Вторжение деструктов. Новое житие

В голову тут же вошло намерение: вернуться в парк, отследить фон вторжения в контакт, взять «информационный след». (Не секрет, что человек оставляет за собой события, что характеризуют его как личность. Их след, если его взять верно, может вывести на самого человека или группу людей.) Такое мероприятие иногда немедленно выводило на искомый объект. Вот и поищи, энтузиаст ты мой. Он опустил молнию на чёрной кожанке и заметно сбавил шаг. В конце-концов, никто никого не гонит.

Информационный след, взятый с места определяющего события, повёл к гостинице «Приморская», где снимали одну из серий «Улиц разбитых фонарей». Полюбовавшись вечнозелёными пальмами и пляжной набережной, где бушевали гребни серых волн, Миша решительно пошёл мимо кафе «стекляшка», служившем для встреч гей-меньшинств. Пройдя мимо «Парк-отель», отстроенный на месте бывшей гостиницы «Ленинград» (собственность предпринимателя Батурина, зятя «кепки»), он подошёл к бывшему кинотеатру «Стерео», бывшему же ночному клубу «Белая дама», где ныне располагался штаб «Олимпиада 2014». Двигаясь «на автопилоте», он спустился по лестнице Курортного проспекта и вышел на Платановую аллею мимо ресторана «Каскад». Постояв с минуту, он решительным шагом проследовал мимо здания УВД по переулку Электрический и мраморной стеле погибшим сотрудникам милиции к бывшему кинотеатру «Спутник». Место это, обнесённое строительным забором, находилось перед массивным Ривьерским мостом. Напротив высилось сверкающее мрамором и стеклом здание главпочтампта с фонтанами и стелой из коричневато-красного гранита с текстом из указа Президиума Верховного Совета ЦК КПСС за подписью Л.И.Брежнева, посвященного приданию городу-герою и курорту Сочи особого статуса всесоюзной здравницы.

По-видимому «чёрный» здесь был. Мог вот так же прогуливаться. Чтобы найти себе подпитку, выдергивая сгустки лакомой энергии из проходящих и сидяших на лавочках. И то и вовсе – задействовать пси-поле или эгрегор, что вырабатывается всеми разумными существами (наслоенный «информационный след»). Всё это необходимо было проверить, что Миша и собирался сделать. Рассчитывая при этом на принятые меры Центра, а также ФСБ и УВД.

Однако не тут-то было. Что называется, баран начихал или кот наплакал.

– Патрульно-постовая служба. Сержант Макаров, – лихо отрапортовал, приложив руку к кожаной форменной фуражке-кепи молодой парень, срочник из батальона МВД. Их ещё называют «бандерлогами». – Предъявите ваши документы, пожалуйста.

За ним маячили ещё двое. При этом Миша отметил: от прежних «желторотиков», обутых в сапоги и бушлаты не по размеру, не осталось ни следа. Город да и вся страна с 2003 года заметно подтянулись. Парни выглядели браво: в кожаных щегольских куртках, в новеньких «берцах». Дубинки были закреплены на поясах и не оттягивали запястье. Было видно, что их хорошо кормили. Вместо шипящей древней рации «татра» у всех трёх наблюдались сотовые телефоны.

– Сейчас, сейчас… – заторопился Миша.

Он понимал, что несколько увлёкся. Журналистской «корочки» при себе, к сожалению, не оказалось. Он мгновенно вынул кожаный «бумажник» и развернул его перед лицом сержанта. Взорам наряда ППС была представлена служебное удостоверение Центра стратегических разработок при Администрации Президента Российской Федерации. Произошло то, чего он больше всего опасался. «Бандерлоги» ещё больше подобрались и даже вытянулись, приложив руки к козырькам. Отмахнувшись от них и пожелав счастливой службы, Миша припустил в парк, что находился возле бывшего кинотеатра. Сел на лавочку возле бассейна, выложенного ракушками и морскими камешками, с огромным древним якорем посередине, что был, кажется, на одном из судов русской флотилии, отбившей у турок Черноморское побережье. Краем уха, удаляясь, он слышал, как старший наряда по фамилии Макаров сказал вполголоса: «Странно! По ориентировке вроде этот проходит. Высокий и весь в чёрном…»

