Камень. Книга шестая

– Нечего, Алексей, всякой ерундой здесь маяться, лучше учёбу подтяни, а то ты у нас или болеешь после сверхнагрузок, или воюешь в Средней Азии, или в тюрьме сидишь по второму разу, или ещё какая ерунда приключается. Есть у кого домашнее задание спросить?

– Мне Инга Юсупова пропущенное помогала наверстывать, – вздохнул я, признавая правоту отца в делах получения образования.

– Вот и напиши ей с планшета на почту, чтоб она тебе текущее задание прислала. Надеюсь, не надо напоминать, что никаких пояснений по поводу твоего отсутствия в университете ей озвучивать не надо?

– Как скажешь, папа, все сделаю в лучшем виде. А вопрос можно?

– Валяй.

– Что насчёт прогулок? Хочется уже свежим воздухом подышать да свет белый увидеть…

– После обеда погуляешь, а пока займись учёбой, – строго сказал он.

– Будет исполнено, ваше императорское высочество. – Я встал и отправился на единственное свободное и более или менее «уединенное» место, коим являлась койка.

К моему немалому удивлению, Инга Юсупова как слала мне лекции с домашним заданием, так и продолжала слать. Понедельник не стал исключением. Причём девушка отправляла письма с вложениями без всяких комментариев и больше не пыталась выяснять причины моего отсутствия на занятиях в университете. Написал ей письмо с выражением благодарности и намёком «на дальнейшее сотрудничество в этой сфере».

Пока я разбирался с письмами и другими учебными материалами, «подельники» разошлись по своим камерам, решив мне не мешать, а я, довольно-таки быстро закончив с домашним заданием, решил из любопытства пройтись и посмотреть их «хоромы».

Как оказалось, остальные четыре камеры находились в другом коридоре, вернее, это моя была в закутке и имела возможность размещения пары охранников у двери для более качественного надзора за помещенным злодеем. «Апартаменты» же отца, деда, Прохора и Ивана были одинаковы и меньше моих раза в два с половиной, напоминая пенал с койкой, маленьким столиком, табуретом, раковиной и отхожим местом. Вся мебель была прикручена к стенам и полу, а махонькое зарешеченное оконце света не давало вообще! Теперь я прекрасно понимал, почему моя камера использовалась для общего сбора – в остальных вместилось бы максимум трое человек, и то стоя.

После сытного обеда «с переменой блюд», как и обещала отец, мы все дружно отправились гулять во внутренний двор Бутырки, а самым примечательным было то, что в углу там уже стоял стол с разнообразными бутылками и закусками. По тому, как отец с дедом, а за ними и Прохор с Иваном уверенно двинулись к этому столу, становилось понятно, что «накрытая поляна» не является удачной импровизацией со стороны администрации тюрьмы. А вот когда и я взял в руку бокал и потянулся к бутылке с вином, то получил самую настоящую отповедь от деда Миши:

– Ты куда, Лёшка, ручонки свои загребущие тянешь? Ты у нас на реабилитации пока после очередных подвигов. Вот вернутся к тебе утраченные навыки вместе с потерянными мозгами, тогда и выпьешь, а сейчас вон сок себе наливай.

– Деда, но я уже сделал домашнее задание! А в школе завтра выходной…

– Нет, деточка! – дед был сама непреклонность. – Ты наказан, остаешься без сладкого.

Всем своим видом продемонстрировав недовольство, я налил себе сока, отошел в сторонку и попытался поймать лицом отблески низкого зимнего солнца на окнах камер Бутырки, а все остальные углубились в очередные воспоминания, касающиеся славного боевого прошлого.

– Алексей, – спустя какое-то время подошел отец, – если тебе интересно, государь сегодня встречался с князем Шереметьевым.

– Интересно, – кивнул я.

– Твой дед извинился перед князем за этот досадный инцидент с Анной.

– Как там сама Аня?

– Дома пока сидит, в себя приходит. Тебе Шереметьев говорил, что собирается её в Питер на учёбу отправлять?

– Говорил.

– И как ты к этому относишься?

– Лично я отношусь к этому отрицательно. Но это ведь не мне решать, а Шереметьевым. Уверен, они примут правильное и взвешенное решение.

– А если бы у тебя была возможность сделать так, чтобы княжна не уезжала в Питер, ты бы ей воспользовался? – прищурился отец.

– Папа, опять эти ваши заходы со свадебкой начинаются? – поморщился я. – Да пусть они куда хотят, туда Аню и отправляют! Но я, чтобы только она в Питер не поехала, на ней жениться не буду.

– Ты чего разнервничался-то, Алексей? – хмыкнул отец. – Я же просто поинтересовался твоим виденьем ситуации.

– Это дед Михаил или Прохор у меня могут просто поинтересоваться, а вот вы…

– Ну, так-то да, – кивнул отец. – На каждом шагу нашего Алексея поджидают подлые засады и коварные ловушки! Ладно, дыши воздухом, потом как-нибудь опять эту тему обсудим, в более располагающей обстановке. – Он хлопнул меня по плечу, развернулся и пошел к остальным.

