Дневник влюбленной во всех десятиклассницы. 1996—1997

– Пока нет. Но я найду, ты за меня не переживай, – ответила она.

– Ну… Хорошо тогда… – что там ответить-то надо было?

– Мы с Алексом будем выступать 27 и 28 декабря, Асия 23 и 24 декабря, а ты будешь Снегурочкой 25 декабря и 26-го вечером. Всё хорошо?

– Ладно, хорошо тогда…

Вот так сама добровольно отказалась от четырех выступлений. Всё потому, что хочу быть правильной, доброй, хорошей и… потому что я трусиха. Почему мне Асия ничего не сказала? А вот и она!

– Асия, ты хочешь быть Снегурочкой…

– Да, Лейсан, спасибо, я хотела. Не знала, как тебе это сказать… Ну… хорошо тогда…

– Пожалуйста…

Инна и Анна засмеялись, Гузель сдержала смех, спрятав его за доброжелательной улыбкой. У нас с Асиюшкой одинаково богатый лексикон… Или вид у меня был такой: «Пожалуйста, блин!»… Да, пожалуйста, очень смешно. С Асией я не стала ссориться, хватит с меня одной ссоры с подругой на сегодня! Когда Гузель ко мне приближалась своей красивой женственной походкой, приготовилась к дерзости, грубости и вызову. А Гузель решает свои вопросы дипломатично, мило, нежно и элегантно. Вижу, какая она красивая и хитрая, или у нее и подводка на глазах такая хитрая. Магия женственности и очарования! Интересно, а вот если бы я отказала, пошла на конфликт?

Кроме своих ролей нам ради улучшения сценических навыков задали сценку на тему «Доверие». В пятницу надо будет показать это «доверие», придумать самим ситуацию.

Придя после театрального ко мне домой, мы с Алексом стали обсуждать «Доверие», решили докопаться до самой его сути. Как показать доверие? Пока докапывались до сути доверия, свернули с пути, углубившись в собственные измышления и вопросы.

– У меня от тебя секретов нет. А у тебя – с полтонны. Но один твой секрет я уже знаю, – хитро улыбнулся Алекс.

– Какой секрет? Тебе и правда надо знать и другие мои секреты? Доверие – оно не в том, чтобы знать все-все секреты другого человека, и молчать о них. Не всегда стоит знать все секреты о другом человеке. А вдруг эти секреты тебе не понравятся?

– Не думаю, что у тебя есть такие секреты, которые мне не понравятся, – доверительно произнес Алекс. Самонадеянно.

– Хочешь узнать секрет? – вопрос задала слишком интригующе и игриво, словно шутя, добавила недавно услышанное от Прокофьева правило: – «Не задавай вопроса, коли не знаешь, что будешь делать с ответом».

– Хочу, конечно! У тебя сейчас такой хитрый взгляд, как у лисички! Аж любопытно! Сложно отказаться, – весело настаивал он.

– Ладно, скажу. Уже два года влюблена в нашей школе в одного человека.

Саша не ожидал. Сделал такое серьезное лицо, и сказал пасмурно:

– Хм… это тоже может быть секретом, я и не подумал.

– Я доверяю тебе. Готова отдать тебе все мои личные секреты. Теперь ты знаешь обо мне все.

– Спасибо за доверие. Хотя ты права, порой лучше не знать всех секретов и жить спокойно. Доверие доверию рознь. Вот как бывает – Хочешь одного доверия, а получаешь другое!

– Похоже, Алекс, мы ничего лучше о доверии не сочиним!

В порядке эксперимента решили переложить только что состоявшийся диалог на бумагу, немного подправив его. Алекс предложил поменять имена в сценке. «Ты можешь мне доверять, Лена». «Я очень тебе доверяю, Коля. Я должна тебе это сказать, что люблю… своего одноклассника… И я могу это доверить лишь тебе, ведь ты мой лучший друг!» – «Лена, спасибо за доверие. В этом и есть настоящее доверие… Доверие доверию рознь. Хочешь одного доверия, а вызываешь другое»…

Порепетировали. Он тихо, быстро собрался. Перед уходом Алекса оглядела всё – нет, он ничего не забыл. А мне хотелось даже бежать за ним, просто не знаю зачем, проводить его… Потянулась за шапкой, сдернула куртку…

– Нет, не надо провожать. Все будет хорошо.