Расслабившись на лавочке, он тут же пришёл к выводу. Допущена опрометчивая ошибка: он не имел права пускаться в «свободный поиск» без подстраховки «собственников». А его звонок в УВД скорее всего возымел обратное действие. Или сработали контрмеры деструктов, у коих также были свои сотрудники в ФСБ и УВД. Каждой твари по паре, как говорится. Накатила волна пси-энергетическая… «Чёрный» применил к нему так называемую зеркалку. Отразил на него его же сомнения, что зовутся в народе самоедством. Слава Богу, это вылилось в трёх незадачливых патрульных. А ведь по мере ответственности, её завышения или занижения, могло последовать нечто иное. Наезд автотранспорта, нападение пьяного с лопатой или группы подростков с цепями…

Было 18—00. Начинало уже смеркаться, и зажглись фонари на улицах и парковых аллеях. Он немедленно встрепенулся, заслышав знакомый мелодичный сигнал на поясе. Он раскрыл серебристую коробочку телефона и прочитал сообщении SMS: «Срочно иди на пляж Кавказской Ривьеры, к ограждению у санатория „Сочи“. Работать по легенде. По окончанию мероприятия быть у меня. Андреевич».

Так-так, подумал Миша. Видно что-то срочное и серьёзное намечается. Плохо журналистская «корочка» не при мне. Неужели дома оставил? Похлопав себя по куртке, он к вящему удивлению отыскал красную книжицу с золотым тиснением в кармане рубашки под пуловером. Как она туда попала? Как ни странно, но он толком не знал. Всё, что было до этого, словно подёрнулось непроницаемой дымкой.

Домчавшись на своих двоих до указанного места, он обнаружил у массивных металлических ворот санатория «Сочи», что принадлежал Министерству обороны, патрульный милицейский «газик» с работающими мигалками. Кроме этого – микроавтобус «газель», оборудованный в подвижной пункт судебно-медицинской экспертизы, серую «волгу» десятой модели с жёлтыми отражателями и два чёрных джипа «нисан», что имели отношение к ФСБ. Возле них стояла группа людей в милицейской форме и гражданском. Наверху, по клумбам, светя фонариками, ходили какие-то люди. По металлической лестнице спускались капитан милиции и штатский с фотоаппаратом и кожаным футляром на груди.

– У меня всё, товарищи и господа, – хмыкнул штатский, подойдя вплотную к группе. – Труп, собственно говоря, опознан. Общую съёмку я сделал, все положения и детали зафиксировал. Пусть там покопаются спецы из конторы и уголовки, может чего найдут. Хотя всё раскисло.

– Да, влага идёт от моря. Нешуточное дело, – уныло отметил высокий парень с кожаной папкой.

– Ну, мы ещё поглядим, что у кого раскисло, – сумрачно заметил другой штатский, в котором Миша опознал одного из сотрудников ФСБ, что делал заявление о поимке турецкого шпиона по телевизору. – Мы перед убойным отделом в грязь лицом не падали. И падать не будем.

– Ну, это как сказать, – усмехнулся фотограф, переглядываясь со своими. – Вас никто и не просит, коллега.

Подойдя к опергруппе (отстранил с помощью журналистской «корочки» сержанта-пэпээсника с АКМ на груди), он попросил ввести в курс да дело.

– Вообще-то мы не допускаем прессу на начальной стадии расследования… – начал говорить один из штатских, что курил одну за другой «Вирджинию», что в народе звались зубочистками. – Звоните в пресс-центр ФСБ, обращайтесь к полковнику Ольденбургу. Он знает о том, что вы здесь?

