Эстетика бродяг

? Привет, малыш, это я Ракета!

? Как ты меня нашла? ? удивилась моя голова. ? Что ты здесь делаешь?

? Я приехала к тебе!

? Ко мне? Зачем?

? Ты нужен мне! Я тебя искала.

? Нет! Не надо меня искать!

Я не сразу понял, что разговариваю с мерно гудевшей трубкой. Я положил её на пол, накрыл подушкой, оделся и отправился за вином. Ступени и пол походили на чешуйчатую шкуру огромного пресмыкающегося, она двигалась и, казалось, сейчас откуда-нибудь появиться его голова, и мне конец. Озираясь, я шел по незнакомому миру. В лавке я покупал вино самым странным образом, причиной тому была продавщица, стоило к ней приблизиться на один лишний шаг, и она преображалась в уродину, но стоило шагнуть обратно и лицо её менялось, и было прекрасным. Я дергался, как паралитик.

Мир вокруг пульсировал еще сутки. Возвращаясь из Пущино, я понял, что пора уходить от староверов.

За ужином, когда Люся спросила, как я провел свои выходные, над головой поднялся шум. Не сразу мы поняли, что это крысы затеяли драку. В соседней комнате под потолком, где была огромная щель, мы увидели длинные толстые веревки хвостов. Одна из крыс в жестокой схватке ранила другую, и та, высунув морду, что-то пропищала нам, потом из пасти у нее полилась кровь.

Несколько дней никто не решался смыть со стены кровавые подтеки, похожие на знаки Киприсового кодекса. Всё указывало на то, что пора менять место обитания. Но я откладывал отъезд со дня на день, чтобы только видеть Люсю и строить ей глазки. И возможно, еще долго изображал бы рыцаря печального образа, но вернулся Холмогоров. Он сразу круто взялся за дисциплину, и потребовал, чтобы мы трудились, как пчелки, и внимали каждому его слову. Требовалось порхать над прилавком, увеличивая выручку, а после работы перетаскивать с место на место коробки с медом, чтобы не скучать до и после ужина.

Раньше мы начинали утро по примеру Черной Бороды с коктейля из рома и пороха и ничего ? бодро держались весь день. Теперь от работы по-новому мы ходили с кислыми лицами. Добровольцам на галерах и тем через каждые пять дней полагался один выходной, и только нас дрючили с утра до ночи, превращая честных бродяг в торгашей. За прилавком волей-неволей глядишь на покупателя, как на жертву, которая должна пасть и вывернуть кошелек. Что-то нехорошее происходит в душе, когда в чужих сбережениях видишь сиюминутный смысл.

Я бунтовал, прогуливая работу, и приходил после ужина.

В Питер на новую ярмарку с Люсей вместо меня Холмогоров отправил Васю, и я решил, что наступил мой последний день у староверов. Вечером я зашел к зеркальщику, он был пьян и ругался на чем свет стоит, методично ударяя кулаком по столу:

? Пингвины! Мудни! Нет у них веры! Нет! Пингвины!

На меня он не обращал внимания.

? Лёва, ты чего? – затревожился я.

? Они дали мне месячный срок, чтобы я съехал отсюда! Пингвины! Нет у них веры! Я им бороды буду отрывать!

От каждого удара шатало стол и зеркальщика. Вокруг стола бегал старый Лорд и жалобно скулил. С грохотом распахнув двери мастерской, Лёва выставил радиолу и крутанул ручку громкости. На улицу вывалился «Отель Калифорния» да так, что стекла и окрестности задребезжали.

? Развлекайтесь! Пингвины! ? предложил Лева испугано глядевшим из окон староверам.

? Что будем делать? ? спросил я, когда Лева успокоился, убрал радиолу и закрыл двери коморки.

? Никогда не верь им, не слушай их и бери у них всё, что нужно. Слышишь?!

Я кивнул.

? Слышишь?! ? Лёва стукнул по столу.

Я встал и послушно принёс две коробки мёда.

? Сколько нужно, столько и бери! Не мелочись!

Я принес еще две коробки. Мне была нужна одна банка, а остальные я хотел раздать детям и друзьям-сладкоежкам. Потом мы выпили вина, и я пошел к Холмогорову. С порога я честно выложил всё, что думаю об этой работе.

? Я воспитан, как бродяга и поэт, ? завершил я свою речь, ? и мир мне близок и любим, когда я в дороге, а не за вашим долбанным прилавком. Я против мёда ничего не имею, но от торговли из меня уже блевотина лезет. Поторговал и хватит унылого дерьма!

Холмогоров посмотрел на меня так, словно я был обманщик, вор, плут, проныра, проходимец и гнуснейший педераст-содомит, почище Паисия Лигрида.

? И чем ты будешь заниматься в столице? ? нахмурился он. ? Здесь у тебя крыша над головой и пропитание.

? Как-нибудь выберусь. А нет, значит, так судьбой положено.

На следующий день мы расстались. Что теперь делают, староверы? Хм, настоящие староверы ? это вам не псы господни, как доминиканцы, и не шпионы сердца, как суфии. Они все так же изгоняют дьявола, освящают артус и панагиарный хлеб. А те, у которых жил я, ничего такого не делали. До свидания, star over!

эстетика бродяг

В большом городе, где миллионы человеческих тел носятся в непрерывной суете, одно из удовольствий найти не занятый толчок и вволю посидеть на нем, наслаждаясь свободой и одиночеством. Всюду кипит вонючее варево жизни, а ты сидишь с невозмутимым видом, спустив штаны, и пялишься на дверь перед носом. Внизу шаркают ботинки, шлепают каблуки, кто-то время от времени дергает за ручку, а ты заперт в неприступной крепости и всё тебе нипочём.

