На одном дыхании. Хорошие истории

Родители не стали искать сложных путей и ответили:

– Мы обнимаемся и целуемся.

– А почему?

Отец почесал бороду и, посмотрев на маму, ответил:

– Потому что мы любим друг друга.

– Ясно.

Я закрыл дверь и пошел играть в свою комнату. На следующий день в детском саду я подошел к девочке Ане. Во-первых, Аня была красивая. Во-вторых, она лучше меня завязывала мне шнурки на ботинках.

– Поможешь? – спросил я, опустив взгляд на шнурки.

– Эх ты, как всегда! Тебя уже одного в тундру отпускают играть, а ты до сих пор со шнурками разобраться не можешь! – Аня аккуратно, с демонстративной снисходительностью, перевязала мну шнурки. – Ну, вот!

Я посмотрел на Аню и, прежде чем она могла успеть среагировать, обнял ее и поцеловал куда-то в нос. Получилось, наверное, ужасно смешно и неуклюже. Но Аня не отстранилась, рассмеялась и обняла меня в ответ. Даже мой детский ум понял: эта классная игра понравилась ей больше, чем завязывание моих шнурков.

– Аня! Стас! Что вы делаете?!!

Над нами нависла грозная фигура местной

фрекен Бок, кажется, ее звали Зинаида Васильевна. Я даже не успел испугаться и бойко ответил:

– Мы целуемся и обнимаемся, Зинаида Васильевна!

– Но почему?!

Ужас и шок, увы, только усилились после моего безыскусного ответа:

– Потому что мы любим друг друга!

Все, что я знаю о событиях следующего дня, я знаю от матери. Они с отцом и родителями Анечки стояли перед воспитательницей и директором сада и слушали страшные истории про болезнь раннего полового созревания, поразившую их чад. Директриса нервно курила и, наконец, не выдержала:

– Ну, они же еще дети совсем, даже не октябрята еще!

Мама уткнулась отцу в плечо, а отец, услужливо прикурив директрисе еще одну папиросу, сочувственно поинтересовался:

– Простите, а что бы вы сказали вашему ребенку, если бы он увидел, как вы занимаетесь любовью с мужем? По-моему, здорово, когда дети видят, как их родители любят друг друга.

– Но они же так вообще все повторять за вами начнут! – всхлипнула воспитательница.

– Все не начнут, – заверил ее отец. – Мы с женой каждое утро, как поцелуемся, читаем вслух передовицу «Заполярной правды». А от этого я своего сына еще лет десять точно поберегу.

Уходя, мама услышала шипящее вслед:

– Вот! Я же говорила, что из Москвы и Ленинграда к нам одни хиппи и извращенцы едут!

Настоящие мужики после смерти нигде не валяются

Молодые газетчики чаще всего – веселые и остроумные пьяницы. Старые, если доживают, не переставая пить, – тяжелые занудные алкоголики. В наши «норильские годы» моим родителям и их друзьям не было и тридцати, а потому регулярные репортерские пьянки на нашей квартире я только приветствовал. Во-первых, приходило много веселых людей, которые травили смешные байки, пели красивые песни, танцевали и стильно дымили своими трубками. Во-вторых, мне очень часто приносили подарки. В основном поделки-самоделки – бумажные самолетики, картонные кораблики, баржи из пепельниц, космические корабли из чеканки. Но круче всех выступал дядя Сережа – высокий парень с запорожскими усами с неизменно хитроватой улыбкой. Он всегда устраивал сюрпризы. Больше всего я запомнил настоящий танк с «броней» из сочетания мягкого и жесткого пластика, у которого был пульт управления и который стрелял настоящими резиновыми пулями! Понятия не имею, откуда он его привез, но от танка в восторге была вся тусовка, что уж говорить обо мне…

Крепко выпив, дядя Сережа сказал, что для человека вообще нет ничего невозможного, надо только очень захотеть.

– Вот какую игрушку ты теперь хочешь? – спросил он меня.

– Пушку, – не раздумывая, ответил я. – Такую же настоящую, как этот танк. Чтобы стреляла высоко-высоко!

– Будет тебе пушка! – хлопнул меня по плечу дядя Сережа.

Они были большими приятелями с отцом, и, если отец был для меня строгим, суровым богом, способным, если я плохо себя вел, показать кулак и пригрозить неизвестным мне «языком пролетариата», то дядя Сережа был эдаким добрым старшим братом, всегда готовым побаловать.

С того вечера я стал ждать обещанную пушку. Я знал, дядя Сережа всегда держит слово. Но пушка все не появлялась, как не появлялся и дядя Сережа. Вечеринок у нас не было долго, потом они снова возобновились, но дядя Сережа не приходил. Часто отец или кто-то из его друзей передавали мне симпатичные сувениры – с Таймыра, Дудинки, из Красноярска, со словами «Это от дяди Сережи, просто он пока в разъездах сам».

– А как же пушка? – расстроенно спрашивал я.

– Ищет он пушку твою, ищет, – отвечали мне. – Пушка большая, ее не так просто привезти.

И вот однажды, через несколько месяцев, в разгар очередной вечеринки, отец вкатил в комнату зеленую пушку размером с приличную табуретку. С лафетом, длинным и ровным стволом и… резиновыми снарядами, почти как в том танке.

К пушке тоже прилагался пульт – он был какой-то совсем кустарный, но тогда я этого не заметил. Я был снова на седьмом небе от счастья, возился с ней полчаса, забыл о гостях, а гости забыли обо мне…

И вдруг я огляделся и спросил:

– А где же сам дядя Сережа?

И тут какой-то крепко уже поддавший мужик вдруг говорит:

– Пацанчик, да ты что, забыл, Серега еще весной разбился, когда из Красноярска сюда летел…

– Как разбился? – не понял я.

– Ну, на самолете, летел, летел и не до-ле-тел… – по слогам, с кривой усмешкой еле выговорил мужик.

Дальше была не совсем приятная сцена с участием подруги этого мужика, моих родителей, после чего все гости ушли, и мы остались втроем.

Не помню, чтобы я сильно плакал, но мне было очень плохо, я ничего не понимал, мне казалось, что меня кто-то предал.

– Понимаешь, Стас, мы решили тебе сразу не говорить об этом, – обнимая меня за плечи, объясняла мама. – Взрослые часто не знают, как о таких вещах рассказывать своим детям. И Сережа… дядя Сережа, он же был не просто так, он же нашим, твоим другом был…

– А откуда же тогда эта пушка? – вдруг спросил я.

Отец с матерью переглянулись.

– Он, как и обещал, нашел ее и вез тебе, – вздохнул отец. – В багажном отсеке самолета. Просто ее не сразу нашли, когда самолет упал.

Мне было почти шесть, я знал, что самолеты, случается, падают, и к тому времени уже погиб мой дедушка, поэтому и про то, что в какой-то другой мир уходят люди, я тоже знал. Знал и не знал. Не осознавал, не понимал, не мог представить.