Эстетика бродяг

? Да ладно вам. Это турок с черной бородкой клинышком, ? сказал Цой, ? он вчера подходил ко мне в десять утра и спрашивал, почему половины бригады нет.

? А ты?

? А я ему, хорошо, мол, что хоть вторая половина здесь.

? Ох, Синан Пынарыч, если б ты знал, что это только начало, ? усмехнулся Сват, ? дальше будет совсем балда.

Работа на свежем воздухе между небом и землей делала реальность утопичной. Мне казалось, что с крыши Дома Дружбы народов есть выход в небесный вертоград, и здесь мы встретим конец времени. Я стал раздражительным и грубым, думая о неизбежном конце всего, представляя, какую игру ведут жизнь и смерть. Дома я или упорно молчал, или нервно смеялся. Даша переживала, уверенная, что если мы не будем обсуждать наши отношения, они скоро накроются.

? Что толку зря трепаться, малыш, у нас всё будет хорошо, главное, верить, – успокаивал я.

? Как же так? ? не верила Даша. ? Мы должны всё рассказывать друг другу и понимать, что с нами происходит.

? Мы никогда этого не узнаем, малыш.

? Почему?

? Потому что с нами ничего не происходит!

? Почему?

? Потому что, когда что-то происходит, не надо ничего рассказывать, всё и так понятно. Понятно?!

? Ты курил сегодня?

? Нет.

? А почему несешь какую-то бредятину и глаза красные?

? О, малыш! Нет слов!

В пятницу кто-то из барнаульских притащил на работу журнал «Афиша», чтобы показать недоверчивым хохлам – вечером в клубе «Вереск» на Арбате будет сборный концерт, половина его участников отработали на верфях Дома Дружбы народов: Сват, Цой, и «Теплая трасса». Вишенкой на торте был Черный Лукич.

Получив по сто долларов, наша бригада почти в полном составе пришла в клубе. Было не протолкнуться. Люди принесли свои сердца и головы, но многие из них только к концу жизни откроют тайну, что они делали здесь. Это трудно понять сразу, поскольку даже не все, кто подвязались быть на сцене, догадывались, кто и зачем крутит эту шарманку.

За дальним столиком сидел поэт Макашенец, сочинявший стихи к песням «Теплой Трассы». Пьяный он посылал на х*й всех, кто вставлял хоть слово поперек, уверенный ? что можно творцу, нельзя барану. Может, оно и так. Не цепляйся к творцу, всего лишь потому, что тебе не хватает себя самого.

? А сейчас, пидарасы, для вас споёт «Теплая трасса», ? объявил Макашенец.

С творцами у людей проблемы. С экранов телевизоров и из радиоточек в глаза и уши льются помои, а где-то по дешевым клубам и квартирникам сидят музыканты, сочиняющие живые песни, совершенно непонятные тем, у кого вместо мозгов пакля.

Мы сидели за столиком с Черным Лукичем и уже изрядно набрались пивом, как со сцены запел Сват:

? От города до города отрастает борода.

Что тебе бродяге дорого?

Ммм… моя дорога!

Мне стало не по себе, как бездомной собаке при виде полной луны. Я поискал взглядом Дашу и не нашел.

? Сколько тебе? – вдруг спросил Лукич.

? Тридцать.

? Наполеон уже метил в консулы, а Джеймс Кук только сдал экзамен на мастера и отправился в Канаду. А ты дал мне почитать свои рассказы. Мне понравилось там, где у тебя: «люди-то все по космосам, а мой по голосам..». Уважаю тех, кто наизусть знает советские фильмы.

? Ммм-могу, ? промычал я.

? Ты тоже из Барнаула?

? Ага.

? Значит, Кобзаря знаешь.

? Конечно. Мы его в прошлом году здесь из Германии встречали и провожали.

? Поговорим о нём, ? предложил Лукич.

? Зачем? ? удивился я

? Хороший Кобзарь человек. А о хороших людях нужно разговаривать, брат. О них нужно помнить всегда, потому что надо.

? А как же «Я не верю в добро рок-н-ролльных бродяг»?

? Дак это про…

? Дима, тебе на сцену! Скорее! – позвали Лукича.

? Потом расскажу, мне Манагер растолковал смысл.

Глядя вслед Лукичу, я вспомнил, как его нахваливали в «Афише», которую мы читали утром. Мол, своим фолк-роком музыкант переплюнул Девендру Банхарда. Но такие парни не плюются кто дальше, они делают одно дело, а если плюются, то в одну сторону – в сторону пустоты.

? Навсегда, мы с тобою, это навсегда, ? пел Черный Лукич.

Подпевал весь зал.

Отзвучал последний аккорд концерта, и я почувствовал, что кривая моей жизни вот-вот пойдёт вниз. Даша стояла чуть в стороне с кружкой пива и обиженно глядела на меня. Я вспомнил, что за весь концерт только пару раз подошел к ней, мотаясь с рюмкой между дружков, вспоминая былые деньки.

Ночью мы с Дашей поссорились. Она ударила меня в нос, я стукнул её по лбу. Потом я схлопотал еще и в бешенстве разбил головой витраж в двери. Тогда я и понял, что между мной и этим миром огромная пропасть. И те, кто думали, что я использую их, как мостик, били меня именно за это.

Вскоре у турок возникли проблемы с финансированием, и сдружившиеся народы начали разгонять. Из огромной бригады остались половина таджиков, трое молдаван, Цой и я. Наши дни были сочтены, но мы упорно ходили покланяться дому Дружбы народов.

Однажды под самой крышей я прилаживал кусок гипсовой веревки, и вдруг почувствовал, как кто-то наблюдает за мной. На краю у верхней точки водостока я увидел старика в белой каске и синей спецовке. Я подумал, что это и есть Синан Пынар.

Отличившись быстротой и ловкостью, я выследил старика. Он вошел в дверцу верхней ажурной башенки. Не раздумывая, я проник следом. По винтовой лестнице я осторожно спустился на чердак. Было так темно, что я выставил вперед руки и прошел, пока не уперся в стену. Где-то внизу стучали и разговаривали турки.

«Точно, это был Синан Пынар», ? подумал я и двинулся обратно.