– Это он мне только что сбросил сообщение на сотовый, – не моргнув глазом ответил Михаил. – Если не верите – позвоните. Он кстати с минуты на минуту обещает быть. Велел привет передать…

Должностные лица нерешительно помялись. (Из тени арки прибрежного ресторана выступил парень в коричневой куртке с надвинутым капюшоном. Он опустил его, пощмыгав красным от ветра носом. Миша узнал в нём своего школьного друга, старшего лейтенанта ФСБ.) После чего докуривший тонкую сигарету оперативник бросил её тлеющий огонёк в изящную металлическую урну. Поманив Мишу рукой, он поднялся с ним по железной лестнице. Там, освещая сломанные, мокрые кусты тропических растений ходили люди в штатском, слепя друг-друга фонариками. Один из них стоял с направленным лучом света. Искристый контур охватывал лежащего на заросшей клумбе человека, что был накрыт чёрным целлофаном. Ветер с моря то и дело мял и срывал его. Когда это произошло в очередной раз, Миша с замирающим сердцем узнал в распростёртом на мокрой траве человеческом теле в белом демисезонном плаще того человека, в котором доложил через своё сообщение в секретариат Центра. Это был Афанасий Петрович, майор ФСБ, он же – внедрённый сотрудник Центра, он же «внедрённик», что согласно компьютерному и бумажному досье Центра, носил псевдоним «Воронов»…

***

…Рассказывай, сыне, – сухо предложил ему Александр Андреевич, предлагая сесть на ближайший к нему стул. – Мне важна в данный момент любая деталь. Любая особенность, что бросилась тебе в глаза и затаилась у тебя в подкорке. Тем более что ты по всей вероятности последний, кто видел Воронова живым на этом свете. Повторяю, твоя информация бесценна. Если конечно подобное определение уместно при данных трагических обстоятельствах. Поэтому будь добр, собери все свои силы. Напряги свою память. Вспомни всё, что осталось в тебе с того самого момента, когда ты видел Воронова в последний раз.

Миша положил на полированный стол руки и, сузив зрачки, несколько минут наблюдал перед собой неясные всполохи света, что помогали вернуть хронику событий этого дня. Кроме них в просторном кабинете не было ни души, если не считать тех существ из потустороннего мира, что оказывали содействие в проводимом расследовании. Данной информацией должны были заинтересоваться «собственники», то есть сотрудники отдела собственной безопасности. Но видимо всё обстояло настолько серьёзно, что Александр Андреевич решил взять дело под личный контроль и довести его до конца. Да, шутка ли, если вдуматься: при загадочных обстоятельствах умерщвлен внедрённый сотрудник Центра. Внедрённый ни куда-нибудь, но в ФСБ, что придаёт данному трагическому происшествию наиболее зловещий оттенок. Вызывает у коллег погибшего (в обоих конторах) жгучее желание отыскать виновного и воздать ему по заслугам. Или ей…

– Пока ещё рано делать окончательные выводы, Александр Андреевич, – начал свой устный отчёт Михаил, испытывая желание выпить крепкий, горячий кофе и встать затем под душ. Тугие, горячие, а затем холодные струи, которые, если включать попеременно, здорово очищают не только физическое, но и тонкое (энергетическое) тела. – Так вот, опергруппа ФСБ и УВД, проводившая соответствующие мероприятия на месте обнаружения тела, никаких видимых улик не обнаружила. Более того, у них сложилось впечатление, что Воронов был… да, не удивляйтесь, умерщвлен в другом месте. Обнаруженные вблизи тела следы, как-то сломанные ветки и разрыхленная почва, свидельствуют о том, что тело тащили волоком. Живой Воронов, пусть и безоружный, вряд ли бы позволил злоумышленнику себя, так сказать, волочь. Причём безнаказанно. Так вот, о чём это я… По мнению начальника опергруппы, отпечатки на глине, к тому же в пяти шагах, ну… покойного… могли быть и давними и свежими. Влага и прошедший дождик сделали своё дело. К тому же этот ветер с моря. Простите, немного попадаю не туда, но это – обратная волна. (Александр Андреевич в который раз понимающе кивнул.) Вряд ли на сломанных кустах остались микрочастицы от одежды, табака и прочих, уличающих злоумышленника характерных примет…

