Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе

Сладкая жизнь

В первые дни нового 1961 года главного инженера Тбилисского плодоконсервного завода товарища Тенгиза Григорьевича Чхеидзе срочно вызвали в Москву. Причем в один из самых “верхних” кабинетов Совнархоза СССР. Вышел плодоконсервных дел мастер из кабинета уже главным

инженером кондитерской фабрики далекой и слегка экзотичной столицы Казахстана Алма-Аты. А 10 января 1961 года гордый сын Кавказа уже дышал свежестью тянь-шаньских гор сквозь открытое окно своего нового пропахшего шоколадом кабинета

Теперь подумайте: а зачем вообще Москва приняла это очередное свое мудрое решение? Через высокие инстанции, безо всяких консультаций с

казахстанскими властями и вопреки удивлению и возражениям местных

руководителей-хозяйственников посылать из далекого Тбилиси для поднятия

уровня количества и качества казахстанских кондитерских сластей человека, который сам конфеты с шоколадом видел только в магазине? Специалист плодоконсервного дела у руля производства шоколада, карамели, мармелада и тортов… Но в период рассвета социализма даже химическим комбинатом мог управлять, например, человек с гуманитарным образованием, закончивший политический факультет Высшей партийной школы.

Главное, чтоб человек был хороший, понимающий политику коммунистической партии и своего собственного начальства.

Тенгиз Григорьевич был явно такой человек, причем, видимо, очень хороших друзей имел в Москве, которые, в свою очередь, тоже имели, но не друзей, а власть. Кто-то в Москве, имеющий веское слово, отправил хорошо проверенного Чхеидзе в Алма-Ату, чтобы получать оттуда материальную выгоду. Кто посылал – в архивах не отражено. Но, видимо, тот же, кто через три года помог удовлетворить его апелляцию в Верховный суд СССР, который ой как редко шел на уступки республикам. Обычно расстрельные статьи не меняли. А тут неизвестный московский авторитет вдруг уговаривает Верховный суд СССР поменять расстрел на срок, который «смертники» принимают как дар Божий – в пятнадцать лет.

Вряд ли Чхеидзе, чтобы заслужить это, посылал все три предыдущих года своим друзьям-покровителям леденцы с карамельками. Скорее в Москву уходили большие безналичные суммы, которые сначала оттуда и поступали. Сейчас эта финансовая фигура высшего пилотажа по обналичиванию денег и укладки в свои сейфы называется “отмыванием”. В шестидесятые годы, да и позднее, когда перед Москвой “по стойке смирно” стояли все, кто руководил чем-то и возглавлял хоть что-нибудь в провинции, никому из контролирующих органов и в страшном сне не снилось, что они проверяют и выводят на чистую воду воров, если они конкретно назначены Москвой. Упаси бог! Так можно было лишиться не только работы, но и, самое страшное, вылететь из рядов КПСС с “волчьим билетом”.

Поэтому за три года кондитерскую фабрику формально проверяли, конечно, но уходили с коробками коньяка, рома, дорогих конфет и шоколада и безо всяких оргвыводов. И только когда фабрика была окончательно разворована и разорена изнутри, Москве свой финансовый канал можно было тихо закрывать с очень правдивой ссылкой на беспрецедентно слабое руководство и страшное по масштабам воровство на самой фабрике, а после открывать где-нибудь новый. Вот только тогда Москва дала “отмашку” – можно наводить порядок… Ну в 1963 году и пошло дело. Следствие, допросы, признания, шум в газетах, аресты, суды.

Печальный финал изложим позже. А пока вспомним возможности вольного социалистического, как бы подконтрольного органам КПСС хозяйствования.

Итак – пятый день пребывания Чхеидзе в должности главного инженера. В этот день он лично спер своими руками несколько бутылок коньяка и пару-тройку коробочек разных подарочных конфет, чтобы достойно с новыми друзьями по работе отметить начало своего славного главноинженерного пути. На седьмой день он же собирает весь коллектив, дает всем без исключения потрясающий по накалу страстей разгром и нагоняй за снижение качества и прочие недостатки в бухгалтерии, учете и снабжению. И сразу после этого уже спокойно говорит: “Ладно. Работайте и не забывайте, что наша фабрика – это золотое дно! А вы – натуральные балбесы и, видно, этого не понимаете”. Но фабричный народ, как оказалось, понял это мгновенно.

