Embryos

– Возможно, вы ошиблись! Мало ли, сколько еще… – воскликнула Анастасия, и тут у следователя сдали тормоза:

– Хватит прикидываться овцой, сними ты уже нимб с головы!

Девушка замолчала, подняв на женщину загнанный, оробевший взгляд. Как только следователь подошла к ней вплотную, щеки Крапивиной превратились в ядерно-розовые блины. Ржевская беспощадно выпалила:

– Ты – не святая.

Она выдохнула, отворачиваясь к коллегам. Анастасия растерянно посмотрела на Ярцеву, и женщина хотела было что-то возразить:

– Слушай, она права. Это давно всем… – Но ее речь прервал хриплый визг из заднего кармана; пара медиков оглянулась. – Черт, какого рожна вам от меня надо?

Звонил злосчастный номер – Софья отошла подальше. Женщина поднесла телефон к уху и пробубнила напыщенно безразличное:

– Алло.

С того конца холодком пробежало:

«Приятно слышать родной голос. Здравствуй, дочь».

– Ну зачем ты мне звонишь? Зачем?! – отчаянно воскликнула та, устав терпеть эти глупые розыгрыши. Ему скучно? Нечем заняться на старости лет? А, давай закручу шуруп в мозг своей дочурки!

– У меня все хорошо! – кричала она, пока глаза не заслезились. – Все хорошо, пока не слышу тебя! Оставь меня в покое, пожалуйста… ты уже похоронил одну из нас, остановись на этом!..

Он молчал, внимательно слушая тоскливые всхлипы, пока та не выдержала:

– Все, я бросаю трубку.

«Я просто хотел сказать, что люблю тебя».

Она задрожала, отняв от уха телефон. На дисплее с его номером шел отсчет секунд звонка. Софья нажала «завершить вызов» и спрятала телефон обратно. Она откровенно испугалась его слов.

В палате №22

Девушка невидимкой шмыгнула в палату. Бесшумно прикрыв за собой дверь, она подошла к белой постели. Все вокруг тоже белое, ослепительно чистое и светлое. Белые одежды, белые стены, пол, аппараты, таблетки… и белые, полностью седые волосы матери.

Женщина лежала умирающей грудой под одеялом. Все лицо заросло глубокими эмоциональными морщинами, а уголки рта мрачно спадали вниз. Крупные, бесформенные груди оседали по обе части живота, а на кардиомониторе рядом уравновешенно пищало электронное сердце, бегая тонкими, редкими зелеными линиями. Она дышала спокойно, но через силу.

Анастасия перевела внимание на приглушенные голоса сверху: телевизор включен на минимальную громкость, заполняя фоном всю палату. В дальнем углу, у окна, лежала доисторическая старушка, с безразличием наблюдая за сценой в фильме.

Девушка случайно задела столик с таблетками, и пачка упала. Она положила ее на место, но Елена Васильевна открыла глаза – все такие же грозные и непреклонные.

– Госпожа Ржевская, – прокряхтела женщина таким голосом, словно давно не получалось откашляться, – вы еще здесь?

– Мам, это я, – протянула дочь, подходя ближе.

Елена Васильевна привстала, опираясь на ее руку, и Анастасия подложила ей вторую подушку под спину.

– Подай-ка воды, все горло пересохло. – Она взяла протянутый стакан, выпила до дна и протерла рот мягкой ладонью. Мать перевела на дочь грузный равнодушный взгляд, а затем обратила внимание на экран:

Две женщины сидят на полу, перебирают одежду. Рядом играют в кубики маленькие девочки лет четырех. В кресле сидит мужчина, читая книгу.

– Мы собираемся в Москву на пару недель, – сказала молодая женщина, собирая вещи в чемодан. – Оттуда закажем билеты в Польшу, по работе.

Возрастная женщина швырнула платье в ее чемодан.

– А потом и жить там останетесь, правильно понимаю?

Молодая подавленно глянула на нее, не отрываясь от работы. Третья женщина не вмешивалась, а просто наблюдала. Она гладила высохшую одежду, мельком прикрикивая детям:

– Девочки, не деритесь! Даша, поделись с подружкой кубиком. У тебя ведь такой же есть.

На полу продолжался напряженный разговор:

– Я не знаю, – печально ответила молодая.

– Тогда заберу Миру к моему отцу, побудем за городом пару месяцев. Там воздух свежий и…

Женщина сложила стопку детских носков и повысила голос:

– Нет, она едет с нами.

– Ха! – крикнула старая женщина, поднимаясь на ноги. – И внучку забрали, и сами уехали. Хорошо…

Она взяла ребенка на руки и поспешила убежать, хлопнув дверью. Даша разрыдалась, когда отняли подружку.

– Я подеюсь куиками! Подеюсь! Тойка велните ее!!

Малышка в слезах подбежала к двери и забила по ней ладошками.

Но никто не открыл. Никто не вернул.

– Господи, что за страсти показывают. – Елена перевернулась на бок.

– Это ее мать, – прокаркала старая бабка, жуя халву под простыней. – А приемная дочь залетела в семнадцать. Потом нашла себе папика и теперь шикует. Мать не доверяет ей ребенка.

– Спасибо за объяснение, мы очень в нем нуждались, – огрызнулась женщина, и старуха продолжила чавкать халвой, роняя засахаренные крошки на подушку.

Анастасия присела на краешек кровати и осторожно заговорила:

– Как думаешь, почему она так не доверяет своей дочери?

– А мне откуда знать? Я не смотрела этот фильм раньше. – Та явно не настроена на сложные разговоры, но девушка вдохнула побольше воздуха и попыталась снова:

– Но судя по этому кусочку. Я вот думаю, что она просто ненавидит ее за то, что та родила так рано. Мне вот, например, почти тридцать, а я только первым беременна.

– Ага, я уж думала, внуков не дождусь, – пробурчала мать. – Скорее всего, та женщина просто завидует молоденькой. Может, наоборот, она родила ее слишком рано, а потом по накатанной…

– Так было, вы не знаете? – обратилась Анастасия к старухе, но бабка лишь пожала плечами. – Странная причина для зависти, – многозначительно проговорила девушка, не сводя глаз с лица Елены Васильевны.