– Тогда не исключено, что Воронов, будучи ещё живым и вменяемым, пробовал сопротивляться и даже подняться, – с шумным придыханием выдавил из себя Александр Андреевич, закрыв на мгновение глаза. – Это тоже немаловажно, Миша. Из этого следует, что его умертвили не сразу. Либо оно не рассчитало свои силы, оно их просто переоценило, что тоже не стоит сбрасывать со счетов. Нам необходимо знать психологию этого страшного существа, природу его нечеловеческих мотивов, чтобы бороться с ним поистине человеческими способами. Человеческими и Божественными. Так, ладно. Всё что касается эмоций и святого негодования, пока отставим в сторонку. Расскажи-ка мне лучше, что было обнаружено на теле покойного. Какие-нибудь видимые следы…

– Что касается тела, – немного прейдя в себя, заторопился Миша, – то это очень существенный момент. Дело в том, что Воронов пришёл на встречу, имея чёрную кожаную барсетку. При нём её не оказалось. Поиски вокруг тела результатов также не дали. Стало быть, барсетка была обронена либо во время борьбы в ином месте, либо злоумышленники взяли её с собой. Это, возможно, проясняет мотивы случившегося. Правда при Воронове было обнаружено его служебное удостоверение, около тысячи рублей денег мелкими и крупными купюрами, а также относительно чистый блокнот с номерами телефонов, которые я, к сожалению, не упел переписать. Удалось запомнить с точностью до мелочей один из них: 225-00-39. Впрочем, после данного номера стояло слово «позвонить» с тремя восклицательными знаками на конце. Второй я даже ни стану вам наговаривать. Не уверен, что запомнил всё правильно.

– Это была единственная запись в блокноте? – живо спросил Александр Андреевич, что-то чиркнув в своей записной книжице. – Ты видел, как они пролистывали все его страницы?

– В том-то и дело, что нет, – потупился Михаил. – Опер, который этим занимался, пролистал его второпях, задержавшись лишь на странице с указанными номерами. Он сделал это так быстро, что я не успел как следует включить «третий глаз». А большинство листов мне кажутся пустыми даже сейчас, – он сосредоточенно почесал свой лоб.

– Ясно, – нахмурился шеф. – Мне тоже они кажутся пустыми. Даже сейчас… Что ж, моё, старика, упущение. Отвечу по всей форме, если Господь сподобится. Теперь о самом главном: скажи, имеются ли на теле Воронова следы насильственной смерти?

– Явных следов не наблюдается, – Михаил вспомнил, как в блеске карманных фонариков он разглядывал лежащее на сырой земле с примятой травой тело Афанасия Петровича, по лицу которого стекали капли прошедшего дождя. Это полосонуло тогда по живому. – Имеются весьма странные крохотные пятнышки. Я бы сказал точки. Они расположены на висках у покойного. Воронов на днях подстригся накоротко, а виски выскоблил бритвой. На эти отметены при осмотре тела, по-моему, не обратили внимание, даже не занесли их в протокол. Однако по моему собственному наблюдению и по реакции оперативников, которую они сами не осознали, я понял что это и есть причина смерти. Отхода души от тела. Это не синюшные образования и не ожоговые опухали. Даже на крохотные воспалительные очаги это не похоже. Как будто кровь на висках сама собой подошла вплотную к кожному покрову. Где и сгустилась по какой-то своей причине. Так я просканировал данную ситуацию, шеф. Хорошо или плохо, судить вам.

– Интересно ты её просканировал, – стиснув зубы, вдумчиво произнёс тот. – Весьма и весьма… Думаю, что так оно и есть. Кровь в данном случае играет доминирующее значение… развязка всех развязок… главная и взаимопроникающая составляющая… – он будто разговаривал сам с собой или с кем-то из своих невидимых контактёров-покровителей. – Так вот, Миша, ответь мне, пожалуйста, на один из последних моих вопросов. Тебе не показалось странным поведение Воронова накануне происшедшего, во время вашей встречи?

– Был один момент, который насторожил меня, – спохватился парень. Он сделал короткий мах рукой, будто отгонял нечисть. – Воронов сказал мне… просто поделался со мной накипевшим. Не худо бы, дескать, создать новый ГУЛАГ или святую инквизицию. Мол, так много развелось нынче деструктов, что житья от них нет. Вообщем, что-то такое, о чём я вам сейчас говорю. И это мне сейчас кажется подозрительным.