Одна любопытная деталь. Перед приходом Чхеидзе с фабрики убрали старого директора и спешно поставили Ивана Трофимовича Топорова, о котором в архивах, как и о московском следе, – нигде ни слова. Кто был этот Топоров, чей был этот тихий дядя, при котором Чхеидзе практически ликвидировал фабрику как производственную единицу – не знает никто. Известно только, что за три месяца до суда его тихо сняли с должности и посадили на его место самого Чхеидзе, который наверняка заработал от Москвы свою долю, укрыл ее где-то надежно и был уверен, что ему сохранят жизнь. А Топорову дали в итоге шесть лет без конфискации, как и положено бывшему, снятому до суда с должности, директору. А не сняли – сидел бы Топоров тоже под расстрельной статьей. Значит, тоже был глубоко доверенным лицом, своим, тихим, послушным, нужным и понятливым.

Чхеидзе в начале своей бурной деятельности сказал, собрав начальников цехов, заведующих всякими сладкими производствами и кладовщиков:

– Не мешайте людям. Раньше у вас тут, я слышал, вообще нельзя было дотрагиваться до сырья и готовой продукции, если это не входит в процесс конвейерной операции изготовления. Теперь можно. Люди, рабочие люди, должны хорошо кушать, чтобы хорошо работать! Пусть едят, пусть несут!

Старый бухгалтер жаловался на него в наш Совнархоз, даже первому секретарю ЦК КазССР Д.А.Кунаеву писал, да и не он один. Ни до верхов Совнархоза, ни до первого секретаря, естественно, жалобы не доходили, и вместо проверок оттуда мелкие чиновники присылали указания директору Топорову. Общая мысль отписок: обратить внимание, сделать внушение, строго и в последний раз сурово народ предупредить, чтоб впредь…

Все, больше “нападений” на Чхеидзе Центральный республиканский архив не имеет. Не было их больше. А кто будет еще жаловаться на благодетеля, который не просто закрывал глаза на воровство, но просто открыто к нему призывал, почти умолял, уговаривал. И добивался! И словом, которое заставляло слушаться всех сотрудников, и делом!

Технологию хищений, причем не одну, мы описывать не будем. Это скучно: предельно примитивные бумажные фальшивки, полная отмена материальной ответственности заведующих производством, начальников цехов и даже кладовщиков. Такой мини-коммунизм в отдельно взятой организации. Все приходовалось внавал, завышалось на бумаге и уменьшалось на ней же в нужные моменты количество, менялась сортность, создавались несуществующие затраты на приобретение сырья и готового товара. Тоже все, ясное дело, на бумаге, которая всегда и везде обязана былаиз последних сил своих целлюлозных терпеть все, и терпела.

Между бумажной жизнью фабрики и реальной создалась значительная пропасть, но все работники фабрики, как тренированные спортсмены, легко через нее три года подряд перепрыгивали. Поэтому возьмем из архивов сколько возможно стандартных примеров, пригодных для размеров этой статьи, любопытных, хотя умопомрачительных и диких.

Первое. Чхеидзе был действительно уникален. Он безо всяких оправданий ругался и спорил с любой проверяющей комиссией и всегда (!) выигрывал. Последняя фраза, которую всегда слышали проверяющие: “Хлебом клянусь! Я грузин. А вы знаете, что такое грузин без денег? Нет таких грузин”. И заколдованная этим убеждением комиссия почему-то затихала и исчезала, груженая всем, что можно было унести с кондитерской фабрики. Чхеидзе мог в те годы громко сказать: “Это государство спасет только атомная бомба”. И ничего.

А вот как воровали “низшие чины”. Низшая в табели о рангах – уборщица. Ну стандартно тащила, как везде в Союзе. Из милицейского рапорта от 10 декабря 1962 г: – “При выходе с фабрики у уборщицы Гармоненко изъято: в дамской сумочке – 21 штука шоколадных конфет “А ну-ка отними”, под платьем в мешочке – 800 г конфет “Счастливое детство”, под платком в прическе – 300 г конфет разных, в хозяйственной сумке – 400 г конфет “Снежок”.Сумка крепко и очень профессионально привязана лентой для обёртывания коробок конфетных к ноге под юбкой”.

