застонала до хрипоты. Рот мой скривился и дергался, словно в конвульсиях. Все, что я сумел сделать, это обтереть голову влажной тряпкой. С каждым движением затуманенный взгляд прояснялся, в ответ я намывал кожу сильнее и чаще смачивал тряпку. Лицо жмурилось, но это не означало неудовольствие, скорее приступ радости. В морщинках на лбу скопились капли воды, которые собрались между бровей в одну большую каплю и проворно скатились на кончик носа. Почувствовав ее, голова разинула рот и вытянула вверх язык. Она размахивала им, словно маятник, в неуклюжих попытках поймать воду. Вопреки ожиданиям, капля шлепнулась на тарелку, проскочив мимо языка, и растворилась в крови. Глубокая печаль отобразилась на лице моем. Но я прервал грусть – набрал стакан воды и поднес его ко рту, чем несказанно обрадовал голову. Губы вытянулись в трубочку, они еще издали пытались схватить край кружки. Напившись, голова успокоилась. Я принес ей бутерброд и накормил, отрывая от булки небольшие кусочки. Позавтракав, голова мирно уснула под слоем крошек.

Между тем минутная стрелка обогнала часовую более чем на полчаса, до открытия магазина оставалось совсем немного времени. Тайну своей прошлой медлительности я прочувствовал на личном опыте. Я выбежал из квартиры и понесся на работу. Дорогу помечала цепочка засохших кровавых следов (должно быть вчера пакет с головой прохудился). По ним я добрался до супермаркета. Местоположение склада не интересовало работников магазина, за всю прошлую жизнь я никогда там не бывал, и дойти туда в одиночку не мог. Обо всех подробностях новой профессии я собрался уточнить у менеджера. Сотрудники супермаркета с удивлением наблюдали за моим появлением, они держались около витрины, но не спешили приветствовать меня, образовав независимую группку. Те, кто не застал меня вчера, получили возможность увидеть сегодня, и попутно выслушать россказни о происшествии. Эти сознание уже не теряли, но сохраняли настороженность. Я хотел попасть внутрь, чтобы узнать адрес, но прежде, чем нога опустилась на нижнюю ступеньку, менеджер остановил меня. Он вышел из магазина и замер на лестнице, вытянув руку ладонью вперед.

– Стой там! Зачем пришел? Тебе здесь делать не-че-го. Покупатели вот-вот придут, нам нельзя терять клиентов. Тебе нужно уйти на склад.

Начальник продолжал говорить в том же духе, за неумением находить нужные слова он использовал все без разбора. Мы бы долго так простояли на улице, если бы он в своей речи не дошел до местоположения склада.

– Вон! Я же вчера с тобой обсудил перевод. Уходи. Склады на пятой Садовой.

Менеджер продолжал, как заведенный, но я уже уходил. Вдогонку он, кажется, припугивал меня «звонком куда следует», но я отошел слишком далеко, чтобы расслышать фразу полностью.

Пятая Садовая находилась в бывшем дачном поселке, захваченным городом после расширения. У дороги иногда встречались яблони и сливы, чего никогда не увидишь в центре. Большей частью деревья срубили, немногим удалось спрятаться в переулках и безлюдных улочках. Одной из таких улиц и была 5-я садовая. В прошлой своей жизни я по ней никогда не гулял, но о приблизительном положении догадывался. Шла она сразу после 4-ой Садовой и ничуть от нее не отличалась. К счастью, склад стоял не так далеко от магазина, и проблуждал я не долго. Он представлял собой бывшую школу или большой детский садик, который давно закрыли и переделали в хранилище. Примерно с того же времени здание и не ремонтировалось. Краска со стен давно слезла, обнажив красные кирпичи. Окна заложили таким же кирпичом. В глине страна не испытывала недостатка. Опознавательных знаков на здание никто не потрудился приделать, но других подходящих строений по улице не найти. Я прошел по размытым в слякоти следам фуры во двор к воротам. Они оставались не заперты. Через щель дыхнуло плесенью, но это не остановило меня. Я протиснулся в нее и попал внутрь. Кругом царила темнота. Лишь привыкнув к ней, я смог разглядеть в конце зала яркую точку. Она потухла на мгновение и снова появилась на том же месте, чтобы вновь пропасть и показаться. Из глубины здания послышались торопливые шаги, а свет совсем погас – огонек загораживала быстро приближающаяся фигура. Содержание здания в свою очередь тоже заметило меня.