Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

Вскоре, летом, старшая дочь Августа поступила в сельскохозяйственный институт, несмотря на то, что отец осужден и отбывает наказание в лагере, и это поступление было большой удачей для всей семьи Домовых.

Сама Анна, сдала экзамены на звание народного учителя начальных классов и, получив аттестат, могла теперь работать учителем на законных основания, не выпрашивая эту должность, как в прошлом году, да и зарплата учителя с аттестатом, была несколько выше, что позволяло семье жить скромно, но не бедно. Несмотря на потерю половины огорода – кормильца, потерю, которой по глупости радовался только Борис, сын Анны Антоновны, потому что ему прошлось летом носить воду для полива, оставшейся части огорода в два раза меньше, чем в прошлом году.

Дочь Августа уехала на учебу в Омск, в доме осталось проживать шестеро человек, по заведенному раз и навсегда распорядку, как письма Ивана Петровича перестали поступать, хотя Анна посылала письма регулярно, но не более одного письма в месяц, потому, что чаще нельзя и лишние письма просто уничтожаются – так ей объяснял Иван Петрович в одном из своих посланий.

Но не получая писем три месяца подряд, Анна Антоновна– так она привыкла к обращению своих малолетних учеников, написала в Бамлаг с просьбой сообщить о состоянии здоровья мужа, полагая, что он не может писать именно – по этой причине, но ответа на свои обращения так и не получила.

В конце декабря возвращаясь из воскресной бани у соседей, младший сын Рома, которому не исполнилось и шести лет, простудился, началось воспаление легких и через три дня Анна с матерью и теткой Полиной похоронили его на городском кладбище рядом с его тётями в могилке, вырытой в промерзлой земле сердобольными соседями при участии сына Бориса.

Сломленная горем Анна Антоновна слегла тоже и проболела душевной болезнью почти месяц, безразлично взирая на хлопоты и заботу матери и детей Лидии и Бориса, почти взрослых от этих напастей, и потому лишенных юношеского оптимизма.

Незаметно зима подошла к концу, начало припекать солнце, Анна Антоновна оправилась от очередного удара судьбы, приступила к работе с учениками, которых в её отсутствие обучала пионервожатая из средней школы, сама имеющая только среднюю школу за плечами, но мечтающая стать учителем.

Прошел жаркий май, занятия в школе закончились, и Анна Антоновна взяв учительский отпуск, поехала на Дальний Восток искать своего мужа или какие-нибудь сведений о нем.

Добравшись до города Свободный, где располагалось Управление Бамлагом, Анна Антоновна остановилась в шахтерской гостинице для приезжих, так как в этом городе был не только лагерь Бамлаг, но и шахты, которые снабжали углем всё Приамурье: котельные, паровозы и электрические станции – все использовали этот уголь.

На следующий день она отправилась в Управление Бамлага, захватив с собой последнее письмо от Ивана Петровича с его адресом.

В Управлении Бамлага на просьбы Анна Антоновны, сообщить о судьбе мужа, ей ответили, что сведений о заключенных они не дают, в списках умерших или отправленных по этапу в другие лагеря его нет, а то, что, он не пишет, это его дело – может, не хочет, а может и лишен права переписки за какие-нибудь проступки. И это последнее утверждение было верным. Находясь в СИЗО Иван Петрович был лишен права переписки до окончания следствия.

Кто-то из администрации лагеря посоветовал Анне Антоновне уехать поскорее, чтобы не навлечь дополнительных неприятностей на мужа, если он в лагере и самой не быть привлеченной за сочувствие к осужденным, поскольку борьба с врагами народа была в самом разгаре.

Анна Антоновна прислушалась к совету и на следующий день уехала домой, так и не узнав, насколько близко она находилась от мужа, томившегося в СИЗО неподалеку от административного здания Бамлага.

XVI

Утром, 20 января 1937 года Иван Петрович проснулся в своем углу на нарах, обнадёженный предстоящим скорым освобождением, обещанным ему следователем Куликовым.

Дверь камеры CИЗО лязгнула, отворилась и в камеру вошел восточного вида человек в форме, со знаками различия старшего лейтенанта в петлицах, следом вошел стрелок охраны.

– Я новый начальник CИЗО Раджабов, – сказал вошедший, – кто здесь з\к Пушкин и Владимиров? – назвал он соседей Ивана Петровича по верхним нарам. Названные им з\к нехотя откликнулись.