Те, которые именовались средним персоналом – кладовщики, экспедиторы, заведующие производством – тащили в итоге тоннами все, что можно увезти в фабричной же машине. Развозили прямо по “блатным точкам”, как свое собственное, вообще без документов. А воровали уже с клиническим синдромом жадности, не оставляя ничего, что находилось на территории фабрики. Частичный ремонт шел – так унесли почти все пиломатериалы, фанеру, краску, стекло. В общем, и несладкое воровать сладко…

Мы взяли из архива отдельно все цифры, обозначающие украденное в тоннах и рублях. Но, поверьте, если сейчас начать называть эти данные – эту статью мы закончим нескоро и места нам в газете не хватит. Ну, например, украдено в два приема почти 30 тонн сахара. А это, между прочим, ровно полвагона. И такими цифрами можно заполнить всю газетную страницу. Тонны, тонны, десятки этих сладких тонн, ну и спирт, коньяк, очень необходимые для особенных дорогих конфет на сотни тысяч рублей…

Но, если откровенно, дело-то вообще не столько в цифрах, сколько в принципе. Говорят полушутя, а может, так оно и было, даже кот, фабричный любимец, оставил в знак протеста территорию, потому что ему, коту, ни масла, ни сливок, ни даже молока… Дело все же в принципе.

Сам Чхеидзе лично украл на полмиллиона рублей с хвостиком. Но не ради же этих денег посылала его сюда твердая рука Москвы? Так, например, он в Алма-Ату, город яблок, из Тбилиси со своего плодоконсервного завода наладил поставку детского яблочного пюре. Зачем? В то время Алма-Ата даже в неурожайные годы имела за сезон столько яблок, что на них кондитерская фабрика могла работать годами. Не скажите: из Тбилиси – пюре, из Алма-Аты в Тбилиси – деньги. Здесь пюре разворовывалось, а там деньги, которые, как известно, даже ворованные не пахнут – оставались.

Высшим показателем беспредела на фабрике можно считать работу охранной службы – последнего оплота, призванного пресекать малейшее посягательство на государственное добро. Но охрана сама обнаглела настолько, что с утра еще самостоятельно тащила со склада и цехов спирт и сладкую закуску, а подпив, к вечеру уже ленилась ходить по складам и говорила выходящим со смены, а значит, несущим ворованное: “Если сейчас не принесешь сюда коньяка – не дадим вынести то, что ты сегодня украл”.

В общем, на фабрике до конца 1963 года лихая воровская малина цвела и пахла ванилином. А посвященные во внутренние дела люди даже удивлялись, что в городские магазины вообще попадает хоть что-то из продукции нашей кондитерской. Хотя чему удивляться-то? Продавать-то продавали, но в основном то, что воровали, только от своего имени, как свое собственное. Деньги делили с продавцами. Насыщенно жили, полнокровно.

Вот так и шли к коммунизму. Многие таким образом к нему тогда шли. Закончился же этот путь для тех лет тоже довольно традиционно. Восемьдесят человек с кондитерской фабрики судили, а самого нашего героя приговорили к высшей мере. О дальнейшем, впрочем, мы уже говорили.

При написании статьи использованы документальные материалы из фондов Центрального государственного архива РК.

Станислав Малозёмов

Елена Малозёмова

Этюд в кумачовых тонах

О том, что Советская власть жестоко мстила за нелюбовь к ней, известно хорошо. Но мы хотим рассказать о парадоксальном случае, когда крупный советский чиновник пострадал как раз-таки за чрезмерную любовь к ней. В 1965 году посадили в тюрьму директора Гурьевского авторемзавода Зинуллу Азербаева. А довел его до жизни такой излишний пиетет к высшим партийным бонзам. Зинулла очень хотел купить в “Детском мире” почти бесценный морально и нравственно набор высокохудожественных фотопортретов десяти членов Политбюро ЦК КПСС.

Он мечтал попутно купить там же десять серпасто-молоткастых кумачовых флагов и одно большое, увесистое знамя – символ любимого социализма. В своих снах он видел набор глубокочтимых лиц крупным планом в цехах и на проходной завода, у себя в кабинете и представлял, как подскочит всеобщая производительность труда.

Но была одна несерьезная загогулина в этой поэме его страсти. На счету завода, в бухгалтерском талмуде, по статье, которую государство разрешило использовать только на канцтовары, “бумажно-беловые и культурно-оформительские принадлежности”, не было ни копейки. А с любой другой статьи советская плановая экономика не разрешала брать ни гроша под страхом всем знакомых социалистических неприятностей.