За стенкой слева и справа появляются соседи, они шуршат бумагой и что-то бормочут. Спешка не дает им даже, как следует, посрать. Они второпях выдавливают не переваренные слоеные пирожки, пиццу, шаурму, суши и чипсы. Чертова жизнь, бормочут они, вечное несварение желудка, понос и запоры. Помните, друзья: La verite est refuse fux constipes! Что означает: Истина недоступна страдающим запором!

Все мы бродяги в большом городе. Хотя порой, кажется, что это и не город, а один большой сортир. Если кто-то полагает, что можно преспокойно жить в сортире, тогда, конечно, он не бродяга. Потому что у него есть дом, из которого не выселят, а просто смоют.

В пасмурный день я сидел, отгородившись от мира, читал надписи на стенах и курил сигарету. До фильтра целая вечность, а потом можно закурить еще. На стенах написано много разного: «Если ты не дурачок, не вставай ногами на толчок», «Кони – чемпионы, мясо – быдло», «Марина – б**дь, «И ты здесь был?», «Чего пялишься, мудень?». Прямо на уровне моих блаженных глаз намертво приклеен клочок красной бумажки, который извещал, что презервативы не защищают от СПИДа, что возбудитель проходит насквозь, как кулак в дверной проем. Хм, я не люблю презервативы.

Снаружи довольно оживленно и почти непрерывное журчание, словно сидишь на берегу небольшого ручейка или водопадика, иногда возле них кто-то переговаривался, приятно щекоча нервы откровениями. И я, словно католический священник на исповеди, выслушивал обо всех их грешках, а они даже не видели меня.

? Вот эти две шлюхи, которых ты снял вчера, ? говорили черные кожаные башмаки на высокой подошве двум замшевым, ? где-то я их раньше видел, работают они ударно.

? У меня есть их телефон, я всегда их вызываю.

? Мне по х*й, что она решила, ? разговаривал с кем-то скрипучий голос, ? я приеду, и всё будет так, как хочу я. Как хочу я, понял?

? Семак играл, как бог, ? болтали два подростка. ? Поэтому мы и порвали их. Теперь мы точно чемпионы.

Разговоры не прекращались. А я курил и хихикал, развлечение что надо. Под задницей я постелил часть вчерашней спортивной газеты, и мне было тепло и приятно, как в кресле кабины космического пилотирования. Сначала отходит первая ступень, потом вторая, атмосфера разряжается, и я ухожу в открытый космос.

Если торопиться, даже сидя на толчке, в жизни толку не будет. Перемажешься, и тебя будут сторониться, как чумного. Не спеши, брат, посиди и послушай, что творится кругом, и главное ? внутри. Почувствуй, какая дохлятина гниет в твоей утробе, выпусти её на волю, пусть догнивает в другом месте. Хотя чего уж там, мы сами такие же дохлятины, и гнием все вместе заживо.

Впрочем, есть и приятное. Спасибо мистеру Томасу Крепперу за то, что вовремя изобрел унитаз, теперь мы стали свободнее. Да что тут говорить ? уже появился унитаз-электростанция, который вырабатывает электричество за счет разложения органических отходов.

Если посчитать общее время, которое мы сидим на толчках, получится года два-три. А может, и больше. Неплохой способ проводить время, а? Нам всегда есть чем заняться. Так что, если заскучал или засомневался ? снимай штаны и на толчок. Сам старик граф Честерфилд в поучительных письмах к сыну, делясь жизненным опытом, давал дельный совет, настойчиво рекомендуя не терять времени даром и даже в уборной побольше читать, ибо в таком сидячем положении лучше врезаются в память мудрые мысли.

Я выкурил вторую сигарету. Пора было убираться ? город звал на свои помойки. И сразу встал вопрос, чем подтереться. Хорошо, если рядом рулончик, а если нет, то извини. Повернув голову, я прочитал надпись на боковой стенке: «Если взял бумаги много, попу ты рукой не трогай, если взял бумаги мало, подтирайся, чем попало». Рулончика не было. Ерунда, в таком положении всё, что под рукой ? сгодится. Ничего не жаль, даже белой печатной бумаги. Не надо ничего жалеть. Всё, что мы имеем здесь, не наше. Отдай всё, выдави из себя последнее никчемное желание иметь. Что может быть лучше, чем быть свободным от желаний?

Уже месяц я шатался по городу без работы. Ночевал по квартирам знакомых или на вокзале, если никто не пускал. Летом в городе с жильем попроще, сгодится и лавка в сквере. Но я подумывал, может, пора уехать.

? Оставайся, ? шептал мегаполис, ? еще немного, и найдем тебе судьбу по вкусу.

? Спасибо, ? отвечал я, ? но здесь всюду попахивает.

Повсюду валялись объедки ? приглашение для бродяг. Объедки достаются им, как обломки кораблекрушения. И глядя, как бродяги копошатся в них, невольно представлялось, как мир будет выглядеть у самой грани. Вряд ли там понадобятся музыка и книги, вряд ли собирая объедки, кто-то вспоминает, что такое любовь. Ты думаешь, такого не случится? Хм, может быть, я не против. Но я уверен, что нас просто так не отпустят с этой помойки, пока мы не подберем всё собственное дерьмо, пока не сожрём его столько, сколько навалили. Так что, готовьтесь!