Без сестры. Психопатороман

Я на них не глядел. Я ни на кого не гляжу.

Наверное, у людей внутри пусто – у них на лицах не видно никакой мысли. Они ни о чём не думают, просто смотрят – и всё. Я тоже такой: просто смотрю и всё! И ещё они дышат, едят и спят. Я тоже, наверное, называюсь человеком. Хотя я бы себя так называть не стал. Дурацкое какое-то слово! А как бы стал себя называть – я не знаю. Надо подумать над этим!

Олег Олегович бубнил что-то про кино. Я не хотел про кино. На что мне кино Олега Олеговича?! Я хотел про сестру. Но не теперь. Не с этим человеком. А уж, пожалуй, лучше с самим собой. То есть, наедине. Но наедине не получалось: рядом был Олег Олегович, и ещё ходили поезда.

Товарняки. В город шли гружёные, обратно – порожние. Олег Олегович сказал мне, в какой стороне город, сам бы я не сообразил. Этот город – настоящая прорва: в него везут целыми составами, а ему всё мало. Человеки потребляют, и города потребляют, города там, где много человеков.

Наверное, я оттого и люблю железную дорогу, что она заставляет меня думать о человеках, тяготиться человеками, презирать их, отказываться от их угрюмого прозябания. А человеки прозябают. Это я знаю точно. Это единственное, что я знаю.

Мы сидели на краю платформы, лицом в сторону путей, свесив ноги вниз. Пили пиво украдкой. Открыто здесь пить пиво нельзя.

Иногда проходил поезд и не останавливался, тогда приходилось вставать, убирать ноги. Чтобы их не отрезало. Ещё, бывало, подходил какой-нибудь дурак из тех, что проверяют билеты в конце платформы, и делал нам замечание. Тогда мы тоже вставали. Тот отходил – мы снова садились. Но билеты с нас никто не спрашивал.

Дураки, как можно с нас билеты не спрашивать?! Я бы непременно спросил с нас билеты! Я бы даже по лицам понял, что у нас нет билетов. Вернее, по мордам. Ладно, так и быть, по физиономиям.

Понял бы точно! Понимать, на самом деле, не так уж и сложно! Нужно просто быть внимательным – и ничего больше! Да.

Удав догоняет собаку

Я люблю железные дороги. Но не люблю людей, на них работающих. Если железные дороги и хороши, то люди их портят. Люди всё портят.

Электричка, на которой поехали мы с Олегом Олеговичем, подошла почти беззвучно, вкрадчиво, подло, на малой скорости. Мы ввалились в тамбур вместе со всем поднабравшимся народцем, и почти сразу электричка тронулась.

Кажется, даже сесть успели не все.

Электрички людишек не ждут. Им главное ехать, а не людишек везти.

Далеко ли нам ехать, или не очень – я не знал. Кажется, не знал этого и Олег Олегович.

Он спросил у кого-то из наших соседей, сколько остановок нам ехать до Бернгардовки. Тот стал считать на пальцах, потом сбился, стал считать сызнова, сбился опять, замолчал, затем подумал и сказал, что, кажется, три. На том мы и успокоились.

Три – не семь и не пятнадцать. Три можно и потерпеть.

За окном были поля и перелесок, но прежде полей и перелесков оказались толстые столбы, и автострады над головой. Тянувшиеся и в ту, и в другую сторону. То есть, пересекавшиеся. Там мчалось множество автомобилей, от автомобилей исходил постоянный гул. Неумолчный, безрадостный. Потом были домишки. Куцые, петушьи, старушечьи, убогие.