Вот зачем отец мне про это опять сказал? Или это инициатива деда с бабкой? Или там князь Шереметьев активно воду мутит, прикрываясь Анной?

Настроение упало, лучи солнца перестали радовать, а на глаза полезли унылые, серые стены Бутырки. Сделав глубокий вдох, я зажмурился и заставил себя больше не думать обо всех этих заморочках, сопроводив мысли активным посылом: «Да и хрен с вами со всеми!»

В общей сложности во внутреннем дворе Бутырки мы провели порядка двух часов. Из них только минут сорок я гулял один, а потом все-таки вернулся к остальной компании, которая чувствовала себя прекрасно, совершенно при этом не обращая внимание на гнетущую атмосферу окружающих нас стен тюрьмы. Отжигал в основном Иван-колдун, травивший байки из жизни:

– Михаил Николаевич, а это при вас тогда начальник госпиталя подполковник Семенихин с господами гвардейскими офицерами проводил групповой урок сексуального воспитания?

– Это когда?

– Это когда в госпитале начали подходить к концу запасы пенициллина, – ухмылялся Кузьмин. – А у гвардейцев как капало с концов от французского насморка, так и продолжало капать!

– Что-то такое вертится в голове… – дед улыбался. – Семенихин вообще был большой затейник, насколько я помню…

– Вот-вот, Михаил Николаевич, и я про то же! Вы же сами тогда приказали гвардейским полкам выстроиться на плацу, а Семенихин перед строем давай прохаживаться прямо в белом халате поверх комка и в своем знаменитом золотом пенсне. Ходил он так, ходил, а потом наконец громко заявил: «Некоторые из господ офицеров мне постоянно жалуются, что гандоны для них, видите ли, слишком малы. Извольте…» Подполковник сделал знак санитару, который подошел к нему с кабачком в руках, развернулся к строю и зажал овощ между ног. Семенихин такой протягивает санитару упаковку с презервативом, которую тот открывает и достает содержимое оного. После чего спокойно, ловкими движениями рук натягивает искомый гандон на кабачок и поднимает его над головой, демонстрируя получившийся результат, а подполковник сопровождает это очередным комментарием: «Господа, я никого не хочу обижать, но не думаю, что у кого-то из вас размер больше». Гвардия дружно проржалась, а Семенихин спокойно продолжил, посверкивая пенсне: «Господа, кто вас надоумил стучать кулаком по хребтам веселых девок, когда вы их уестествляете в позе “сзади»? Мол, у них там все сжимается, и становится уже? Покажите мне этого знатока анатомии, я его пострадавшим девкам отдам, у которых, кроме синяков и смещенных позвонков, нигде ничего не сжалось! А лучше я сам его в эту интересную позу поставлю и по хребтине постучу, чтоб у него геморрой не вываливался!» Гвардия проржалась снова, а Семенихин решил закончить свое выступление на волнующей всех теме: «И вообще, господа, прекращайте уже так безбожно бухать! А то и к вам начнут прилетать синие и красные драконы и приплывать косяки грудастых русалок, как к известным вам всем ротмистру и совсем еще юному корнету».

***

Вся компания после прогулки опять разместилась в моей камере и продолжила умеренно-культурное потребление алкогольных напитков под душевные разговоры, пока не насторожился Кузьмин:

– У нас гости, – сообщил он.

И действительно, в коридоре раздались шаги, и на пороге камеры появилась собственной персоной её императорское величество Мария Фёдоровна. Мы все дружно поднялись с табуреток и поклонялись.

– Мама, почему ты меня не предупредила о своем визите? – с досадой спросил отец.

– Сюрприз тебе хотела сделать, сынок, – улыбнулась она ему. – Господа! – это было уже всем остальным, после чего императрица сделала два шага назад обратно в коридор.

А на пороге камеры появились мои сестры, Мария и Варвара, испуганный взгляд которых заметался между отцом и мной. Дед Михаил, Прохор и Иван опять поклонялись, а я обратил внимание на реакцию отца: он задёргался, сделал попытку убрать бутылки со стола, потом выдохнул и натянул улыбку:

– Доченьки, как же я рад вас видеть!

А у Маши с Варей на глазах выступили слёзы, но к отцу они обратились хорошо тренированными твёрдыми голосами:

– Здравствуй, папа! – Они перевели взгляд на меня. – Здравствуй, Алексей!

– Привет, сестренки! – бодренько поприветствовал я их.

Потом Мария с Варварой поздоровались с князем Пожарским и Прохором, которых знали, а вот с Кузьминым их познакомил отец. Через пару минут всех этих формальностей в камере остались только Романовы, в том числе и бабка. Тут уж соблюдать этикет было не перед кем, и Мария с Варварой с ревом кинулись отцу на шею, а через пару минут этому же испытанию подвергся и я.

– Мама, – раздраженно смотрел отец на бабку. – И зачем ты привела девочек?