– Вставать надо всем и строиться в шеренгу, когда начальник входит, – недовольно буркнул Раджабов, – разболтались здесь, ну да ничего, я быстро порядок наведу. Вставайте, одевайтесь и берите свои вещи – вы идёте на штрафную колонну, а оттуда этапируетесь в лагерь Амурский.

Иван Петрович слез с нар, а з\к Владимиров забился в угол и сказал, что никуда он не пойдет, пока ему не покажут бумагу на этап.

– Ах, бунтовать вздумал, – воскликнул Раджабов, – а ну, мать твою, слазь с нар, – и он потянулся к нарам, схватил з\к за ногу и стал тянуть к себе, стаскивая з\к с нар.

Уголовник Владимиров, по кличке Косой, начал упираться, хватаясь руками за нары. Пушкин, лежавший рядом с Косым, пнул ногой начальника СИЗО по руке, отчего тот выпустил ногу и скатился с нар. Разъярившись, восточный человек Раджабов, вынул засапожный нож и ударил им Пушкина в живот. Тот, скрючившись от удара ножом, упал с нар.

Раджабов, остервенев, снова потянулся к з\к Владимирову и ударил его ножом в грудь, как показалось Ивану Петровичу. Несмотря на ранение, Косой, схватил ведро с холодной водой, стоявшее рядом на краешке нар, чтобы з\к могли попить и, вылив воду на голову начальника, бросил пустое ведро и пробил тому голову.

Увидев кровь на лице начальника, стрелок ВОХР выскочил за подмогой и через минуту вернулся с тремя стрелками, которые вывели остальных з\к в коридор и, поставив их лицом к стене, вернулись в камеру за своим начальником и раненым бунтовщиком. Один из стрелков побежал за санитаром, чтобы оказать помощь товарищу Раджабову.

Минут через пять пришел санитар с двумя з\к с носилками, з\к Пушкина положили на носилки и унесли, а з\к Косому забинтовали руку и он ушел в сопровождении стрелка тоже в лазарет, вслед за ними ушел, ругаясь, и Раджабов с забинтованной головой.

Арестантов вернули в камеру и через час, к ним зашел начальник третьего особого отдела лейтенант госбезопасности Шедвид. Ему сообщили об инциденте в СИЗО, и о том, что з\к Пушкин, раненный в живот, умер в лазарете. Убийство з\к без суда было событием чрезвычайным, если это не самооборона и требовало тщательного разбирательства.

Когда Шедвид вошел в камеру, з\к как раз обсуждали происшествие, а Иван Петрович забившись в свой угол, размышлял, как это событие может отразиться на его дальнейшей судьбе. Он вроде бы, ни при чём, но неизвестно как дело повернется.

Шедвид осмотрел камеру, прошелся вдоль шеренги з\к, выстроенных вдоль нар, как этого хотел начальник Раджабов, который после вторичной тщательной перевязки головы вернулся в СИЗО и сопровождал Щедвида. Около Ивана Петровича особист остановился и спросил Раджабова:

– Кто этот з\к? Он не похож на рецидив, – так называли в лагере уголовников, – да и староват на вид. – Это бывший офицер, сидит здесь за контрреволюционную пропаганду среди з\к, – угодливо подсказал Раджабов, прихватив с собой справку по всем з\к сидевшим в СИЗО, которая, кстати, и пригодилась.

– Как фамилия? – спросил Шедвид Ивана Петровича. – Домов Иван Петрович, десять лет лагерей за спекуляцию, – ответил Иван Петрович, чтобы сразу отвести подозрения на врага народа, которыми объявлялись все политические.

Шедвид вспомнил, что это по его распоряжению, осведомители написали донос на этого офицера, чтобы отчитаться за раскрытие к-р заговора в лагере, но смена руководства НКВД от соплеменника Ягоды на Ежова отвлекла его, и он позабыл о своем плане.

Теперь снова выдался подходящий момент. Можно будет обвинить этого офицера в бунте заключенных и свалить на него убийство з\к с начальника СИЗО, как самооборону против бунтовщиков, за что Раджабов будет ему всю жизнь лизать руки. Ведь убийство з\к нешуточное дело и в лучшем случаи его бы попёрли из органов НКВД.

– Почему политический сидит у вас в общей камере с рецидивом? – спросил Щедвид.

– Я всего второй день начальником СИЗО и как раз хотел навести порядок в камерах, если бы не этот бунт, – подобострастно сказал Раджабов.

– Ладно, расселите этих з\к по разным камерам, чтобы не сговаривались, потом займёмся расследованием и накажем виновных со всей строгостью борьбы с врагами народа, как того требует от нас партия и наш нарком товарищ Ежов, – приказал Шедвид и повернувшись вышел из камеры.