Но у Зинуллы Азербаева был надежный трудовой партнер – автотранспортная эксплуатационная база. С базой у завода была разрешена и налажена система взаиморасчетов. И на базе статья в бухгалтерии по нужным Зинуле, драгоценным и недоступным ему товарам была абсолютно свободна, никому здесь не нужна и девственно нетронута.

– Давай, – сказал Зинулла партнеру, начальнику базы Асхатову, – ты заплатишь вместо меня с законной статьи за портреты, флаги, знамя и немного бумаги, а мы, брат мой, с тобой потом законным взаимозачетом восстановим финансовое статус-кво. Возьмешь, что пожелаешь, на эту сумму.

– Да это просто детская просьба! – обрадовал его партнер. – Иди с богом и с верой в коммунизм в свой “Детский мир” и забирай эту золотую коллекцию.

А в “Детском мире” у Азербаева работал родной брат Хамидулла. Отдал Зинулла Хамидулле все положенные доверенности с заводскими печатями, тот ему – положенную накладную, и сказка сразу стала былью. Поцеловал Зинулла нежно в лоб портреты любимых, ведущих к светлому будущему членов Политбюро ЦК КПСС, загрузил их в грузовик вместе с флагами, знаменем и бумажно-беловыми товарами и отбыл на родной завод радовать рабочий класс и интеллигенцию. Теперь и авторемзавод в Гурьеве стал совсем солидным предприятием. Повесили портреты с любовью повсюду – от кабинета кадровика Дюсекенова до кузовного цеха. И стали все радоваться и с каждым днем расти над собой и поднимать производительность.

А тем временем произошло три обычных события. Первое: деньги партнерская база, естественно, переслать забыла. Второе: без документа о проплате, имея только накладную, Азербаев не мог официально оформить товар на складе. Третье: естественно, именно в это время на завод пришла плановая проверяющая комиссия, которая посчитала портреты, флаги, бумаги плюс знамя, насчитали товара на 2183 рубля, определила эту сумму как присвоенную Азербаевым, а товар назвала краденым.

Наш самый гуманный в мире суд образца 1965 года был в меру справедливым. Он провел экспертизу портретов с целью установить: новые они или б/у, но установить не смог. И видимо, в силу социалистической гуманности и мудрой справедливости, с учетом того, что Азербаев лично себе из товаров не взял даже листа бумаги, впаял ему по-честному всего 12 лет с конфискацией и лишением права занимать после отсидки руководящие должности еще 3 бесконечных, полных страданий о любимой, радующей коммунистическое сердце и душу работе.

Правда, после нескольких аппеляций к вышестоящему суду от 12 лет неволи ему оставили всего 6. Но ведь настоящий мужчина даже за невзаимную любовь готов жизнь отдать, хоть за Родину, хоть за женщину. Хорошо, что обошлось без расстрела.

Благодарим Центральный государственный архив РК за помощь в подготовке материала.

Станислав Малозёмов

Елена Малозёмова

Вопрос полувековой давности

Этот случай из своей практики рассказал полковник милиции в отставке АМРАК ТАИПОВИЧ ХАСАНОВ. В своё время писатель Иван Щеголихин уже описал эту невероятную историю в повести «Пятый угол». Но это, во-первых, литературное произведение, в котором вполне допустимы некоторые вольности, а во-вторых, сейчас есть возможность опубликовать интересные подробности, об упоминании которых в семидесятые годы не могло быть и речи.

Тогда, в 70-м, для старшего следователя УВД капитана милиции Амрака Хасанова это дело началось с обращения в милицию гражданина Узбекистана Насырова. В своём заявлении он жаловался, что попася на удочку мошенника. Из объяснительной Насырова стало ясно следующее: он приехал в Алма-Ату, чтобы купить, минуя всяческие очереди и списки, автомашину «Волга». Естественно, пришёл он в «Тулпар» – единственный магазин в городе, где это можно было сделать. Пока богатый узбекский товарищ изучал объявления на доске, к нему подошёл гражданин приятной наружности и предложил свои услуги: мол, он продаёт ему машину за полцены, а полный расчёт состоится через месяц, после оформления всех документов.

ЗАЯВА