За тихой и темной рекой

– Нет. У Киселёва таких связей в столице нет, – хриплым голосом произнёс капитан.

Это точно, вспомнил Белый личное дело Владимира Сергеевича. Столь влиятельных родственников и друзей в столице у губернского полицмейстера не осталось. За исключением Александра Никодимовича Короваева. Но то фигура была мелкая для столь широких дел, а потому на неё рассчитывать Киселёв никак не мог. Разве что с былых времён могли сохраниться деловые контакты? Чем чёрт не шутит.

Поток мыслей Белого неожиданно прервал капитан Ланкина:

– Замену тормозит не Киселёв. А наш командир полка.

– Что? Повторите.

– Аркадий Христофорович Андреев держит под личным контролем этот вопрос.

– Получается, приказы приходят к вам не от Киселёва, а от Андреева?

– Да.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, просвербило где-то глубоко в сознании Белого. Оказывается, тут и полковник замешан. Когда спелись, голубки? Полк всего два с половиной месяца в Благовещенске, а делов наворотили – лопатой не разгрести.

– Подписывать контракт приказал тоже полковник?

– Да.

– Однако, сам документ не завизировал, – заметил Олег Владимирович.

Капитан дрожащими пальцами взял папиросу, прикурил.

– Что со мной будет? – с трудом подбирая слова, поинтересовался он.

– Не знаю, – Белый долго смотрел на согнутые плечи служителя полковой канцелярии, и чувство отвращения всё больше и больше переполняло его. Из-за таких Ланкиных всё у нас и идёт через пень – колоду, чертыхнулся Белый, но тут же осадил себя. Собственно, а что тот мог сделать? Кричать? Скандалить? С кем? Со своим начальством? Доложить наверх? И дальше? Приняли бы во внимание? Да чёрта с два! Уж с чем-чем, а со столичной бюрократией Олег Владимирович был знаком не понаслышке. Да к тому же, как подсказывал опыт, воровало большинство офицерского состава среднего звена. Не младшие чины, которые рвали пуп за ради славы Отечества. Не поручики, есаулы, капитаны, корнеты. А именно такие полковники и генералы, сумевшие, в силу различных причин, чаще всего родственных, пробраться в полковую казну, и через неё наладить связи с купцами и промышленниками. И через тех до крови выдаивать государственные деньги, меньшую часть вкладывая в оборону державы, а большую – себе в карман. – У вас семья имеется?

– Да. Супруга, двое детей. Старший заканчивает гимназию, – непонятно зачем уточнил Сергей Иванович.

– Вот и замечательно. – Олег Владимирович вновь перелистал документацию и продолжил свою мысль. – Поступим так. Служите, как служили. Когда уйдёте в отставку, получите пенсион. Дети будут гордиться своим отцом. Жена – мужем. И будете жить счастливо, пока не умрёте.

– А как же это… – Сергей Иванович взглядом указал на бумаги.

– А этого не было. Забудьте, как кошмарный сон. Будут спрашивать, скажите, мол, проверяющий попался какой-то глуповатый. Просмотрел только те документы, которые ему подсунули.

– Не поверят.

– Поверят, если их никто трогать не станет. А трогать полковника и Киселёва не в моих интересах, – капитан облегчённо вздохнул, чем и воспользовался Белый. – Кто ещё закупал фураж у Бубновых? – резким тоном спросил он.

– Не знаю. – Ланкин пожал плечами, потому как понятия не имел, с кем ещё имели дела братья – молокане. – Однажды, помнится, один из них проболтался, мол, поедут в Марковскую до казаков. Вот, может, с ними мосты навели?

– Что такое Марковская?

– Казачья станица. Точнее, пограничный кордон на берегу Амура.

Олег Владимирович задумчиво покачал головой, поднялся, и, заложив руки за спину, снова принялся мерить комнату широкими, упругими шагами. Капитан терпеливо сидел в ожидании. Наконец, Олег Владимирович замер и произнёс:

– Вот что, Сергей Иванович, мне необходимо покинуть вас. А потому, у меня к вам большая просьба: всё то, о чём мы сейчас говорили, должно остаться только между нами. Всё, вплоть до мелочей. От этого, может, будет зависеть не только ваше будущее, но и ваша жизнь.