Ивана Петровича перевели в другую камеру, где сидели такие же, как и он обвиненные по доносам лагерных осведомителей, а потому никто из них ничего не говорил ни об обвинении, ни о том, за что и как оказался в лагере, опасаясь, что среди сокамерников тоже есть доносчики.

Потекли тревожные и пустые дни ожидания. Ивана Петровича не выпускали из СИЗО, как обещал следователь Куликов, но и на допросы тоже не вызывали.

Разговоры в камере между з\к велись только на семейные темы или о работе в фалангах, не обсуждая ни положение в стране, ни лагерных слухов, которые изредка становились известными и в изоляторе. Раз в неделю их покамерно, выводили в баню, где встречались и другие лагерники и делились новостями, главная из которых была о том, что режим в лагере стал более строгим, ходить друг к другу по баракам стало нельзя без разрешения воспитателя, нормы выработки на работе повысили и приходилось всей фаланге прихватывать час – другой вечером, чтобы сделать норму и получить повышенный паёк питания в столовой.

В бане же стиралось нижнее белье, которое потом сушилось в камере на батарее отопления, поскольку в СИЗО, было отдельное отопление, паровое, на СИЗО и администрацию лагеря, а смену белья арестантам передали из их лагерного имущества.

Прошел месяц, другой, наступила весна, контингент камеры постоянно обновлялся, а Ивана Петровича никуда не вызывали – как – будто все забыли о нём, а напомнить о себе он опасался, решив, что пусть всё идет своим чередом.

Но Шедвид о нём не забыл. Дело в том, что поначалу и по просьбе Раджабова инцидент с убийством з\к в ИЗО был замят и Шедвид ждал, чтобы всё улеглось и затем дать ход делу Домова в своих интересах. Но кто-то из своих донёс об убийстве в СИЗО в Управление лагерей и через месяц оттуда пришло указание особому отделу разобраться и наказать виновных, т.е. Раджабова за превышение полномочий и убийство з\к.

Тогда Шедвид решил свалить всю вину на Домова, обвинив его в подстрекательстве и попытке совершить групповой побег, для чего он подключил к расследованию своего холуя – уполномоченного Воробьёва. Этот Воробьев провел ряд допросов уголовников сидевших вместе с Иваном Петровичем и принудил их дать показания против Домова в подстрекательстве к побегу. Такие показания дал и Косой – Владимиров, которому пригрозили расстрелом за нападения на начальника СИЗО.

В середине мая обвинение было готово и Ивана Петровича, наконец, вызвали к следователю. Увидев Воробьёва, он понял, что дела его плохи, если этот увертливый следователь снова ведёт следствие.

Воробьев положил перед собой бланк протокола допроса, на котором уже вписал первый вопрос и посмотрев на Ивана Петровича, присевшего на стул по его разрешению, прочитал:

Вопрос: Виновным себя признаёте в дополнительном Вам предъявленном обвинении по ст. 59-2 УК РСФСР в том, что находясь в лагере № 2 СИЗО 3 части , 21 отделения, 20 января сего года учинили массовые беспорядки, в результате чего зав. СИЗО пробили голову и не дали возможности вывести из СИЗО заключенных на штрафную колонну.

Иван Петрович, поначалу опешив от этого обвинения по его участию в этой заварушке, собрался с силами и дал следующий ответ: Виновным себя в предъявленном мне обвинении по ст. 59-2 УК РСФРС не признаю.

Вопрос: По каким причинам вы себя виновным по ст. 59-2 УК РСФРС не признаёте? Следствие располагает данными, что в учиненных беспорядках 20 января сего года в СИЗО 3 части Вы принимали активное участие и предлагает Вам давать правдивые показания по существу вопроса.

Ответ: Считаю, что настоящее дело возбуждено против меня по той причине, что я требовал ареста настоящего виновника, т.е. зав. СИЗО убившего одного заключенного и тяжело ранившего з\к Владимирова. Себя же я считаю посторонним зрителем и свидетелем в настоящем деле.

Вопрос: Вы говорите неправду. Вы принимали активное участие в учиненных беспорядках 20 января сего года в СИЗО 3 части, 21 отделения. Следствие настаивает на правдивом вашем показании по данному делу.

Ответ: Больше показать ничего не могу.

Вопрос: Что Вы говорили з\к Владимирову, Булатову 9 января сего года в СИЗО 3 части по поводу вывода их из СИЗО на колонны.