– Да, ты прав, – с печальной улыбкой констатировал шеф его умозаключение. – Во всяком случае, многое из того, что ты сообщил мне, заслуживает самого пристально внимания. На первый план выходят сразу же несколько версий. Скажем, факт исчезновения барсетки порождает допущение о том, что злодеев или злодея интересовали документы. Хотя возможно Воронов имел при себе ещё кое-что. Что именно – это предстоит выяснить. Ясно одно: причина его смерти сокрыта отчасти в содержимом этой кожаной сумочки. Убийство, правда, могло быть не преднамеренным и могло произойти в результате внезапного конфликта. Тогда это совсем уж интересно – Воронов знал злоумышленника или кого-то из них. Кстати, отчего-то я допускаю, что их было много. Отчего-то, почему-то… Ох, не спроста всё это, – он судорожно почесал залысый лоб и, что-то молитвенно прошептав, тут же успокоился. – Да, вот ещё что. Полчаса назад мне позвонил наш сотрудник из краевого управления ФСБ. Так вот, никаких запланированных мероприятий, как-то встреч или оперативного прикрытия, у Воронова за полтора часа до случившегося запланировано не было. Это довольно точный промежуток времени между вашим контактом и обнаружением его тела. Необходимо выяснить, с кем он встретился. Опросить для этого всю его агентуру. Однако, самое главное… Михаил, не удивляйся, но твой рассказ позволил многое прояснить. Признаться честно, но я этому не вполне рад. По той же причине, что и ты: то, что роняет хоть немного тьмы на нашего боевого товарища, заслуживает недоверия и даже презрения. Но факты – упрямая вещь. Их надо защищать либо опровергать с помощью других фактов. Как ты считаешь, – немного помолчав, продолжил он, – Воронов произвёл на тебя впечатление человека… ну, скажем, адекватного?

– Нет, – категорично кивнул Михаил, барабаня подушечками пальцев по полировке стола. – Воронов не произвёл на меня такого впечатления. Теперь я вижу это совершенно точно. Поначалу мне показалось, что он изрядно устал. Что этот «чёрный» насторожил и выбил его из энергетической колеи. Знаете, бывает… Я только сейчас задумался над тем, что такое состояние бывает у тех, кого обложили со всех сторон. Ну, если не со всех, то со многих. Сейчас я вижу – Воронов давно чувствовал это давление. Однако мастерски скрывал его от нас.

– Хорошо-хорошо. Только пальцами больше не барабань, сыне. А то в ушах звенит. Это, знаешь ли… – замахал обеими руками шеф.

В ту же минуту один из телефонов на столе пронзительно запел. Александр Андреевич, будто гипнотизер на сеансе, медленно снял трубку. Миша тут же почувствовал, как в помещении тот час же возрос уровень напряжения. Стало тяжело дышать и мыслить. Усилился дискомфорт, который предстояло унять своими собственными усилиями.

– Да, хорошо. Завтра же я представлю на имя директора подробный доклад о происшедшем и принятых мерах. Да, меры уже приняты. Нет, пока никаких ощутимых… – разговаривал по телефону с кем-то из высшего руководства шеф, то и дело, проваливаясь в тёмную, вязкую среду. – Дело в том, что есть множество «против» с нашими «за» при их меньшем объёме. И ограниченных функциях. Мы пока что не в состоянии обеспечить полный обзор картины происшедшего. Сотрудник Воронов характеризовался на протяжении всего срока сугубо с положительной стороны. Причём, в обоих местах. Честно говоря, Анатолий Леонтьевич, даже при самом туманном стечении обстоятельств, мне бы не хотелось ронять тень на заслуженного, прекрасного человека. Да, понимаю вас. Будет непременно…

Шеф опустил трубку на рычаг. Некоторое время сидел без движения. Миша, насколько это было возможно, помогал начальству, выравнивать состояние в кабинете. И самого кабинета, честно говоря, тоже.