– Да так уж и жизнь… – несколько отрешённо произнёс Ланкин.

– Представьте себе. – Белый направился к дверям, и, перед тем, как их распахнуть, добавил. – Конечно, если вы мне сказали правду.

Теперь же, трясясь в повозке, Олег Владимирович продумывал, каким образом он поведёт беседу с господином Рыбкиным, которую сам назначил на сегодняшний вечер, призрачно намекнув Станиславу Валериановичу на то, что, несмотря на служебные обязанности, к поэзии он всё-таки не безразличен. И в петербургских кругах с некоторыми из современных рифмоплётов знаком лично. Ради такой наживки губернский поэт не то, что прибежит к нему в гостиницу. Приползёт. Вот тут он его и должен будет завербовать в свой лагерь, потому как в одиночку далее будет работать намного труднее. Да что там далее. Уже сейчас Белый чувствовал сопротивление, оказанное атмосферой заштатного городка.

Находясь в подобных размышлениях, Олег Владимирович не обратил внимания на то, как от ворот воинской части, вслед за ним отъехали знакомые дрожки с очаровательной спутницей. Впрочем, взволнованная Полина Кирилловна, в свою очередь, тоже не заметила, как уныло и пристально её провожал взгляд стоявшего в воротах штабс-капитана Индурова, правая рука которого придерживала створки ворот, а левая с силой сжимала эфес сабли.

Анисим Ильич сперва расстегнул китель, а после наполнил рюмки водкой. Пристав Самойлов причмокнул губами, в предвкушении соития с увеселительным напитком, снял фуражку, аккуратно положил её на соседний табурет, и потёр ладони:

– Уважили, Анисим Ильич. Нечего сказать.

– Брось, Григорьич. – Кнутов тяжело откинулся на деревянную перегородку, больно ударившись головой. Проведя рукой по темени, Анисим Ильич продолжил. – Водку пить, не означает проявлять уважение. Так, времяпрепровождение.

– Не скажите, – не согласился Василий Григорьевич, – вот вы ко мне в дом пожаловали в кои то веки. Разве это не есть уважение?

– Так ведь по делу приехал.

– И что? Всё равно уважили. Могли, к примеру, к себе вызвать. И сидел бы я у вас, пенёк пеньком, как на допросе.

– Ты бы сидел, – усмехнулся Кнутов. – С тебя станется.

Рука следователя потянулась к рюмке, и, не чокаясь, без малейшего намёка на тост, поднесла её к губам и резким движением отправила содержимое в рот. Кадык сыщика дёрнулся, и пропустил во внутрь огненную жидкость.

Самойлов пил небольшими глотками, как бы растягивая удовольствие. Кнутов брезгливо поморщился. Право слово, пьёт, как баба. Впрочем, произносить вслух ничего подобного Анисим Ильич не стал. В чужие хоромы со своим уставом не лезут.

Василий Григорьевич закусил квашеной капустой, перед тем нюхнув краюшку хлеба. Кнутов же налёг на мясо. Несколько минут над столом висела вязкая тишина, нарушаемая чавканьем и стуком вилок о посуду. Когда первый голод был утолён, Анисим Ильич промокнул рот салфеткой, и проговорил:

– Я вот к тебе по какому делу, Григорьич. Расскажи, как первым встретил питерского. Слыхал, ты, чуть, было, не задержал его.

Пристав усмехнулся.

– И на старуху бывает проруха.

– Кто бы говорил, – Кнутов разлил водку по второму разу. – Чего ты к нему прицепился? Только выкладывай по порядку.

Самойлов выпил, вновь приложился к капусте.

– Да не понравился он мне, Анисим Ильич.

– Точнее.

– Ручки у приезжего больно шаловливые, – капуста хрустела на зубах пристава, но слова доносились твёрдо, даже жёстко. – С такими ручками карманы шмонать, а не инспекцией заниматься.

– И?

– Задержать хотел его, а он мне ксиву под нос. Я и говорю, что на старуху…