Алекс ушел. Такой день ужасный! И с Каролиной поссорилась. С Асией чуть не поссорилась, и моей роли меня лишили… почти… И с Алексом отношения теперь натянутые. Язык мой – враг мой.

Посмотрела на сумку для театрального, где лежало письмо. Ладно хоть одна радость, сразу бросилась открывать Пашино письмо! Как я столько терпела?

«Дорогая сестренка Лея!» – очень милое начало. Сначала Павел подтвердил-таки мое предположение. Он так и написал, что я угадала: в прошлом письме была проверка… Все хорошо. Паша согласен играть по правилам… Читала и слышала сквозь строки письма Пашин голос. У него ко мне всё так сложно, грустно и противоречиво – и все как у меня. И его слова о том, каковой он меня считает. Сладкие, славные слова, до слез… Хоть один человек в этом мире есть, кто добр ко мне, кто уважает меня и считает меня хорошей. Сегодня разрываю связывающие меня нити обязательств и отношений – и с родителями, и с подругой, и мой друг тоже считает себя лишь другом. Хоть с одним человеком притворюсь хорошей. Напишу только о жизненном позитиве… Всё игра.

Не мне одной все кажется игрой, театральный тут не причем. С самого начала у нас есть «правила игры» – мы родственные души. Паша говорит, что у каждого человека есть люди обычные и родственные души: такие люди, с ними каждое молчание значительнее улыбки, каждая улыбка ценнее слова, каждое слово важнее предложения, каждая секунда дороже других минут, каждая минута дороже иных дней. Это не игра, лишь это. Он знает, Алексом мы играем в настоящих друзей. С Пашей всё гораздо сложнее: мы везде – шутя и всерьез – «притворяемся родственниками, по духу».

Письмо завершалось предположением – «Лея! Рано или поздно тебе надоест игра в джедая и принцессу, в Люка и Лея-сан… Скажи только, когда ты передумаешь, и я за час домчу к тебе с Татуина. Целую, Павел».

Признаться, мне понравилось переписываться с Пашей, поскольку он такой яркий, живой, его строчки отдают заботой, теплом, юмором, фантазией и горящей энергией. Он общительный, веселый, добрый и позитивный… Да, это правда, я обрадовалась письму. Еще как! Так рада, что он мы продолжаем поддерживать связь, как мы и обещали друг другу этим летом у «Камня дружбы». Письмо поначалу хорошее, правильное, такой лапочка, все по правилам… а в конце опять какие-то намеки! Хорошо хоть, не стала при Алексе открывать письмо… Да еще и «целую», чего себе позволяет! Для серьезных игр мы… и слишком маленькие… и слишком похожие… Да и живем далеко друг от друга. Или он решил, что ему 18, так писать можно? «Целую»…

Жалею о многих вещах. Надо делать выводы.

Во-первых, зря стала спорить с Каролиной и говорить о том, что из-за нее у меня тоже страдают отношения с Алексом. На что я рассчитывала? Что она успокоится: о’кей, всем плохо, баланс соблюден.

Во-вторых, надо быть сдержаннее: не стоило так открыто показывать свои эмоции о письме при Алексе.

Во-третьих, с чувствами не шутят. Не надо было делиться (или «добивать»? ) информацией, что влюблена в другого человека. И сама уже не уверена, люблю ли Прокофьева. Алекс подумал, что у меня там настоящая любовь? Даже не стал спрашивать, чтобы разузнать, насколько это серьезно.

Нехорошо получилось – и что я письму радовалась, и что рассказала о своей школьной любви… Такая легкомысленная! Кще только про Булата осталось рассказать для воссоздания полной картины всего, что творится в моей голове. Можно ли так, шутя ли, всерьез ли, издеваться над человеком? Впрочем, мы же просто друзья.

У меня весь вечер было отвратительное настроение, все бесило, даже Пашино письмо, написанное безукоризненным почерком – переписку приходится скрывать, я не могла показать письма Алексу. Догадывалась, что там что-то нечисто будет…

После всего вечером мама стала ругать меня, что я из рук вон плохо помыла полы, суп поставила варить, да ушла писать дневник. Суп у меня не только сварился, но и поджарился… В других квартирах люди голодают, а я тут, видишь ли, супы пеку. Мы обе дома на эмоциях, а что? Мы дома, и чувствуем себя в безопасности, вольными говорить и делать все, что вздумается… Начала злиться, ругаться, убежала к себе в комнату и закрылась… ну и заодно уж дописываю в дневнике…

13 ноября 1996. Кризис. История города Набережные Челны

Поскольку сегодня «Этика» отсутствовала как школьный предмет, мы вместо нее пошли на урок татарского языка, постучали в кабинет. Мы всегда так делаем, переставляем уроки, когда «этики» нет – поэтому учительница татарского языка Римма Абдулловна поиронизировала:

– Ну вот, я так и предполагала, что это снова вы. А то уж думаю: «Что это из так долго нет?»