– Кстати, тебе не показалось, что происшедшее касается и тебя, и его… покойного, в равной степени? – взор Александра Андреевича неожиданно вперился в переносицу. – Ага, сомневаешься, но не отвергаешь. Я почти уверен в этом, молодой человек. То, что диверсионник вышел на ваш контакт, а затем – уверен в этом! – расправился с Вороновым… Всё это более чем странно и заслуживает самого нелицеприятного анализа. К тому же вы оба, надо признать, попались на удочку. Он вам подкинул ложный позыв, на который вы и клюнули. Ударились в детективно-разыскную деятельность. Вы же прекрасно знаете, что любому из простых смертных и обычных сотрудников запрещено действовать на пресечение диверсионников! Знаете, но нарушаете, как дети малые. Возбуждаете в себе проклятый адреналин, надо полагать? Неймется, так сказать? Ну, ладно… Ведь так просто сообщить «собственникам». Указать точное время и место обнаружения диверсионника. Нет, они сбрасывают эту информацию на мой секретариат. Пускаются на розыски сами…

Тяжело отдышавшись, Александр Андреевич вытер крупные капли пота. Они покрыли мясистое лицо и залысый череп. Посмотрев на Мишу, что заметно съёжился, он с лёгким, почти отеческим укором спросил:

– Так хотелось поймать диверсионника, молодой человек, что даже чувство опасности было забыто? А все остальные чувства оказались подчинены этому высокому безудержному стремлению? Ведь так, Миша? Эх вы горе моё горемычное. Когда в 1938 году я работал в Центре, он назывался иначе – Главное управление политической пропаганды. Был подчинён Особому сектору ЦК ВКП (б). Лично Сталину. Меня туда призвали из армии. Служил дивизионным комиссаром – носил красную звезду на рукаве и две шпалы в петлицах. Мы занимались теми, кого сейчас называют безвинными жертвами сталинских репрессий. Как-то согласно плановой разработке я подживал в подъезде дома ЦК одну такую будущую жертву. Во время Гражданской этот тип залил себя кровью тысячами расстрелянных, заживо сожжённых и отравленных ипритом крестьян. Те, правда, тоже не стеснялись в средствах, но всё ж… Мне надо было только поговорить с ним. Попытаться убедить… Короче говоря, провести плановую психологическую обработку. Если не удастся, то окончательно скинуть на наркомат внутренних дел и органы госбезопасности. Да, вот так! Так в наше время церемонились с этими подлыми, кровожадными деструктами! Пробовали до упора все мирные приёмы, чтобы склонить их на нашу сторону. Но… Дело в том, что этот деструкт с золотыми маршальскими звёздами в петлицах имел своего диверсионника, коим был его шофёр. По некоторым данным, они крутили любовную связь. Типичное развлечение и взаимная подпитка для этих чудищ! То же самое было у командира штурмовиков Эрнста Рёма, который сам был того и имел такого же шофёра. Их так и застали эсэсовцы в обнимку – в одной кровати. Так вот, после того как меня отшили психо-энергетически, прямо заявив, что ад ему ничуть не страшен, а рай противен, то… как сейчас помню, шёл я домой по осенней московской улице. Собираясь, так сказать, с силами для отчёта по начальству. Кепка надвинута на глаза, воротник поднят до плеч. На операции, как и сейчас, мы ходили в гражданском, чтобы не светиться. Сам понимаешь… Вообщем, лопух-лопухом… А из темноты на меня несётся легковая машина с потушенными фарами. Тихо так несётся. Я едва отскочить и прижаться к стене. Однако бампером меня всё ж задело по касательной. Помяло два ребра. Если бы я не ускользнул в подъезд, то этот зверь раздавил бы меня как лягушку на асфальте. Да, он смог бы. Это для них как развлечение – утоление энергетического голода. Отработка избыточной дозы адреналина. Да, именно – ад-реналина! Везде этот ад, будь он неладен… это проклятое название…

Минуту они рассматривали друг-друга. Будто открыли себя заново и пока что не привыкли к взаимному, обновлённому обличию. Затем, Александр Андреевич, гулко откашлявшись, отчеканил:

