Чумные Псы: Оскал Страха

– Эй, дамочка! – подает голос Ксень. – А давайте вы нас не видели, мы вас тоже, высадите нас на лавочку и мы по домам?

– Чтобы вас нашли Темные Лорды? – женщина избавляется от куртки – под ней обтягивающий черный комбинезон с тускло блестящими тканевыми вставками. – Не думаю. Эти ребята убьют вас, как только смогут.

– Слова. – цедит Птица. – Пока мы только видим как ты убила их!

Женщина замирает, словно впечатавшись лбом в стену, и начинает хохотать. У Птицы мелькает мысль, что эта баба попросту ненормальная маньячка, которой доставляет резать всех налево и направо.

– Убила… хха! Как же! Хотелось бы – но они живучие! Драссир максимум поваляется сутки и восстановится! А волк – и вовсе не живое существо. Их плодит Темный из собственной магии, и посылает везде, как подручных. Это, считайте, муляж…

– Темные, светлые – разницы пока не увидела, – бросает Птица, и ненависти в ее голосе не становится ни на гран меньше.

Хотя и радует, что пижонистый идиот все еще жив. Если не солгала эта безбашенная, совершенно лишенная тормозов женщина – при других обстоятельствах Птица восхищалась бы ей. Впрочем, и сейчас можно, почему нет, все равно они тут в плену, никуда их не выпустят – эта, вторая, не понимает, да и есть ли ей вообще куда идти? Неровно обрезанные рыжие пряди, одежда с чужого плеча, какая-то шальная радость от того, что случилось «чудо», что их вот прямо сейчас забирают – и ее, эту радость, видно, несмотря даже на предложение их высадить… Неблагополучная семья или детдом, делает вывод Птица, и крепко сжимает зубы, потому что ей идти теперь тоже, вроде как, некуда. То есть неправда, есть, к этим вот, идеальным, которые сами ее зовут, которые кричали ей бежать – не сбежала, дура, просто не смогла переставлять деревянные ноги, слишком много крови для одного дня.

Вторая… Вторая вообще отбитая какая-то, то ли в шоке, то ли случилось что… А и правда…

– Эй, рыжик. Ты-то чего так радостно всему веришь?

– Я не рыжик. Я Ксеня, – бурчит смешная рыжая девчонка, вызывая насмешливый фырк. – Мне кажется, она говорит правду. А ты с чего взяла, что эти…

– Ну раз ты Ксеня, то меня зовут Птица, будем считать, познакомились. Тоже кажется. А чего домой не просишься? К родителям там, не знаю?

– Я из детдома. Единственного друга забрали сегодня, мне больше терять нечего.

– А, ну ясно. Потери в семье. Классика.

Ксенька возмущенно вскидывается насколько может и сверкает голубыми глазищами:

– Это не повод для шуток!

– Я не шучу. У меня сегодня родителей убили. Пока вот эта, – кивок на Аргону. – и тот, которому глотку перерезали, решали, кому я достанусь. Видимо, такая политика. Чтобы забрать к себе, нужно, чтобы было некого терять.

Феникс давится воздухом и едва удерживает стремительное движение руки к кинжалу – так ее очень давно не оскорбляли!

– Следи за словами, – цедит она, опасно щуря черные глаза. – Сейчас у тебя скидка: ты ничего не знаешь, но не смей…

– А то что?! – Птица бы встала, да может только руки в кулаки сжать, все еще кстати грязные, мажущие дурацкой черной слизью все вокруг. – Убейте. Отпустите. В космос вышвырните. Пижону отдайте. Я вас не боюсь.

Ксеня надрывно, из последних сил хохочет, пытается хоть как-то сгладить углы, пока эти психованные не переубивали друг друга:

– Ну да, пижон! Реально, в плаще этом красном идиотском!

– Нет, тот который на тебя напал – шут. Ему бы в цирке выступать, – Птица решает помочь рыжику перевести тему. Подобные вопросы нужно решать с глазу на глаз, все же. В любом случае уже после того, как у нее появится возможность погоревать по ушедшим. – И это был пиджак.

– Пижон и Шут… Гороховый, – хохочет Рыжая. – А что, им подходит!