У нас несчастные понурые учителя. Они не только строгие и злые, но и все как один грустные. Наверное, это оттого, что им зарплату задерживают?

Из всех учителей только Римма Абдулловна позитивная, всегда веселая, доброжелательная, оптимистичная. Как мне нравится урок татарского языка! Нравится сидеть на этих уроках не в «чисто татарской» группе, а в группе «татарский язык для русских». Не ради того, что тут мне легче пятерки получать. И аттестат не портить тройками-четверками. Именно из-за нашей задорной веселой учительницы… Смеялись сегодня. Сегодня Прокофьев ей не смог правильно глагол «эшл??» (работать) проспрягать по лицам, она вопрошает, мол что, с самого начала нас учить начинать, что ли? Тройка! А он сидит и смотрит на нее. «Прокофьев, перестаньте своим взглядом оказывать на меня психологическое давление! Ладно, четыре. Но это авансом, Вы у нас когда исправитесь?!»

Каролина приходила ко мне читать «Очарованного странника» после школы, в пять вечера она ушла. Вот времена были, о которых Лесков говорил! Интересно рассказывается в книге о том знамении для главного героя, что будет он много раз погибать и ни разу не погибнет, до того как придёт настоящая погибель… Все говорят сейчас, что нынче самые суровые годы, и хуже уже быть не может. «Время потуже затянуть пояса»…

Вот на что меня натолкнула эта повесть. Я вот каждый день пишу-пишу, да всё о себе. Личные проблемы… Надо как-то написать о нашей жизни, хоть немножко о нашем времени. Мои личные заметки о личной жизни – это описать гораздо сложнее, нежели рассказать о том, что происходит в России. А в будущем это никого волновать не будет, кто кого любил, да почему, кто с кем ссорился, да зачем. Что, если кому-нибудь пригодится в будущем – для изучения нрава и быта конца XX-го века этот рассказ про поколение, рожденное в конце 70-х – в начале 80-х? Интересно, как потом это время оценят – скажут, мол, «суровое время было», или «это были лучшие времена»? Как удивятся историки на раскопках забытых бумаг, найдя среди заметок пятнадцатилетней девочки историю государства российского… или хотя бы историю обычного российского города.

Ладно, так и быть, вкратце расскажу историю нашего города с позиции «детей КамАЗа». Это поколение, взращенное рабочими и специалистами, приехавшими сюда в семидесятых со всего Советского Союза.

С 1960-х годов в Челнах начала активно развиваться промышленность: были построены завод ячеистого бетона (ЗЯБ, в шутку расшифровывали как Завод Ядерных Боеголовок), кирпичный завод, Нижнекамская гидроэлектростанция, поселка для энергетиков и гидростроителей. С 1969 года наш город стал значимым для всего Союза, тогда был принят ряд документов о строительстве комплекса автомобильных заводов в Набережных Челнах. КамАЗ – всесоюзная стройка! Прекрасное советское детство в коммунистическом городе Брежневе – с 1982 по 1988 наш год назывался так. В Набережные Челны съехались здоровые и молодые представители семидесяти этнических групп.

И тут началась Великая Эра Брежневского «КамАЗа» – период самый красивый и счастливый, оптимистичный и яркий. Подъем, вперед в светлое и прекрасное будущее, товарищи! Сытое, довольное и пафосное время. Комсомольцы, годовые отчеты, телекамеры, юбилейные «КамАЗы».

Одновременно с заводом возводился и наш Новый Город. Не будь в Челнах строительства «КамАЗа», не встретились бы мои родители – где бы еще моя мама с Полярного Приуралья могла встретиться с татарином-бугульминцем? Не встретились бы и сотни других семей, как и родители большинства моих друзей и друзей моих родителей.

В начале 90-ых – развал Союза, крах надежд и радикальные перемены в жизни общества. Кризис в экономике. Обнищание значительного числа населения. Накопились негативные и острые социальные проблемы.