– Михаил! Вот тебе мой приказ, который ты обязан выполнить от «альфа» до «омега». И без всякого обсуждения. Поезжай сию же минуту домой на моей машине. Отдохни, как следует. Завтра на свежую голову, напиши подробный отчёт о контакте с Вороновым и этим… «чёрным», так сказать. Укажи малейшие детали твоих наблюдений, ощущения и видения, если таковые, конечно, имели место. Да, ещё! Сегодня с вечера и завтра с утра отмени все свои встречи. Весь завтрашний день ты сидишь дома «на карантине». Фиксируешь своё внимание на происходящем. Изучаешь любые изменения в структуре своей личности, сынок. Понятно тебе? То-то… Дело нешуточное мы копнули, надо сказать. А при неосторожном обращении с огнём случаются, знаешь ли… За твоим домом будет установлено наблюдение. Так что в течение завтрашнего дня – и носа за порог не казал! В этом подлунном мире каждая жизнь – на вес золота. А уж наши с тобой… Легче всего сгинуть, бросившись на дзот или под танк как в ту войну, подставить шею под топор или виски, скажем… не знаю… Труднее, гораздо труднее в загаженной среде сохранить себя и саму среду, чтобы она очистила себя от возможных человеконенавистников. Помочь этим шлакам очиститься самим и вернуться к нормальной жизни. Всё, мальчик! Ступай и жди. Возможно, завтра вечером я сам тебе позвоню.

Миша сдержанно кивнул и вышел из кабинета. За рабочим столом в приёмной сидела Клавочка, что уже наверняка знала о происшедшем. Миша обратил внимание, с какой печальной надеждой она смотрела на него. Конус света от включённого, сияющего зелёными огоньками компьютера, красиво золотил её взбитые каштановые волосы. Он не смог к своему вящему изумлению, не смог её игнорировать. Ответил простой и искренней улыбкой. Затем, сорвавшись с места и плавно ступая, приблизился к ней. Взял милую руку и приложился к ней.

– Миша, извини, конечно… Я так тронута, – заторопилась она с увлажнёнными глазами. – Я так переживала, так молилась за тебя. Пускала золотые лучи. Помогло, наверное, раз ты здесь.

– Наверное, помогло, – Миша, сам не зная зачем, встал на одно колено, ещё раз целуя руку девушки. Та заметно дрожала. – Раз я здесь, цел и не вредим. Чувствовал тебя, Клава. Огромное-преогромное тебе…

Руку она не думала убирать, что было совсем уж приятно. Он хотел сказать что-то ещё, солнечное и любезное, но открывшаяся наружная дверь не позволила это сделать. Вошёл охранник из «собственников», коим был Сергей.

– Вас ожидает машина. Немедленно спускайтесь! – жестом предложил он.

На плече, поверх пиджачной пары с водолазкой и под кожаной курткой в специально чехле висел складной автомат. Значит, всё было действительно серьёзно, как сказал Александр Андреевич и допускал он сам. На личную жизнь времени совсем не оставалось. Нисколечко…

Они пронеслись на «святогоре» по тёмным, обсаженным деревьями, улицам с потухающими окнами. Когда машина, затушив фары, завернула к дому, один из трёх плечистых парней, что помимо водителя сопровождали Мишино «тело», вышел наружу и поспешил в направлении подъезда. Там маячила какая-то тёмная фигура, которая тут же стала стремительно удаляться. Странно… Тут же из машины вышел второй. Осмотревшись, он притулился под бетонным козырьком со светящимся справа окном. Первый «собственник», щёлкнув кнопками кодового замка, открыл массивную сейфную дверь и вошёл в подъезд. Включил там свет, что не горел на лестничных клетках всех этажей. Странно… Вскоре, после недолгой возни (второй было подался вовнутрь, но тут же отступил), он вывел под руку мягко сопротивляющегося, до странности знакомого человека в белой куртке на «молнии», с откинутым капюшоном. (Хорошо, не в белых тапочках, с сомнением отметил про себя Миша.) Его лицо прикрывали роговые очки, а голова была украшена ярко-шафранной лысиной. Он причитал и упирался, но попыток что-либо сделать не предпринимал. Платон Ильич? Но что он делал тут в столь поздний час? Эге-ге…