– Шут и Пижон, – фыркает Аргона. – Да они бы тебя убили за такие прозвища.

– Да мне, собственно, плевать, – пожимает плечами Птица.

Никто не пытается ничего говорить. По ней видно, что ей и правда плевать. Феникс отворачивается и бормочет еще еле слышно нечто вроде «бедная девочка», а Ксенька решает ее растормошить:

– А почему Птица?

– Я Лариса, – и голос девчонки впервые срывается на дрожь. – Латинское Larus – Чайка. Мама говорит… говорила… хватит об этом. Оставьте меня в покое.

Воцаряется неловкая пауза, которую честно пытается заполнить Ксенька:

– А у тебя правда родителей убили?

– Кривда. Ну и вопросики у тебя. Отстань.

Ксенька краснеет и отводит глаза: и правда, додумалась же, а Птица отворачивается и закрывает глаза. Феникс переглядывается с рыжей и синхронно решают не трогать ершистую девчонку, которая так много сегодня потеряла.

***

…Шут стоит на коленях в кажущемся пустым темном зале, но рваные раны на его теле все же появляются, значит, кто-то их наносит. Он молчит, только губы кривит, глаза щурит и вообще выглядит так, словно ничего плохого с ним не происходит. Откуда-то Птица знает: он так и думает. Она как будто и не там, ее как будто нет, она просто взгляд, и способна лишь наблюдать, как невидимая плеть раз за разом опускается на тело недрогнувшего беловолосого шута, и на усмешку его горькую смотрит, и что-то не выдерживает – какая-то струна, она словно бы натянута до предела и теперь звенит высоко и фальшиво:

– Не надо! – вопит она в унисон этой струне, но голос вязнет, и она сама вязнет, и кажется ей уже никогда не выбраться, а от стен отражается полный ярости голос, повторяется эхом и заставляет шута все ниже и ниже склонять голову:

– Я велел беречь ее!..

Какая-то тень мелькает рядом – и накрывает густой и вязкой черной волной…

…невероятно черные глаза, совсем рядом, широко раскрытые, и даже взгляд этот порождает безумие…

…голос – будто шепот сухой осенней травы, шорох пепла, и каждое слово, буква выжигаются внутри, где-то там, там что-то важное, но что?..

…тьма вязка, тьма глубока, разливается рекой, так беги от волн долой, перья бойся намочить, бойся Тьму боготворить, если канешь в глубине – черный трон найдешь на дне, упадешь под пьедестал, умоляя, чтоб принял, сердце вырвешь из груди – чтобы принял Господин, перья срежешь и сожжешь – раз путь этот изберешь, паутине все отдашь, светлых выдашь и предашь; не отпустит никогда Тьмы холодная вода – ты согласна, Птица?

***

– Да!

Птица выныривает из сна, с трудом соображая, где это она находится. Разложенное в лежачее положение кресло похоже на те, что устанавливают в самолетах бизнес-класса, но только эта штука явно не самолет – движется слишком тихо. Птица смотрит по сторонам и едва не орет: вокруг ничего нет, кроме глубокой черноты и мерцания далеких звезд. Возникает чувство, что кресла просто парят в открытом космосе.

Потом боковое зрение выхватывает встрепанную рыжую девицу в рванине, и все встает на свои места: вспоминается авария, и драка, и Феникс, эта странная женщина… и те, кого она назвала Лордами, а сама Птица – Пижоном и Шутом.

Рыжая с восторгом крутится по сторонам, созерцая нереально огромные, яркие звезды и туманности совершенно уж потрясающих форм и расцветок. Птица не позволяет себе отвлечься на красоты пейзажа.

– А ты во сне болтала, – говорит неугомонное рыжее недоразумение. – что тебе снилось-то?

Аргона – или как там эту тетку, да плевать – поворачивается в своем пилотском кресле и пристально смотрит на Птицу. Девушке очень не нравится этот взгляд – кажется, он проникает прямо в мозг, вскрывая черепную коробку.

– Неважно, – бурчит она. – Ничего приятного, можешь поверить!

– Да я верю, – неожиданно легко соглашается Рыжая. – Мне тоже часто снится всякая фигня!

И снова отворачивается к звездам.