Душа без признаков жизни

– Да понял, понял…

Августин зализал волосы к затылку и подошел к червоточине – она растекалась на полу широким озером.

Шаг вперед. К свободе. К забвению…

Тьма затянула, испепелила временное тело, разорвала материю в пыль и обнажила кости души. В гаснущем свете Августин расслышал последние слова. Слова человека, которого он считал другом:

– Жаль. Безумно жаль, что ты не оставил мне выбора. Должен был сразу понять, что я не позволю тебе вернуться. Ты сгниешь на Земле. Прощай. Прощай навсегда, друг мой. И прости. Знай, я этого не хотел…

Тридцать четыре года спустя

Жгучая боль пронзила грудь. Звук одиночного выстрела взорвался в голове судьи Феликса, и он осознал: это конец.

Смерть. Она пришла за ним, неожиданно и негласно, не оставив возможности умолить о пощаде. Об отсрочке. О милости. Пришла в образе молодого парня с малахитовыми глазами. Незнакомец продолжал стоять за спиной, и когда Феликс повернулся, и когда упал, и когда рубашка цвета восходящего солнца почернела от горячей крови. Судья смог ответить лишь лицом, исказившимся от ужаса. Он ударился об асфальт. Последний раз вдохнул запах земли, укутанный сыростью и тоскливыми песнями ветров сентября.

Затем отвел карие глаза – всегда строгие и спокойные, – откинул голову и устремился взглядом в небеса, пропитанные черным обсидианом.

А дальше? Дальше – пустота…

Глава 2. Марлин

Все планеты материального мира, от высшей

до низшей, – это юдоль страданий, где каждый

вынужден снова и снова рождаться и умирать.

Бхагавад-гита

– Будешь сидеть, пока мхом не зарастёшь? – раздался звонкий голос за спиной, словно разбили бокал у микрофона.

Марлин отодрала лоб от стола. Казалось, дерево срослось с кожей, иначе сложно объяснить, почему голова не желала подниматься, а веки оставались закрытыми. Сколько времени прошло? Пять минут назад за окном виднелось солнце!

Она протяжно зевнула, чихнула от запаха пыли и прокрутилась на скрипящем стуле. Ужаснулась, заметив себя в отражении зеркального шкафа.

«Одуванчик-утопленник, – посетовала Марлин. Золотистые пряди растрепались, а тушь на ресницах переквалифицировалась в черные синяки. – Господи, видел бы меня Феликс… Жуть».

Протерев сонные глаза, она откинула волосы и постаралась улыбнуться, ведь рядом качала головой Яра (на бронзовой шее воображаемая табличка «не злить после семи вечера») – статная брюнетка с кудрями, вьющимися лозой винограда. Будить Марлин на работе стало ее вынужденной обязанностью.

– Да, да… заснула за историей болезни… опять, – вздохнула Марлин, шурша страницами, – и кто сказал, что, заснув над текстом, к человеку приходит озарение?

– Твоя шизофрения. Вставай! Полдня проспала. Думаешь, так просто тебя прикрывать?

Марлин лениво поднялась на ноги и просунула руки в белый кардиган. Оторвала бежевую пуговицу – мерзавка стукнулась о паркет и укатилась под стол, – попыталась найти беглянку. Паутина… Грязь. И не одной пуговицы!

Поиски не окупились. Зато раздался грохот. Марлин больно ударилась макушкой о столешницу. Выругалась. В кабинете пугающе темно, как здесь передвигаться? Кто всё выключил? Свет излучала лишь настольная лампа над бесконечными бумагами, среди которых Марлин то и дело засыпает. А вот ночью – в уютной, теплой постели – она не может уснуть до рассвета. Уже девять месяцев.

Именно столько времени прошло со смерти мужа.

Марлин часами лежит под одеялом, уставившись в потолок. И не спит… вообще не спит. Ретиво изучает хрустальные капли люстры, мерцающие в лунном свете.

И так – день за днем, луна за солнцем, утро за ночью…

Яра шлепнула по спине, отчего Марлин окончательно проснулась и, пошаркивая, выползла из кабинета. Села в автомобиль и отправилась к самому важному человеку, а точнее к тому, что от него осталось.

***

Плита из черного мрамора превосходила рост миниатюрной Марлин.

Феликс красовался на ней во все семьдесят два дюйма. Художник запечатлел его молодым, стройным и с иронией во взгляде, по которой она до безумия скучала.

– Здравствуй, Фел… – прошептала Марлин, опускаясь на колени перед памятником.

Плакучая ива задрожала от свистящего ветра: она росла рядом с могилой Феликса. Под этим деревом покоилась мама Марлин, покинувшая мир в борьбе со злокачественной опухолью.

Никогда Марлин не могла понять, почему мама так относилась к ее мужу? Анна ненавидела Феликса. Даже на свадьбе позволила себе выступить против их брака. Марлин прекрасно помнит, как потела, краснела, мечтала о землетрясении, чтобы провалиться до катакомб и не видеть лица мужа, который гнул вилку буквой зю.

Интересно, чтобы мама сказала, узнав, что после смерти ее тело обрело покой напротив зятя?

И обрело ли?

Усталость вернулась. Марлин легла на студёную скамейку. Чуть прикрыла глаза…

До ушей донесся чей-то голос. Источник – за густыми кустами, заросшими клейкой паутиной. Марлин очнулась и осознала, что уже час спит на лавочке, подметая волосами землю.

Проклятье!

С ловкостью пингвина, а не кошки – она потянулась. Упала. И разодрала локоть об асфальт. Бурча под нос, она еще раз бросила взгляд на кусты. Взглянула на часы. Одиннадцать ночи. Кто может здесь быть в такое время?

Снова хруст и треск. Где-то за кустами. Слабый свет пробирается сквозь заросли.

Страх сжал в плотный кулак, хочет раздавить, не дает сдвинуться с места. Призраки? Нет… Их она не боится. Бояться нужно живых. Марлин чурается людей, которые могут перерезать горло или пустить пулю в лоб… как Феликсу.

Она выдохнула и пошла по направлению бормотания.

Пробралась сквозь заросли, разодрав кожу о колючие ветки. И вот оно… жутко странная картина. Девочка – с черными, как зрачки влюбленного, локонами – рисует звезду на бетонном настиле. Вокруг расставлены свечи, ярко сверкающие в темени.

– Что ты делаешь? – спросила Марлин, скрестив руки на груди.

В ответ ее обдало запахом жжёных спичек и ледяным тоном:

– Не твое дело! Убирайся!

Марлин и не подумала. Она окинула незнакомку любопытствующим взглядом, отметив утонченные черты лица. Внешность аристократки.

Когда Феликс был жив, она норовила сотворить с собой нечто подобное: у пластического хирурга подправить нос, губы, углы челюсти, но Феликс решил, что она свихнулась, и Марлин забросила эту идею. У нее и вправду всего один недостаток, однако очень значимый (по ее личному мнению) – маленький рост. Из-за него Марлин прозвали в школе «писклёй».

– Девочка не должна находиться ночью на кладбище, – пожурила она и постучала ногтем о золотые наручные часы.